Бестеневая лампа

Дежурства напоминали ему вечеринки в общаге, и каждая женщина, что появлялась в его жизни, хотела увеличить время общения с ним за счет сокращения hospital party. Он всячески старался быть дипломатом, но с одной пришлось расстаться именно из-за этого…

–  Док, ты так и не рассказал про того майора, который у тебя умер, –  внезапно вспомнил Лагутин. –  А обещал, между прочим.

–  Неожиданно, –  заинтересовался Морозов. –  Что за майор?

–  Да что рассказывать, –  пожал плечами Платонов. –  Самый обыкновенный майор… Хотя нет, какой же он обыкновенный. Начальник секретной части из нашего штаба армии. Довольно серьезная шишка. Умер от ожоговой болезни.

–  Курил на заправке? –  решил уточнить Андрей. –  Это я пошутить пытаюсь, ты же сейчас как выдашь подробности, так мы еще и в обмороки попадаем.

–  Нет, не курил. Он вообще не курил, –  начал Платонов. –  Его подожгли в машине…

–  Секреты не выдал? –  глядя поверх стакана, спросил Морозов.

–  Никому его секреты на хрен не сдались. Жена подожгла. За баб. Из ревности.

Сергей присвистнул. Лагутин встал из-за стола, ухватил пакет чипсов и пересел к Платонову на диван.

–  Интересно, –  кивнул он. –  Продолжай.

– Да нечего рассказывать. Приревновала. Плеснула какой-то горючки. Подожгла. Он на пятые сутки умер. Она в СИЗО. Вот и вся история.

– Я, конечно, не ждал каких-то суперподробностей –  с кем он спал, сколько раз и прочее, –  рука Андрея замерла в пакете с чипсами. –  Но можно было и покрасочнее рассказать.

Они замолчали. В пакете слегка прошуршали чипсы –  Лагутин шевелил там пальцем, думая о чем-то своем. Сергей вздохнул и вдруг спросил:

–  Док, тебя это ни на какие мысли не натолкнуло?

Вместо ответа Платонов допил пиво, смял банку и выбросил ее в урну под раковиной.

– Вижу, натолкнуло, –  понимающе произнес Сергей. –  Я просто к тому, что сам начальник секретной части тайны как-то хреново хранил, раз о них его жена узнала. Я бы такого хранителя, будь он жив, уволил к чертовой матери –  никакой на него надежды в случае чего.

– Стараюсь, как могу, –  серьезно ответил Платонов. –  Телефон и компьютер под контролем. Год назад статью написал в один компьютерный журнал –  как шифроваться, если твой телефон постоянно пробивает жена. Так меня в комментариях благодарили. Один написал: «Чувак, где ты был, когда моя семейная жизнь разваливалась?» Проблема такого рода многих беспокоит.

– Только вот сжигают не всех, –  Андрей опять набил чипсами рот, понять его было сложно, но можно. – Помнишь, ты мне сказал три минуты назад: «Чем дольше что-то там не происходит…»? Ты смотри, Док, береги себя.

Платонов посмотрел на Лагутина и не увидел в его глазах ни иронии, ни сарказма.

–  Я серьезно, –  добавил тот, глядя Платонову в глаза. –  Чтобы мы потом на последнем hospital party твои поминки не организовывали.

–  Да ты оптимист, –  усмехнулся Морозов. –  Док, а у майора совсем было без шансов?

Платонов вспомнил запах обгоревшей одежды в коридоре реанимации и ответил:

–  Насчет шансов у меня другой пример есть. Более показательный. Вот человек умирать собрался; к нему вызывают реанимационную бригаду, доктор начинает интубировать, чтобы помочь дышать, вводит в трахею клинок –  ну, такая штука металлическая, по которой трубку заводят. Многие мои знакомые посмеялись, когда в последнем сезоне «Склифа» один доктор интубировал клинком к себе…

–  В чем прикол? –  перебил Лагутин.

