Бестеневая лампа

Он выполнил просьбу и направился к проходной, едва не достав на ходу телефон из кармана. Но это было бы чересчур, потому что Виктор чувствовал взгляд на своей спине. Только когда дверь закрылась и он вставил «шпингалет» в петли, лишь тогда он достал телефон и прочитал сообщение.

«Ку-ку». От Инны.

– Охренеть, – легонько стукнул кулаком в стену Платонов. Потом услышал, как взревел двигатель за дверями, и по звуку понял, что машина умчалась в сторону озера. – Из-за какого-то «ку-ку» сейчас оба чуть с ума не сошли. Надеюсь, если она напьется, то вырубится прямо в машине…

Он отправил Инне в ответном сообщении просто знак вопроса. Сетевая культура позволяла нынче близким людям общаться такими жестами.

«Соседи сверху затопили салон. Разгребала последствия, наводила порядок».

«Обошлось малой кровью?» – спросил Виктор, примерно представляя себе эту картину. 

«Да. Сунули мне десятку. Не уверена, что хватит, но считать убыток буду завтра. Хочется вина и на твой диван. Ты занят?»

«Нет». 

«Двадцать минут. Вино привезу». 

Платонов свернул чат и вышел из проходной на улицу. Что ж, это был неплохой вариант для сегодняшней ночи…

Сверкнули огни «скорой». Короткий отвратительный гудок. Грохот ворот, отползающих в сторону. Платонов разочарованно опустил руки: неужели все так прозаически сегодня закончится? У Инны, конечно, был ключ от кабинета…

Дверь «скорой» открылась, выпрыгнул фельдшер с лентой ЭКГ в руках. Увидел Платонова, узнал его, отрицательно покачал головой:

– Затянувшийся приступ астмы. Сегодня кто терапевт?

  Платонов на секунду задумался, кого он утром видел на смене. Прохорова.

– Баба Валя? – покачал головой фельдшер. – Чувствую, весело будет.

Валентина Петровна, или баба Валя, как звали ее за глаза (впрочем, она прекрасно об этом знала), по негласной статистике имела максимальный процент отказов в госпитализации. Она заворачивала всех домой или в лазареты легким росчерком чернильной ручки, и то ли везло ей феноменально, то ли рука за ней стояла волосатая, но все залеты Прохоровой заканчивались для нее благополучно.

Как будет в этот раз, Виктору не особо хотелось знать. Он проводил взглядом пенсионера, которого под руки вывела из «скорой» молодая женщина. Следом в приемное вошел старший смены. Водитель остался курить на крыльце.

– Пойду и я, – кивнул сам себе Платонов и пошел в отделение.

Под ногами у него несколько лягушек пытались перебраться через асфальтовую пустошь с клумбы на клумбу, он едва не раздавил парочку. В это время года надо было по ночам смотреть под ноги: квакающее племя устраивало настоящее паломничество в какую-то свою лягушачью Мекку. Их боялись даже госпитальные собаки, живущие возле столовой, облаивали, но приближаться не стремились. А лягушкам было все равно, они вели себя так, словно вокруг и нет никого. Шлеп… Шлеп… Шлеп… 

Дверь в отделение была открыта. Он поднялся по лестнице и увидел у дверей солдата в госпитальной «синьке», что стоял в углу, привалившись спиной к пожарному гидранту и не обращая внимания на лавочку.

– Ты откуда тут взялся? – удивился Виктор.

– Мне поговорить надо с вами, – ответил солдат, не прояснив ситуацию. – Сестра разрешила подождать здесь.

– С сестрой будет отдельный разговор, – доставая ключи, пробурчал Платонов. – Заходи, – он открыл дверь, но вдруг вспомнил, что там на столе стоят бутылка и стаканы и остановил полуночного гостя. – Хотя нет, подожди минуту. Я позову.

Он вошел, быстро убрал «Джека» за диван, где его не будет видно, все остальное спрятал в шкаф, смахнул со столика крошки, огляделся.

– Теперь точно заходи, – громко позвал он.

Солдат вошел в коридор и нерешительно остановился в дверном проеме ординаторской.

– На кушетку, – указал Виктор. – В ногах правды нет. И напомни, как тебя зовут.

