Метод Дюжева

Кажется, что он должен быть веселым, невероятно крутым, рубахой-парнем – как многие его герои в кино. А он вдруг оказывается философом, аккуратистом, выбритым до синевы и выбравшим для интервью ранним утром строгий пиджак…

Разговор идет неспешно, вдумчиво – словно проглядывает в моем собеседнике отец Иов из «Острова». И вдруг он рассыпается смехом в ответ на шутку – словно напротив то ли Космос из «Бригады», то ли Саймон из «Жмурок», то ли Евгений из «Каникул строгого режима»… Вот такой он, разный и, возможно, так и не открывшийся до конца в интервью, гость «Меридианов Тихого» Дмитрий Дюжев.

О выборе пути

– Вы из актерской семьи, но актером быть не хотели…

– Мой отец был актером. На протяжении 20 лет он ездил на актерскую биржу в Москве, ему поступали предложения от разных театров: из Павлодара, Камышина, Саратова, Алма-Аты… Он соглашался, и мы в очередной раз переезжали. Жили в коммуналках, в комнатах при театре, в цирковом общежитии. А отец искал своего режиссера, воплощение своего внутреннего Гамлета, жизни на грани «быть или не быть». Все или ничего. Искал – и не находил. Я не представляю, как тяжело ему было. Ведь с ним была еще и семья! 

Однажды ему пришлось наступить на горло своему творческому началу и сказать: теперь я не артист, я такой же, как все, нормальный человек. Он ушел из театра, занялся бизнесом. Но любовь к профессии все равно жила в нем.

Помню, часто ночами он говорил мне, мальчишке: поедем покатаемся? И мы ехали в театр. Отец был меценатом Астраханского драматического театра, даже учредил местную театральную премию, его уважали и любили артисты, и не только за финансирование. Так вот, ночью мы приезжали в уже закрытый театр, вахтер открывал, включал дежурный свет. Я сидел в зале, а он стоял на сцене – и читал, читал…

И в какой-то момент он увидел мою увлеченность, мой интерес к тому, что он делает. Увидел тогда, когда я сам этого еще даже не осознал. Увидел и сказал: а я знаю, чем тебе нужно заниматься в жизни. И начал долгий разговор о будущем, о выборе профессии, о том, что мне надо стать артистом.

Я пожимал плечами, мне совершенно не хотелось ехать в Москву, где миллионы людей, где ты заранее будешь песчинкой без права выжить, где все говорит тебе: уйди, не занимай место… Не знаю, как я мог это понимать в том возрасте, но понимал же. И мне было очень страшно. И не зря. Помню, уже в Москве, студентом, я как-то представил себе, что провалился в открытый люк. И думал: как скоро меня хватятся? Я живу в общаге, мама с отцом звонят мне раз в неделю, вот, может, когда позвонят на вахту общежития, а меня нет, тогда и хватятся?.. 

Извините, отвлекся. Конечно, я ходил в театральный кружок, учился в школе для одаренных детей на факультете художественно-эстетического направления, играл в школьных постановках в старших классах, меня, разумеется, папа заставлял учить стихи, текстовые отрывки, слушать классическую музыку. Но становиться артистом… Я не думал об этом! Но отец был убедителен, нашел нужные слова. И я ни о чем не жалею. За все благодарю Бога. За мудрость отца (мама расстраивалась: куда ты сына спроваживаешь, как он в той Москве?), за то, что все так вышло.

– Вы рано потеряли отца, он не увидел вашего успеха в кино и театре…

– Да, но я всегда разговариваю с ним. Точнее, говорю с собой так, будто бы я – он. Я в него играю. Говорю сам себе: сыночек, послушай…

О Космосе без романтики

– Когда вам предложили роль Космоса Холмогорова в «Бригаде», вы сомневались. И ваш духовник благословил вас на роль с пожеланием показать пагубность пути, которым шел этот герой. Как вам кажется, вам удалось не романтизировать его образ?

– Я изначально не мог что-то романтизировать или не романтизировать в этой роли. Ведь есть режиссер, сценарист. В «Бригаде» он был в одном лице – Алексей Сидоров. То, что он вложил в эту историю, в этот пример яркой, но короткой жизни, работает вне моего желания. Не могу командовать на съемочной площадке. От меня здесь все зависит ровно настолько, насколько режиссер даст мне это сделать. Если я выполнил задуманное им, он скажет: стоп, снято – и все, что я еще хотел, останется за кадром. А если он посчитает, что я недовыполнил его задумку, что не получается у меня эмоциональный ряд, он будет делать новые и новые дубли независимо от того, что я думаю по этому поводу. У меня нет воли сказать, как я хочу это сделать, чтобы зритель почувствовал мой призыв к романтизации или к антиромантизации этого образа. Просто нет. Каждый съемочный день, каждая конкретная сцена снимается по отдельности, но в замысле режиссера.

О послушном актере…

– Выходит, вы послушный актер?