–  Реаниматолог при этом стоит за головой. И клинком к себе –  это в мозг, грубо говоря. Короче, он начинает –  и в клинке гаснет лампочка. Батарейки сели. Он берет запасной клинок, вводит повторно, и в нем тоже гаснет лампочка. Тогда он звонит в реанимацию, и ему срочно – за минуту, бегом! –  приносят третий. И в нем, не поверите, в очередной раз гаснет лампочка. А больному тем временем все хуже, он задыхается. Все это время врач попутно пытался интубировать вслепую, и ему в итоге удалось; если честно, это не такой уж и высший пилотаж. Но пациент к тому времени уже умер. Вот это называется «нет шансов» –  когда все против тебя. И это не выдуманный пример, я стоял рядом с кроватью, где творилось все это действо. Это был мой больной. И он бы все равно умер, как потом выяснилось на вскрытии: тромбоэмболия… Насчет Никитина –  шансы были. Но не у нас. В краевом ожоговом центре вытаскивают больных с процентом «девяносто». Правда, я их ни разу не видел. У нас он просто обязан был умереть.

–  То есть жена –  она знала, что убивает? –  спросил Морозов. –  Это я к тому, что, может, она просто попугать хотела и не понимала, чем все это может кончиться?

–  Горючка –  раз. В машине заблокировала –  два, –  загнул пальцы Виктор. –  Не думаю, что все просто так. –  Нда, –  Андрей встал, отошел к окну и закурил. –  Месть – штука опасная. Месть обманутой бабы –  опасная вдвойне.

Они помолчали, оценивая эту глубокую философскую мысль, а потом Лагутин внезапно добавил:

–  А у тебя она не одна. У тебя их восемь, Док. И счесть себя обманутой может каждая.

–  Ну нет, –  не согласился Платонов. –  Во-первых, они все в прошлом, кроме… Кроме трех. Плюс Лариса.

–  Аргумент, –  покачал головой Морозов. –  Тебя будут приносить в жертву не восемь ведьм, а всего четыре.

–  А во-вторых, –  продолжил Виктор, –  они все никаких обязательств от меня не получали.

–  То есть анекдот про «Сама придумала, сама обиделась» ты никогда не слышал? –  Андрей выбросил окурок в окно.

–  И не надо на меня сейчас смотреть так, будто я весь ваш госпитальный парк изуродовал своим бычком, там возле урны их пара сотен лежит.

Он выглянул в окно почти по пояс, посмотрел вдоль здания:

–  Под офицерской палатой вообще полторашки пустые из-под пива валяются. Но мы ушли от темы. При чем здесь обязательства? Ты с ними был? Был. Спал? Спал. А сейчас спишь с другой. Какие вопросы? Идеальный повод для убийства с точки зрения женщины.

–  Нет среди них ни одной мстительной натуры, –  отмахнулся Платонов. –  Передергиваешь.

–  А я тебе так скажу, –  щелкнув по пустому стакану ногтем, сказал Морозов. –  Среди них нет ни одной мстительной натуры в сравнении с твоей женой. Я понимаю, что она любую олимпиаду по мести выиграет, но ты попробуй ее за скобки вынести. Может, тогда что-то прояснится.

–  Он прав, –  показал пальцем на Морозова Андрей. –  Твоя Лариса –  она как Марадона в «Луче». На его фоне все там дети. Но убери Марадону –  и можно сравнивать. Ты ж понимаешь, что когда-нибудь в твоей жизни не будет Ларисы… Я надеюсь, –  он сделал ударение на последнем слове и пошел от подоконника к дивану. –  Когда-нибудь эта веревочка все-таки довьется до логического конца. И тогда из твоей жизни исчезнет эталон стервозности. Тебе придется прекратить сравнивать всех с ней, хотя она, конечно, в памяти навсегда останется. Такую татуировку, как говорится, ничем с задницы не сведешь. 

Он запустил руку в пачку чипсов и довольно захрустел ими. Его речь была окончена. Морозов тихо, с большими паузами, принялся аплодировать. Андрей встал, поклонился, сел обратно.

–  Клоуны, –  недовольно покачал головой Платонов.

Но стоило признать, что они были правы –  и про Ларису, и в целом. Он вез на себе такой груз конспирации, что проколоться в мелочах или получить порцию ненависти от кого-то было делом буквально пары минут.

–  Да-да, клоуны, –  Морозов взял из тумбочки нож, порезал сыр на тарелку, хотел поставить на стол, но передумал и взял с собой в кресло. –  Все равно ж никто виски не пьет, что вы так смотрите, как на врага?