– Рядовой Гусев, товарищ подполковник.

– Имя у рядового Гусева есть?

– Тимофей, – ответил тот, присаживаясь на самый край кушетки.

Платонов встал у открытого окна и жестом показал солдату, что тот может излагать свою проблему.

– Я знаю, почему Ждун… почему Жданов оказался в реанимации. Но я скажу вам, если вы меня еще подержите в отделении месяц, – не моргая, выпалил Гусев. – Можно в рабочую команду. Хоть куда. Лишь бы месяц. Если можно больше, то больше. Мама деньги вам переведет, сколько скажете, вы только номер телефона дайте.

И он замолчал, сам испугавшись всего того, что наговорил. Платонов приподнял брови от услышанного, но особо не удивился той части, в которой Гусев просил остаться в госпитале: это он слышал постоянно. А вот насчет Жданова… Это было интересно и, пожалуй, стоило того, чтобы дать Тимофею обещание.

– Три недели, – кивнул он Гусеву. – Максимум. Но только если информация действительно ценная.

– Сколько вам надо денег?

– Нисколько, – ответил Платонов. – Я с солдатами в товарно-денежные отношения не вступаю. Рассказывай, а там посмотрим.

Гусев опустил глаза в пол. Создавалось впечатление, что он сейчас даст задний ход и не будет ничего говорить.

– Помните, две недели назад кража была в операционной?

Платонов кивнул. Он не ожидал развития ситуации в эту сторону. Если Жданов как-то связан…

– Я знаю, кто это сделал. И Ждун знает. Только он знал с самого начала, а я недавно.

Платонов посмотрел на повязку на левой стопе у Гусева, вспомнил: это тот, что якобы чайник себе на ногу в каптерке опрокинул. Неплохие такие ожоги получил. И без свидетелей.

– Подробности будут? – спросил он у солдата.

– Вы же меня не выдадите?

– Если ты сейчас правду расскажешь и мы воров поймаем, то со следователями тебе придется подружиться, – Платонов от подоконника перешел на диван, сел, закинул ногу на ногу. Дежурство переставало быть скучным окончательно. – Они, скорее всего, переведут тебя в другую часть. Если надо, подержат у себя… Не переживай, в нормальных человеческих условиях. Было такое, и не раз, когда свидетелей прятали. Только ты ж еще толком ничего не сказал, так что я не могу оценить все масштабы.

Гусев вздохнул и продолжил:

– В ту ночь, когда они операционную обнесли, Жданов их видел. Не скажу точно, где и как именно, это я с их слов знаю…

– Кто «они»? – уточнил Платонов.

– Сергачев, Павлов и Ахутин. И был еще кто-то, кто все у них принимал и прятал, потому что они сами не успели бы никак, – ответил Тимофей таким тоном, будто это было само собой, что именно они, и никто другой. – Просто Сергачева вчера забрали, у него проездные домой оформлены, а Павлов завтра уходит.

– И поэтому ты их бояться перестал?

Гусев кивнул. 

– Ахутин, когда он один, чмо полное, – немного оживился он. – Он только рядом с Сергачевым ничего не боялся.

– И как ты узнал про них и про Жданова?

Гусев сел поудобнее, оперся спиной о стену и почувствовал себя гораздо спокойнее, когда произнес фамилии воров и оценил свои перспективы.

– Я часто в библиотеку ходил, а там же в клубе еще комната есть с тренажерами всякими, теннисным столом. Эти трое часто там бывали. И я случайно услышал, как они с кем-то договорились и что-то будут продавать. За забор, бабке одной. Я сразу не очень понял, но решил получше узнать. Смотрел днем, где и с кем они тусуются. И увидел, как они типа в магазин сходили, купили там чего-то по мелочи, потом по задней аллее прошли, где короб бетонный с трубами от котельной, присели на него. Двое закурили, а Сергачев оттуда, из короба, достал какой-то сверток белый вроде простыни и быстро в пакет спрятал. Я далеко был, в беседке, но видно было все как на ладони, только непонятно, тяжелый сверток или нет. Пакет его выдержал…

Платонов заинтересованно слушал.