– С того момента, как я получил второе образование на Высших режиссерских курсах, в мастерской Владимира Хотиненко, я стал идеальным артистом. Понимаете, в режиссуре ты никогда не ошибешься в создании этого искусственного мира, ты всегда можешь быть правым, потому что на Земле обязательно найдется реальный человек, который в точно такой же ситуации именно так поступил, как ты продиктовал персонажу и как потребовал сыграть от актера. И пусть миллионы говорят, что так не бывает, обязательно где-то было именно так. Поэтому в послушании артиста перед режиссером нет ничего плохого, режиссер – исходя из вышесказанного – не ошибается.

К тому же я ученик Марка Захарова, а он был абсолютным диктатором, режиссером-постановщиком, он выстраивал в голове сцену и четко всем разъяснял, как и что надо делать. Называл нас универсальными солдатами, которые все могут выполнить, сыграть все, ничего для нас нет невозможного: «Что бы я вас ни попросил, вы сначала выполняете. А потом уже можете задумываться, так или не так надо было».

…и требовательном режиссере

– Вы поставили несколько спектаклей, сняли несколько короткометражек, одна из них, «Братия», получила множество призов на фестивалях. Требуете послушания от актеров?

– Да. Но отчасти, в редких случаях позволяю им самостоятельность проявлять. Я уже рассказал, какой метод работы использовал Марк Захаров. А вот Павел Лунгин работает совершенно иначе. Он режиссер интуитивный. Тесно работает с актерами: объясняет, что в какой сцене происходит, что происходит с персонажами и к чему нужно прийти. И уходит, оставляя артистов все это осмыслять и пробовать. Они начинают искать, нащупывать путь, их персонажи начинают учиться жить, проживать свою жизнь в реальности фильма. И когда спустя какое-то время режиссер возвращается, мы показываем ему, что придумали. Он отметает неточности, что-то исправляет, в итоге нащупывается единственно верный путь. И так снова, снова и снова… 

О проекте «Онегин»

– У вас есть прекрасный проект «Онегин»: вы читаете Пушкина под музыку Прокофьева в исполнении оркестра. Почему выбрали именно этот роман?

– Если говорить с литературной точки зрения, Пушкин – эталон русского слова. А если брать, то лучшее. Это великое произведение. В «Онегине» такой высокий полет мысли, что он просто не может не привлекать. Вы только вслушайтесь:

О люди! все похожи вы
На прародительницу Эву.
Что вам дано, то не влечет,
Вас непрестанно змий зовет
К себе, к таинственному древу;
Запретный плод вам подавай:
А без того вам рай не рай.
Это же мировая история в одной строфе!

Что же касается истории появления этого проекта на свет, то она рождена самой жизнью. Еще на 4-м курсе института мой педагог по художественному слову народная артистка России Антонина Кузнецова предложила мне сделать проект по воспоминаниям Шаляпина. И я выиграл в конкурсе первую чтецкую премию. Поздравляя меня тогда, она сказала: мы с вами обязаны сделать большой материал, моноспектакль.

С тех пор прошло много лет, и однажды я встретил Антонину Михайловну на улице. А она буквально за пару минут до этого вышла из Московской филармонии, где директор ей предложила: «Подумайте, кто бы мог для нас исполнить моноспектакль «Онегин» под музыку Прокофьева». И вот она идет, задумчивая, и – бац – встречает меня. Первые ее слова были: «О, Дима, я нашла того, кто это сделает!» Я ничего не понимаю, а Антонина Михайловна сияет: «Дима, мы будем с вами делать «Онегина»!» – «Сто страниц?» – «Точно!» – «Наизусть?» – спрашиваю уже с дрожью в голосе. – «Да!» И ободряюще уточняет: «У нас ровно год!» Да, мы готовили этот проект год. И он увенчался успехом.

О детях и профессии

– Готовы ли вы к тому, что сыновья выберут актерскую стезю?

– Знаете, иногда меня спрашивают, как помочь ребенку развить актерские способности, как понять, есть они или нет. И я отвечаю: посмотрите, есть ли у ребенка непохожесть на остальных, легкая степень юродства, скажем так, бесконечное желание быть в центре внимания, вызывать у людей эмоции. Так вот, эта доля юродства не дает ребенку сосредоточиться, не дает ему усидчивости, не дает развиться в иных направлениях. Часто они не любят цифры, не имеют хорошей памяти. Такой человек постоянно выжимает из окружающих эмоции и не может без этого. Чем бы он ни занимался, даже если не пошел в артисты, а выбрал другую профессию, он будет тем, о ком говорят: «А, наш артист». Это невозможно убрать, задавить, это в сути характера…

Вот у моего старшего сына (мы с женой тихо выдохнули) этого нет. Он круглый отличник, сдержан в эмоциях, он точно пойдет по другой стезе. А младший ведет себя именно так, как я рассказал. И ничего не поделаешь. Не остановишь. И не надо.

Ведь бывает гораздо хуже. Это когда дети успешных актеров, не имея той самой доли юродства, выбирают актерскую профессию умом, рассудком. И идут на актерский. Вот это беда! Они не понимают всей трагедии, которая их ждет. Не имеешь этого нутра, этой болезни, этой музы, актерского начала – чему бы тебя ни учили, ничего не выйдет…

Любовь БЕРЧАНСКАЯ

Фото Алексея ВОРОНИНА