–  Почему же сразу клоуны? –  спросил Андрей. –  По-моему, неплохой детальный разбор получился. Предупрежден –  значит вооружен, ведь так? 

Платонов хотел ответить, что все это он не раз говорил себе сам, но в кармане халата коротко завибрировал телефон. Он достал его, прочитал сообщение, слегка приподнял брови.

–  Она чувствует, что мы ей тут кости перемываем? –  спросил Морозов.

–  Это не Лариса, –  Виктор покачал головой. –  Один гость зайти хочет. Не совсем по графику, я бы сказал.

  Он посмотрел на часы и вскочил с дивана.

–  Твою мать, –  сквозь зубы выругался он. –  Десять минут двенадцатого. Так, меня примерно полчаса не будет. Ведите себя прилично. 

Платонов быстрым шагом вышел из кабинета на лестницу, сбежал по ней на улицу и громко хлопнул металлической входной дверью, не особо заботясь о тишине после отбоя. Пройдя по тропинке метров двадцать и постепенно успокаивая дыхание, он набрал Ларису и медленно пошел в сторону реанимации.

Она ответила не сразу. Голос показался Платонову недовольным и немного раздраженным.

–  Как дела? –  спросила она.

–  Все спокойно, –  ответил Платонов, рассматривая тени от деревьев на хирургическом корпусе. Прожектор над котельной лупил сегодня во всю силу, освещая всю аллею. –  Иду на обход.

–  Замечательно, –  холодно прокомментировала Лариса. –  Слушай, тут по «Спасу» передача интересная, давай завтра поговорим. Или что-то срочное?

–  Нет, просто звоню, –  пожал плечами Платонов. –  Завтра так завтра.

–  Ну и хорошо.

Разговор закончился, фактически не начавшись. Платонов, который был заряжен на то, чтобы бродить по парку в полумраке минут тридцать, остановился посреди аллеи, опустил руки и вопросительно посмотрел куда-то в бесконечность.

–  Лучше погулять минут пять, –  сказал он сам себе. –  Вдруг что-то вспомнит и решит перезвонить.

Так бывало неоднократно, поэтому после звонков жене он никогда сразу не шел обратно, а немного сидел на лавочке под окном отделения или делал круг по аллеям, вдыхая прохладный хвойный воздух госпитального парка. На этот раз было время подумать над сообщением, что написала ему Алена.

«Еду с дачи. Примерно через час буду возле госпиталя. Выйдешь к воротам? Хочу увидеть». 

К этому времени друзья, конечно, уйдут –  можно и уделить время. Но зачем? После той знаменательной фразы «Ко мне не надо…» Платонов не особо стремился к общению с Аленой. Хотя в чем он мог ее обвинять? В том, что она прекрасно понимает, кто кому и с какой целью в их дуэте нужен? Не об этом ли они с Лагутиным говорили не так давно и сошлись во мнении, что именно это и есть единственно возможная схема?

До знакомства с Инной Платонов был уверен, что Алена –  это вариант, что подходит ему просто идеально. Не для последующей женитьбы, не дай бог. Она просто могла легким движением руки расколоть крепкий орешек его семейной жизни и при этом не задеть его самого. С появлением Инны весы очень сильно качнулись в другую сторону.
«Чего она хочет? –  подумал Платонов. –  Неужели поняла, что после таких формулировок отношения обычно заканчиваются, и решила отыграть назад? Да что гадать, приедет и сама все скажет».

Сделав круг, а если быть геометрически точным, то квадрат по аллеям госпиталя, он вернулся в ординаторскую. Морозов с Андреем что-то обсуждали, глядя в телефон Сергея, спор ушел вглубь темы «Андроид против айфона» и мог не кончиться никогда, если бы не возвращение хозяина кабинета.

–  А ты сегодня быстро, –  Морозов оторвался от экрана, на котором что-то показывал Андрею. –  Не дозвонился?

  Платонов махнул рукой и сел на диван.

– Встреча одна намечается. Примерно минут через сорок.

– Мы приглашены? –  уточнил Андрей.