– Потом они пошли за столярный цех, к забору. Я за ними, чуть поодаль. Сергачев позвонил, за забором лестницу приставили, тетка какая-то поднялась. Сверток ей бросили, она поймала, потрясла, заглянула, потом им что-то маленькое в ответ кинула. Я думаю, деньги. Они взяли и ушли.

– И как ты понял, что это вообще? И кто операционную ограбил? – спросил Платонов, хотя ему было понятно, что Гусев не ошибся.

– Я вечером напросился сводку в приемное отнести после того, как дверь в отделение закрыли, а обратно пошел мимо того места. Присел закурить, заглянул… Там две бутыли темные были со спиртом, часы настенные, несколько простыней и бикс с инструментами. Сверху все мешком грязным прикрыто. Если не знаешь, куда смотреть, то и не заметишь. Только спиртом пахнет – не сильно, но чувствуется. Поэтому, наверное, собаки и не растащили все.

– А Жданов тут при чем? – не понял Платонов. – Тем более что все это ты видел тогда, когда Ждун в реанимации лежал, правильно я понимаю?

– Да, – кивнул Гусев. – Но я видел кое-что. Через три дня после кражи. Или через четыре… Да, через четыре. Видел, как Жданов какие-то штуки глотал в туалете. Шарики из фольги.

– Какие шарики? – не понял Платонов.

– Из фольги от шоколадки, – пояснил Гусев таким голосом, словно все вокруг эти шарики каждый день делают. – Штук десять таких шариков проглотил. В туалете после отбоя. Я тогда почему-то решил, что никому не скажу: думал, обойдется. А когда ему плохо стало и его всего в крови отсюда увезли, тогда точно решил, что промолчу…

Внизу грохнула дверь, Платонов услышал легкий стук каблуков.

– Сейчас сюда женщина зайдет, при ней можешь говорить все что угодно, не бойся, – подготовил он Гусева. – Она человек от наших дел далекий, но может что-то дельное посоветовать. Считай ее моим первым помощником.

Тимофей недоверчиво кивнул, но смирился: он слишком далеко зашел в беседе с подполковником, чтобы на полпути сворачивать. Тем временем звук шагов был все ближе, и через мгновение в ординаторскую вошла Инна. 

Платонов встретил ее в дверях. Без макияжа она выглядела сразу на свои тридцать восемь – судя по всему, после борьбы с потопом на работе Инна не заезжала никуда, направившись сразу в госпиталь.

– Не смотри на меня, я ужасна, – подставила она щеку для поцелуя. – Вот возьми вино – было у меня в холодильнике в салоне.

В этот момент она увидела Гусева. Тот встал, не зная, что сказать и как себя вести. Платонов, нахмурив брови, еле заметным жестом усадил его обратно.

– Познакомься, Инна. Это Тимофей, и он мне рассказывает изумительную детективную историю.

Инна прошла мимо, молча кивнула солдату и села как можно дальше от него на диван, скинув туфли и поджав под себя ноги. Платонов достал из тумбочки штопор, открыл вино и, наполнив стакан, протянул его даме.

– Продолжай, Гусев, – махнул рукой Платонов, когда Инна сделала первый глоток.

Тот глухо откашлялся и с трудом отвел взгляд от женских ног.

– Я потом ходил проведать Жданова в хирургию… Когда его перевели из реанимации… Отнес ему пакет с вещами, мыльно-рыльные принадлежности…

– Речь о том парне, который кровью исходил на одном из моих дежурств, – тихо сказал Платонов Инне. – Ты должна помнить.

– …И я его спросил в палате, зачем он эти свои шарики ел.

«Шарики?» – шепнула Инна, но Платонов поднял вверх указательный палец, прося не прерывать солдата.

– Он тогда молчал сначала, потом вроде сказал, что хотел от армии откосить… Я ему говорю: нашел я то, что Сергачев из операционной спер. А он сразу к стене отвернулся. Спрашиваю: «Ты помогал, что ли?» А он зашипел на меня, как змея: «Ты чо, дебил? Я в своем доме не ворую!» Короче, он их просто застукал. Случайно. Они из оперблока выбегали, а он из гальюна вышел. И Сергачев ему потом угрожал. Вот Ждун и решил спрятаться от них.

