Хроника взросления со смертью у дверей

Долгим был путь театра молодежи к этой премьере. Работа началась еще в феврале, но затем грянули ограничения из-за пандемии, и в какой-то момент вообще было неясно, будет ли спектакль. В конце июля театр возобновил активные репетиции, и вот наконец зритель увидит «Анну Франк» (16+).

Частный случай смерти

На пресс-конференции, посвященной грядущей премьере, актеры Олеся Белоконь (Анна Франк), Дарья Мухортова (сестра Анны Марго), Денис Лашко (Петер Ван Даам, именно так в своем дневнике Анна Франк зашифровала своего друга – сына семьи Ван Пельсов), режиссер Виталий Дьяченко рассказывали о том, как они осмысляли тот материал, над которым пришлось работать, и что изменила в их жизни Анна Франк…

– Виталий, работа над спектаклем шла очень долго, и часть ее пришлась на период самоизоляции. Изменился ли за это время ваш замысел или остался таким же, как в самом начале?

– От замысла всегда остаются рожки да ножки. Замысел улетучивается в ходе репетиций и превращается в реальность спектакля. 

Не думаю, что такой необычный график работы отразился на моем видении постановки, скорее, это как-то уточнило отношение артистов к происходящему. 

– Вы определили жанр спектакля как хроника взросления…

– Да, для меня это пьеса о взрослении. Холокост, война, которые являются временем действия пьесы, – частный случай смерти. Мы все живем в ее присутствии, она – рядом. Мы про это стараемся не думать, а Анна Франк и все обитатели убежища вынуждены были думать о ней постоянно, вырабатывать отношение к ней, жить, понимая, что она за дверью и что через секунду может раздаться стук… Это, на мой взгляд, и есть метафора взросления – мы учимся принимать тот факт, что мы конечны. Анна в рамках пьесы дает ответ, как жить с осознанием того, что ты скоро – или не скоро – умрешь. Жить, зная это – все твои враги умрут, и стоит ли продолжать их ненавидеть. Все твои любимые умрут – и как надо их любить. В пьесе все это есть. Потому для меня это история взросления не только Анны, но и всех персонажей. 

Нельзя достойно умереть. Но жить можно достойно. И пока ты жив, у тебя есть выбор. 

– События постановки заканчиваются гибелью Анны?

– Нет. Герои не покидают убежища. Поэтому и спектакль идет без антракта, потому что зритель должен войти в убежище и оставаться там все время. Эту историю нужно прожить зрителям и актерам вместе, на одном дыхании. Что это за убежище, если из него можно выйти в буфет?

В спектакле заняты девять актеров, восемь – обитатели убежища и один – человек театра, посредник между ними и зрителем, он связывает наши знания о войне и холокосте с тем, что происходит с обитателями подвала, потому что они как раз ничего о холокосте не знают. 

В спектакле нет музыкального оформления. Я не шучу. Есть музыка, которую иногда обитатели убежища слушают по радио, но музыки как части спектакля нет. Потому что не до музыки. Живущие в убежище не могли себе позволить слушать музыку, во-первых. А во-вторых, хочется все же собрать внимание зрителя на голосах, лицах актеров… 

– Наверняка вас уже спрашивали, почему вы взяли историю девочки из Нидерландов, а не историю русской девочки, например Тани Савичевой…

– Я не искал пьесу о войне. Я искал пьесу о взрослении… Кроме того, можно ведь и так вопрос задать: почему не взяли историю не просто девочки, а девочки из Владивостока, раз уж театр находится во Владивостоке? Я не раз замечал странное желание многих людей замкнуть мир вокруг себя: вот есть моя страна, и давайте говорить об ужасах войны в моей стране, а про другие страны мне неинтересно. 

Мне кажется, что такая позиция: жалко только своих, а чужих нет – она и рождает в итоге войны. 

Моя бабушка рассказывала мне, как ей жилось в войну. Она была совсем малышкой. Она помнит, как они сидели с друзьями на обочине дороги, играли, и вдруг над ними пронесся немецкий самолет. Летчик увидел детей и дал очередь. Просто так. Фонтанчики в пыли, и бабушкин друг, соседский мальчик, упал замертво. В этом не было никакого смысла. Вот так я и думаю о войне – это чистый абсурд. 