– Это вряд ли, –  ответил ему Сергей. –  Ты же видишь, Док опять не с нами.

– Да с вами я, –  попытался оправдаться Платонов, но вышло фальшиво: он действительно в голове прокручивал несколько вариантов разговора с Аленой, и ни один из них ему не нравился. Он подумывал о том, чтобы не выходить к ней, когда она приедет, придумав несуществующую операцию, в конце концов, проверить у нее все равно не получится. Но где-то в глубине души ему было чертовски интересно, зачем она ищет с ним встречи в час ночи. 

Они все вместе вышли на улицу. Друзья попрощались и завернули за угол, направляясь к забору. Платонов медленно пошел в сторону приемного отделения по извилистой дорожке, срезающей довольно большой угол центральной аллеи, под гудящими проводами. Этот ровный тихий звук был единственным, что нарушало тишину, создавалось ощущение, что район полностью вымер, – ни голосов, ни сигналов машин, ни музыки. Недалеко от госпиталя было озеро, и все эти звуки летом обычно присутствовали до самого рассвета: кто-то кричал, прыгая в холодную воду, кто-то врубал на всю катушку долбящую попсу, кто-то пускал шипящие и свистящие фейерверки. Виктор давно привык к такому соседству и практически не замечал его, но сегодняшняя тишина производила впечатление гробовой. 

Он сошел с тропинки на центральную аллею, присел на одну из скамеек, закрыл глаза…

Госпиталь был его домом. Он знал здесь каждое дерево, каждую тропинку, каждую ямку на аллеях. Знал скрип каждой двери и запах каждого отделения. Здесь была его первая практика, первая капельница, первый разрез. Первый выговор…

Когда-то был и свой первый Никитин. Пенсионер лет семидесяти. На даче укололся ногой о колючую проволоку. Умер через три дня от молниеносного анаэробного сепсиса, ампутированная нога не помогла. Платонов спустя несколько лет понял, что его первый начальник подполковник Карнаухов специально дал ему, молодому врачу, заниматься этим пациентом. Слишком уж все было ясно по прогнозу. Платонов оперировал его, пытался лечить под негласным присмотром Карнаухова, но в таком возрасте из подобных состояний выходят нечасто. В итоге удалось попрактиковаться в лампасных разрезах, ампутации бедра и в написании посмертных эпикризов. 

Потом были еще, и еще, и еще… Молодые, старые. Не так чтобы каждый день, нет. Несколько человек в год. Он привык, дергался и переживал гораздо меньше. К тому времени довольно сильно сократили армию, а за ней и госпиталь. Пациентов становилось все меньше. Умирали в основном пенсионеры в кардиологии, но попадались к ним в компанию и кандидаты на премию Дарвина: одни взрывали ворованные боеприпасы, другие курили в промасленных робах, третьи просто по глупости или по злому умыслу умудрялись делать с собой такое… 

Следом была академия. Два года учебы и работы под руководством лучших умов российской медицины. Он помнил их всех по именам. Кто как шутил, где любил стоять за операционным столом, кто какими узлами шил. Он стоял в операционных, ходил в патруле, докладывал после дежурств лично начальнику факультета. На два года академия почти заменила ему дом. Почти, но не насовсем. И он предпочел вернуться.

Перед глазами Платонова мелькали какие-то лица из прошлого, из его длинного послужного хирургического списка. Страницы из учебников, дневники из историй болезни –  как фотографии из дембельского альбома. Он видел, как дерматом снимает тонкий слой кожи для пересадки, как ложатся зажимы на артерии, как ловко пальцы заплетают концы лигатур в узлы…

«Я на месте», –  прочитал он сообщение, которое вывело его из транса. Он вздохнул и ощутил, что желание встретиться и поговорить с Аленой тает буквально на глазах.

–  Самолеты задним ходом не летают, –  сказал Платонов и заставил себя встать. –  Иди. Уж она точно тебя в своем джипе не сожжет. 

На проходной было, естественно, закрыто. Пришлось разбудить вахтершу. Она встала, недовольная, выглянула из своей каморки, прищурилась, пытаясь разглядеть через стекло пластиковой двери, кто ее поднял. Виктор развел руками в извинительном жесте.