– Так это он сам сделал? – удивленно спросила Инна.

– Ну я же расск… – начал было Платонов, но вовремя прикусил язык, потому что вспомнил, что о членовредительстве он рассказывал не Инне, а Светлане. И ему еще тогда показалось, что за дверью кто-то стоит…

«Нет, не придумывай! – отмел эту версию Платонов. – Нечего себя тут виноватым делать. Лучше за языком следи».

– Так, – решил подытожить Платонов. – Что мы имеем. Три урода обокрали операционную две недели назад. Жданов это видел и через четыре дня съел какие-то шарики из фольги с неизвестным порошком. А когда Сергачев сверток свой продал?

– Дня через три после того, как Жданова забрали в реанимацию, – уточнил Гусев.

– Ты хочешь сказать, что там, где ты все это нашел, еще что-то осталось? Они же не могли успеть все продать или с собой забрать. Сергачев вчера ушел, и я видел, что он только в камуфляже был и с пакетиком.

– Нет там ничего, – отрицательно покачал головой Гусев.

Он полностью освоился с ролью рассказчика криминальной истории и хотел произвести максимальное впечатление на слушателей, особенно на Инну, это было очень заметно, потому что фокус его внимания полностью переместился на нее. Он даже на вопросы доктора отвечал ей, что несколько раздражало Платонова.

– Все-таки успели? – непонимающе спросил Виктор.

Он помнил примерную опись пропавшего имущества, которую они сверяли с начальником отделения, операционной сестрой и следователем.

Гусев усмехнулся и выдержал паузу. Со стороны он напоминал Эркюля Пуаро, поясняющего картину преступления тем, кто так и не сумел ее разгадать.

– Не успели. Я позавчера все перепрятал.

У Платонова сами собой приподнялись брови от удивления.

– Сестра нас курить вывела перед отбоем. Постояла в дверях минуты три и зашла в отделение: ветер был сильный, дождик пытался моросить. Я подождал, пока все накурятся, за угол зашел и быстро туда, к этому месту, пробежал. Аллея пустая была. Я мешок взял, которым все было закрыто, сложил в него две бутыли со спиртом, бикс, простыни и часы. Что-то там еще осталось по мелочи, я торопился очень. Да и в биксе инструменты гремели, я думал, меня на весь госпиталь слышно.

– И куда ж ты все дел? – слегка наклонив голову, спросил Платонов. Он видел, что и Инна была крайне заинтересована этим рассказом. – У тебя ж времени не было по территории бегать.

Гусев встал.

– Пойдемте, покажу.

Платонов встал, как зомби. Он был готов к чему угодно.

– Ты пойдешь? – спросил он у Инны.

– Конечно, черт побери, – она пожала плечами. – Каждый день такие детективы не рассказывают.

Они спустились на первый этаж. Тимофей снял с петли открытый замок, чисто символически запиравший подсобку под лестницей. Покосившаяся старая дверь отошла в сторону, открыв несколько лопат, грабли, носилки.

– Вон там, – Гусев махнул в глубину темной комнатки и щелкнул выключателем, чтоб было видно, куда он показывает.

В тени за несколькими ведрами и какими-то кусками криво отпиленной фанеры стоял себе спокойно грязный старый мешок из-под картошки с парой заплат. И никому до него не было дела уже третьи сутки.

Виктор хлопнул себя по лбу, покачал головой и вышел на улицу. Инна смотрела на Гусева, как на фокусника.

– Твою мать, – услышали они с улицы голос Платонова. – Гусев, ты знаешь, кто такой Бен Ганн?

Тимофей вышел на крыльцо под фонарь, слегка прищурился, пожал плечами. Инна, стоя у него за спиной, усмехнулась.

– Да тут у нас просто остров, блин, сокровищ! – выругался Виктор. – Одни воруют, другие травятся, третьи подвиги совершают.

Гусев, не поняв сарказма в этом возмущении, искренне улыбнулся.

– Товарищ подполковник, вы обещали три недели…

– Хрен с тобой, месяц, – отмахнулся Платонов. – Завтра следователю все расскажешь. Надеюсь, ты, как Жданов, никакие шарики жрать сегодня не станешь?