Война для нас, сегодняшнего поколения, превращается в инструмент познания. Когда мы прорабатываем эти темы, мы прорабатываем не историю, а свою жизнь. И учимся взрослеть. Когда ты смотришь на карту сражений, то плохо понимаешь, каково там приходилось людям. А такие вещи, как дневник Анны Франк, – возможность увидеть и понять, каково приходилось на войне реальным людям. И боль голландской девочки должна ощущаться нами как своя. Человек может быть чужим, другим, даже не очень симпатичным. Но все это не значит, что он заслуживает гибели в концлагере. И что его не жалко. Сопереживать на том основании, что это близкий человек, легко. А ты научись сопереживать тому, кто далеко.

Я обернулась на возглас «Анна!»

– Олеся, у вас роль Анны Франк, вы соприкоснулись с очень непростым материалом… 

– Да, и то, что случилось с Анной и со всеми обитателями убежища, это очень страшно. И нам, сегодняшним молодым, подчас это просто невозможно представить. И тем важнее было войти в образ, прочувствовать и понять свою героиню. 

– Прекращали ли вы на время самоизоляции работу над ролью?

– Нет. Пьеса всегда была со мной, постоянно. Один экземпляр дома, один в театре. Кроме того, я перечитала сам дневник Анны Франк. Не раз… 

Знаете, недавно я шла по улице и вдруг кто-то крикнул: «Анна!» А я вздрогнула и обернулась. Я привыкла к тому, что я – Анна, понимаете? Не выхожу из материала фактически… 

– Точно так же и я, – вступил в разговор Денис Лашко, который играет в пьесе Петера. – Пьеса всегда была у меня под боком, статьи, материалы, я смотрел документальные фильмы про холокост, врастал в тему…

– Изменилось ли ваше отношение к событиям того времени?

– Мы и правда представители абсолютно другого поколения, – согласен с коллегой Денис Лашко. – В то время дети взрослели по минутам, по секундам. У них не было шанса поступать иначе, жизнь была очень жестокой. Мы же куда более мягкое поколение, более инфантильное. Работа над спектаклем, над характером моего персонажа, Петера, сделала меня более собранным, что ли. Повлияла на что-то глубоко внутри меня, не могу сформулировать, но теперь я точно другой человек.

– В начале пьесы, в начале своего дневника Анна ощущалась мною как девочка, как подросток, – добавила Олеся Белоконь. – А потом, когда она прожила годы в убежище, она стала – по моим ощущениям – человеком много старше меня. Она была, как мне кажется, даже взрослее своих родителей. И я хочу быть похожей на нее – она научилась быть смелой и дерзкой, научилась безумно любить жизнь и наслаждаться каждым ее моментом, научила других открываться жизни…

Справка

Основой для пьесы послужил документальный роман «Дневник Анны Франк» — записи на нидерландском языке, которые вела еврейская девочка Анна Франк с 12 июня 1942-го по 1 августа 1944 года в период нацистской оккупации Нидерландов. С июля 1942 года по август 1944-го Анна Франк, члены ее семьи и еще одна еврейская семья – Ван Пельсы – провели в тайном убежище, устроенном в одном из домов в Амстердаме, скрываясь от фашистов и от отправки в концлагерь. В 1944 году кто-то донес фашистам об убежище, всех его обитателей арестовали. Анна Франк была сначала отправлена в Освенцим, а потом в концлагерь Берген-Бельзен, где умерла в начале весны 1945 года (точная дата неизвестна). Дневник Анны Франк остался в убежище, где был найден коллегой ее отца после ареста семьи. Коллеге удалось сохранить этот документ, а после окончания Второй мировой войны дневник был издан. В 2009 году ЮНЕСКО признало его объектом реестра «Память мира». С момента издания «Дневник Анны Франк» считается одним из самых ярких документов – свидетельств против фашизма. 

Любовь БЕРЧАНСКАЯ

Фото Алексея ВОРОНИНА