За забором был слышен тихий шум двигателя. Ключ в двери повернулся, вахтерша укоризненно покачала головой.

– Я минут на двадцать, в машине буду у двери, не закрывайте, –  попытался оправдаться Платонов.

– Да понятно, –  она уходила обратно к себе, особо не заботясь о причинах столь поздней встречи у ворот. –  Обратно пойдешь –  шпингалет вставишь на место.

Шпингалетом называли огромную металлическую изогнутую палку, что вставляли изнутри в петли на наружной двери; выломать такой «шпингалет» можно было только танком. А уж то, что к нему обращались здесь на «ты», его давно не раздражало –  как говорится, если хочешь, чтобы за тобой выносили бутылки, дружи с санитарками. Вот он и дружил.

Джип стоял через дорогу от ворот прямо под большим фонарем, но предусмотрительно запаской к проходной. Виктор подошел, открыл дверь, заглянул внутрь.

Алена сидела за рулем полубоком, повернувшись к нему лицом и опираясь спиной на дверь. В руках у нее была открытая бутылка вина, между креслами в держателе стоял большой пластиковый стакан с темно-красной жидкостью.

Платонов покачал головой и молча указал на стакан.

–  Не переживай, –  ухмыльнулась она. –  Ехала я трезвая.

  Алена открыла бардачок, достала из него штопор с пробкой.

–  Только что открыла. Не могла терпеть. Да залезай, что ты там стоишь. Комары сейчас налетят.

Он сел, закрыл дверь и машинально принял такую же позу, что и Алена. Она это заметила, улыбнулась уголком рта, кивнула.

–  Не бойся. Солдат ребенка не обидит.

–  Замечательно, –  ответил он. –  По какому поводу праздник? И ты в курсе, что тебе еще домой ехать? Я бы не советовал налегать…

–  Это не праздник, Витя, –  пожала плечами Алена. Она явно была еще ни грамма не пьяна, но вела себя так, как будто выпила бутылку целиком. –  Правда, горем это тоже не назовешь…

–  Да что случилось-то? –  немного раздраженно спросил Платонов.

–  А что ты нервничаешь? –  вопросом на вопрос ответила Алена. –  Ты сейчас ради меня кого-то там бросил? –  и она кивнула в сторону проходной.

Виктор понял, что она имела в виду под словом «там», и она поняла, что он понял.

–  Нет, –  ответил он. Это в какой-то степени говорило, что вероятность такого варианта все-таки была, потому он добавил: –  Были парни сегодня, Андрей с Сергеем. Ушли.

–  Ушли… –  она сделала несколько больших глотков, совершенно не производя впечатления гурмана, пьющего дорогое французское вино. –  Сергей –  это Морозов, что ли?

Платонов кивнул.

–  Знаю я его. Давно. Не очень близко, правда, но знаю. И жену его знаю, –  она кивнула сама себе.

–  Мы сейчас будем семью Морозова обсуждать?

–  Нет, –  как-то дурашливо ответила Алена и засмеялась. Было видно, что она быстро пьянеет. –  Ты не подумай чего, я просто сегодня не ужинала и к вину ничего не купила… Почти. Там на заднем сиденье виноград должен быть, достань.

Когда он протянул руку назад и нащупал пакет, Алена положила ему ладонь на колено. Виктор замер на полпути с виноградом в руке.

–  Очень не вовремя, –  отрицательно покачал он головой, дождался, когда она уберет руку, и протянул ей виноград. –  Ешь. А то придется машину тут оставить, а тебя на «санитарке» домой везти.

–  Заботливый, –  дурашливая и одновременно милая улыбка. –  Волнуется. Домой меня отвезет.

Она допила стакан, облизнула губы. И вдруг в голос засмеялась. 

–  Сколько… Это… Будет продолжаться? –  сквозь смех спросила Алена. –  Платонов! Ну сделай же что-нибудь! Ну хоть что-то!

Он непонимающе смотрел на нее, нахмурив брови, ему казалось, что она смеется не над какой-то ситуацией, а конкретно над ним. Внезапно смех прекратился –  так же резко, как и начался. Алена налила еще полстакана, надергала с грозди несколько ягод. 

–  Ты не видишь, что ли? –  она отхлебнула вина. –  Ты слепой?