– Вот они, – неожиданно протянул Гусев что-то блестящее на ладони доктору. – Он три штуки не доел, я забрал. Может, вы узнаете, что в них, так сможете Жданову помочь, а то он в хирургии до сих пор в интенсивке лежит.

Это было последней каплей в шоу, которое устроил Тимофей. Платонов, как загипнотизированный, протянул руку, взял эти шарики, посмотрел на Инну. Похоже, все было написано у него на лице, потому что она едва не засмеялась.

– Знаешь, Витя, я практически забыла, как воду собирала с пола почти два часа, – сказала она из-за спины Гусева. – Это просто «Склифосовский» и «Тайны следствия» в одном флаконе. Готовый сценарий.

– Значит, так, – сказал, придя в себя, Виктор. – Сейчас идешь в палату. Если будут спрашивать, что ты у меня столько времени делал, скажешь, просил консультацию психолога части – мол, испытываешь трудности с адаптацией в армии, плохо спишь, сердце часто колотится, домой хочется, грусть-тоска и все такое. И я тебе эту консультацию завтра как бы организую. Ну, не консультацию, конечно, а дачу показаний, но зато повод будет в другое отделение уйти. Все понял?

Гусев кивнул.

– Кругом, шагом марш.

Тимофей развернулся и чуть не столкнулся с Инной. Она отступила в сторону, парень пробежал мимо нее и умчался по лестнице наверх.

Платонов раскрыл ладонь и посмотрел на шарики, подцепил один из них ногтем. Послышался какой-то неприятный запах.

– Представляю, что будет, если их полностью развернуть… – сказала Инна, до которой едкий аромат долетел через пару секунд.

– А что будет, если этот порошок высыпать в кишку… – вздохнул Виктор. – Мы, конечно, понимали, что ожог химический. Но это просто какая-то ядерная штука! Судя по запаху, тут есть аммиак… Знаешь, патологоанатом через день после операции позвонил и говорит: «Первый раз такое вижу, слизистая на препарате сползла, как чулок. Только изнутри».

– Вы оперировали этого самого Ждуна? – уточнила Инна.

  Платонов вдруг подумал, что ему надо записывать в какой-то блокнот, кому и что он рассказывает о своей жизни и работе, иначе это все плохо кончится. «Стареешь, дружок, память не та», – отметил он про себя.

– Да, – ответил Платонов и в общих чертах рассказал суть того, что они сделали. – Он сейчас лежит в хирургии, в интенсивке. Ждет восстановительной операции.

– А в интенсивке зачем? С ним еще не все хорошо?  

  Платонов усмехнулся.

– Это армия, дорогая моя. Когда в одной палате вместе лежат солдаты после аппендицитов и паренек с мешочком дерьма на животе, ему сложно будет не стать объектом насмешек. Решили, пусть лучше будет, как в «Начальнике Чукотки»: «товарищ отселенный». А сейчас так и вообще чудесно: следователь к нему может прийти, и никто криво не посмотрит.

Наверху грохнула дверь, послышались быстрые шаги. Варвара Михайловна, медсестра уже довольно пожилая и с некоторым количеством лишнего веса, выскочила на крыльцо, словно юная студентка.

– Там… в хирургии… – на этих словах ее краткая молодость закончилась, уступив место одышке. Она остановилась, оперлась руками в колени, но все-таки закончила: – Звонят… Там Ждун… Что-то… И сестра кого-то поймала. Я больше не поняла.

В этот момент она заметила Инну, что отошла в сторону от дверного проема, когда услышала топот на лестнице.

– Здрасьте, – кивнула Варвара Михайловна на свистящем выдохе. Инна постаралась вежливо улыбнуться, но у нее не вышло. – Идите, Виктор Сергеевич. Не нравится мне все это.

Варвара Михайловна была из тех медсестер, что переживали за каждого солдатика, подкармливали их чем-нибудь домашним, давали позвонить и делали еще много всяких ненужных добрых мелочей, после чего из их сумок и карманов пропадали кошельки и телефоны. Но учить уму-разуму было поздно и непродуктивно.

Платонов подошел к Инне и тихо сказал: 

– Иди пока наверх, боевая подруга. Я разберусь и позвоню.