–  Что я должен видеть? –  пожал плечами Виктор, машинально нащупав ручку на двери.

–  Я же люблю тебя, идиот! –  крикнула она и кинула в него те ягоды, что были у нее в руке. –  Люблю! Господи, я все делала, чтобы этого не случилось. Честно –  я старалась. Я держала тебя на расстоянии, но ты каждый раз преодолевал это расстояние, даже не зная о том, что оно было.

Платонов посмотрел на халат –  не остались ли на нем следы от ягод, потом снова на Алену.

–  Я понимала, что ты сам никогда мне этого не скажешь. Даже если будешь чувствовать то же самое. Потому что это разрушит твою картину мира. Потому что после таких слов надо будет что-то делать.

Она трясущейся рукой поставила стакан в подставку между креслами и неподвижно уставилась куда-то в пол. 

–  Я отталкивала тебя, как могла, –  услышал Платонов тихий сдавленный голос. –  Но ты всегда делал что-то такое, отчего я оказывалась еще ближе, чем была. И я не понимаю, как ты это делаешь. Честно. И с какого-то момента не хочу понимать. Это просто капитуляция, Витя. Безоговорочная.

Она снова взяла стакан, сделала глоток, посмотрела в глаза Платонову и криво улыбнулась сквозь слезы: 

–  Вот такие мы бабы дуры. Ты там только виноград не раздави. И прости, что кинула, –  помутнение какое-то. 

За спинами промчался полуночный мотоциклист. Алена вздрогнула и словно вышла из какого-то транса.

–  Видишь, как получилось? Ты так ничего и не сказал. Поэтому ты по-прежнему свободен в своих поступках. А я… Может, я проснусь завтра и решу, что ничего не было.

Платонов кивнул.

–  Думаешь, так лучше? –  спросила Алена. –  Не отвечай. 

Она ткнула пальцем в кнопку на панели. Тихо заиграло радио. Пара диджеев проводила конкурс для тех, кто не спит. Призом в конкурсе были два билета на концерт «Бутырки».

–  Господи, где мы живем, –  обхватила она голову. –  Кому могут понадобиться два билета на тюремный шансон посреди ночи?

Хотелось пожать плечами в ответ на вопрос, но Виктор сдержался. Ему казалось, что, если он останется неподвижным и безучастным, разговор утихнет сам собой.  Алена тоже окончательно замолчала и безэмоционально отправляла в рот одну виноградину за другой.

–  Ты можешь идти, если тебе надо, –  внезапно сказала она. –  Собственно, миссия окончена. Если бы я не призналась тебе сегодня, меня бы просто разорвало на хрен. У меня голова пополам раскалывалась –  и как-то сейчас легче стало. Не знаю, правда, надолго ли.   

Внезапно в кармане халата завибрировал телефон –  коротко и требовательно. Два легких толчка в ногу –  уведомление от WhatsApp. Виктор хотел оставить это незамеченным, но в полной тишине такой звук был слышен очень хорошо. И тот факт, что Платонов пытался сделать вид, будто ничего не произошло, не укрылся от Алены. Она посмотрела на него с легким удивлением и, как показалось Виктору, с некоторым разочарованием.

–  Явно не по работе, –  констатировала Алена. –  И не жена –  ты бы уже читал. Значит… Собственно, мы оба знаем, что это значит. Разобрался бы ты с бабами своими. А то тебе одна в любви объясняется, другая сообщения шлет, третья дома спит, четвертая… Ведь есть четвертая?

Платонов едва не кивнул, но сдержался и никак не отреагировал на ее слова. Ситуация была неприятная, но вполне предсказуемая –  как для него, так и для Алены. Оставалось решить: уйти или попытаться что-то объяснить. Он выбрал первый вариант.

Открыл дверь, вышел, обернулся. Алена смотрела на него так, будто видела в последний раз.

– Будь, пожалуйста, аккуратней, –  Платонов указал на бутылку вина. –  Из дома напиши. Или хотя бы со стоянки.

– Да пошел ты, –  она отвернулась в другую сторону. –  Дверь закрой.

Продолжение следует

Фото с сайта pixabay.com

Автор: Иван ПАНКРАТОВ