Не стесняясь медсестры, он легонько поцеловал ее в щеку, сам удивился этому поступку и побежал в сторону хирургии, благо она была в пятидесяти метрах по тропинке. Медсестра, не стесняясь, оглядела Инну с головы до ног, сухо откашлялась, посмотрела ей в спину, после чего посчитала у себя пульс и недовольно поморщилась. Зайдя в дверь, она хотела накинуть замок изнутри, но вспомнила, что доктор может вернуться в любую минуту, и просто притворила металлическую створку.

Через пару секунд после того, как Платонов забежал на крыльцо хирургии, а Варвара Михайловна прикрыла дверь в свое отделение, раздался далекий звук открывания ворот на контрольно-техническом пункте, а еще спустя несколько мгновений на кочках задней аллеи заплясали огни фар, выводя на облаках линии ЭКГ.
Но никто этого уже не видел. 

Фамилия у Марины была какая-то фантастическая. Платонов помнил, что при звонке всегда таял на словах: «Первая хирургия, медсестра Кошечкина слушает». Голос был вкрадчивый, почти детский, и он всегда забывал, что хотел спросить, путался в словах и нес какую-то чепуху. Но сейчас он впервые увидел ее злой и напуганной одновременно.
Она встретила его в самом начале коридора: горящие глаза и красные щеки, растрепанные волосы. Спустя секунду Платонов заметил у нее оторванный карман на халате – он болтался, держась всего одной стороной, нитки рваной бахромой отчерчивали его границы.

– Я позвонила в реанимацию! – подбегая к хирургу, выпалила Марина. – Там Жданов в интенсивке… Его побили и что-то еще с ним сделали, он без сознания.

Платонов слегка приобнял Кошечкину и направил ее впереди себя в палату интенсивной терапии. В другом конце коридора, у пищеблока, он заметил какое-то шевеление в полутьме.

– Мы с мальчишками поймали этого урода, – махнула Марина рукой в ту сторону. – К батарее привязали поясами от халата. А он мне карман чуть не оторвал… 

«Так, сначала Ждун, – быстро решил Платонов. – Остальное на потом».

В палате горел свет, на кровати напротив пациента сидела ночная санитарка из операционной и, словно загипнотизированная, смотрела на быстро падающие в фильтре капли. Сам Жданов был каким-то бледно-серым, с совершенно мутным, уплывающим взглядом, он забавно надувал щеки и шумно выдыхал воздух, словно пытаясь задуть какую-то невидимую свечу. Платонов машинально взял его запястье, ощутил очень частый и слабый пульс и отметил про себя, что и рука Жданова, и подушка вокруг головы – все мокрое. Потом заметил на столе рядом инсулиновый шприц, посмотрел на Марину. Та пожала плечами.

– Глюкометр, быстро! – крикнул он Кошечкиной. – И сорокапроцентную глюкозу захвати!

Марина выскочила в коридор.

– Там еще что-то на животе, – внезапно сказала молчавшая до этого санитарка. – Я полы мыла в коридоре и через стеклянную дверь увидела. Его по животу били. 

   В кармане зажужжал телефон. У него было несколько секунд в ожидании Марины, он посмотрел на экран: звонила Инна. Кошечкина вбежала в палату, вставляя на ходу тестовую полоску в приборчик. Виктор, стараясь не мешать ей, откинул одеяло к стене.

Вокруг колостомы по повязке расплывалось небольшое кровавое пятно, мешок был разорван, живот и одеяло были в крайне неприглядном виде. Кошечкина кинула на Платонова быстрый взгляд, взяла специальной ручкой кровь и капнула на полоску.

За пять секунд ожидания результата в голове Виктора вихрем пронеслись мысли о внутреннем кровотечении, о повреждении кишечника, возможном перитоните.

– Один и один! – громко сказала Марина.

– Давай глюкозу! – скомандовал Платонов.

Кошечкина набрала шприц, перекрыла капельницу, ввела в резинку, вернула колесико на место. Пузырьки вновь взвились во флаконе.

Продолжение следует

Фото с сайта pixabay.com

Автор: Иван ПАНКРАТОВ