Бестеневая лампа

Генеральская «Волга» подъехала прямо к дверям. Начмед выпрыгнул с переднего пассажирского сиденья, ловко открыл заднюю дверь и помог выйти жене генерала – высокой стройной женщине лет сорока. Замкомандующего выбрался из машины сам, стряхнул какие-то невидимые пылинки с рукава, посмотрел на окна второго этажа и направился к дверям. Группа поддержки шагнула следом. 

Встретил их Платонов по всем правилам, генерал пожал ему руку, прошел в кабинет. Жена сразу села на диван и достала из сумочки ручку и блокнот. Спустя секунду она заметила Леху, но он не шевелился и ничем не обозначил своего интереса к происходящему – смотрел в книгу, как кукла из музея мадам Тюссо. 

Тем временем генерал вкратце описал свою проблему. Оказалось, на подведении итогов очередных учений он немного злоупотребил алкоголем (жена в этот момент сухо кашлянула, генерал вздрогнул, но продолжил свой рассказ), после чего у него обострился «ну, этот… прям там… и болит, причем иногда сильно…»

Платонов выслушал, кивнул, поставил у кушетки ширму, попросил генерала снять брюки, посмотрел. Все было предельно понятно. Находясь за ширмой, он услышал голос жены:

– Вы там не ему рассказывайте, а мне. Я все запишу. 

Генерал, застегивая ремень, посмотрел Платонову в глаза и вздохнул. И столько было в этом взгляде и вздохе, что ему захотелось похлопать генерала по плечу и понимающе кивнуть, но он сдержался, потому что звезды на погонах и лампасы на брюках не давали ни малейшего повода для панибратства.

Сложив ширму, он продиктовал лечение. Генеральша с серьезным лицом все записывала, а ее муж тем временем прошелся по кабинету и увидел на стене большой рекламный плакат мази от геморроя в виде схемы прямой кишки в разрезе с разъяснениями, где там и что находится: все слои, анастомозы, места формирования узлов. Глядя на рекламу, он неожиданно задал вопрос, не обращаясь конкретно ни к кому:

– Интересно, эта штука мне поможет? 

И в этот момент Платонов услышал скрип дивана и понял, что это встал Леха. Громко хлопнула закрытая книга. Барсуков преодолел несколько шагов, разделяющих его и генерала, за какое-то мгновение, встал рядом и, тоже глядя на плакат, произнес:

– Товарищ генерал-майор, да мы вам эту хрень даже подарить можем, повесите в штабе где-нибудь. Но только вряд ли поможет: незаговоренная икона-то…

После этого монолога стало так тихо, что было слышно, как жужжит под потолком муха. Платонов вдруг понял, что, если бы у генерала был с собой пистолет, Леху бы сейчас застрелил. Он встретился глазами с начмедом, который все это время в благостном состоянии духа простоял у подоконника – и вдруг получил такой подарок от Барсукова. Судя по всему, если бы пистолет был сейчас у начмеда, то он бы выбрал в качестве мишени Платонова…

Кончилось это все тем, что Леху вызвали в штаб через полчаса. Платонов пытался отмазать его хотя бы до завтра, но начмед был непреклонен. Барсукова заставили сдать кровь на алкоголь и отправили обратно в свой маленький госпиталь, доложив его командиру о случившемся. И только тотальное отсутствие врачей в штате позволило Лехе остаться в должности и продлить контракт. С тех пор он стал более осторожен. Но Новый год его, похоже, расслабил...

– Позвони в реанимацию, вызывай бригаду, – приказал ему Платонов. – Надо бы до полуночи хотя бы начать.

 Телефон в кармане коротко завибрировал. 

«Пришла ваша жена», – прочитал он эсэмэску от дежурной сестры.

Значит, Лариса у него в кабинете. Странно, но лишь на десять минут раньше. Обычно она любила внести элемент неожиданности в свое появление, и Платонов привык делать получасовой зазор в ожидании жены. 

Он еще раз, прикрыв глаза, вспомнил, нет ли в кабинете какого-то криминала. «Криминалом» считалось все, что было способно вызвать у Ларисы вопросы типа «Откуда это?», «Это кто-то подарил?», «У тебя на компьютере пароль?», «Почему медсестра как-то странно на меня смотрела?». Таких вопросов могло быть очень много, и никогда нельзя было угадать, что именно их вызовет.

Пароль на компьютер он никогда не ставил, потому что, по логике Ларисы, пароль означал желание что-то спрятать на компьютере, причем спрятать именно от нее. Проще было создать скрытые папки – на таком уровне она не разбиралась. Туда Платонов убрал номера телефонов, которые нельзя было хранить в его списке контактов, и несколько десятков фотографий, каждая из них могла стать шикарным поводом для скандала. А ведь это были самые обыкновенные фотографии с дня рождения начальника и с празднования Дня медика. Просто рядом с Платоновым на этих фотографиях были женщины. 

«Если в ближайшие десять минут она ничего не напишет и не позвонит, значит, ничто не привлекло ее внимания», – сам себе сказал Платонов.

Ждать было довольно сложно, но он заставил себя, хоть и с трудом, отвлечься от этого мерзкого и липкого ощущения страха и вины за то, что он не делал. Открыл историю болезни и принялся писать, и с каждым написанным словом он потихоньку освобождался от этого ожидания. Спустя десять минут взглянул на часы, кивнул сам себе и продолжил...

Начали они без четверти двенадцать. Все шло хорошо только первые полчаса. За это время Платонов сделал доступ, вышел на кишку. Через пятнадцать минут от начала операции анестезиолог произнес: «Всех присутствующих – с Новым годом!» Медсестра напротив вздохнула, а Барсуков решил рассказать какой-то глупый анекдот, но Платонов его оборвал на полуслове. Еще спустя двадцать минут кишка была рассечена, источник кровотечения найден и прошит.

И тут неожиданно на пол упал крючок. Один из тех, что держал Барсуков. Платонов удивленно поднял глаза на ассистента, а тот потихоньку заваливался куда-то в сторону подоконника. Медсестра машинально уперлась ему в спину отставленным локтем, но ее сил не хватило, Барсуков сел на пол, а потом упал набок. 

Спустя пару минут, когда анестезиолог сумел достучаться до Лехи, сунув ему нашатырь, стало ясно, что рюмок было все-таки не три. Ему было очень плохо, кружилась голова, тряслись руки. Санитарка вывела ассистента из операционной, и спустя пару секунд все услышали, как его стошнило в раковину. Медсестра встала на место напротив оперирующего хирурга, но такого рода ассистенция была крайне неудобна. 

– Вызовите дежурного врача или терапевта, срочно, – потребовал Платонов, а сам пока принялся ушивать продольный разрез в поперечном направлении, как того требовал Гейнеке. Или Микулич. Или оба вместе. И ему были очень нужны еще руки. 

Еще через минуту стало известно, что дежурный терапевт не сможет подойти, потому что ему тоже не повезло со встречей Нового года: десантная бригада, как профессиональная кукушка, подбросила в госпиталь сразу три пневмонии. Оставался дежурный врач. Помня о том, что он видел в приемном отделении, Платонов Ерохина быстро не ждал и был уверен, что, когда тот придет, будет ненамного лучше Барсукова.

До появления ассистента, с одной медсестрой, которая постоянно отвлекалась от крючков на то, чтобы зарядить иглы, удалось наложить два ряда швов на кишку. Без пяти час Ерохин заглянул в операционную и поинтересовался, нужен ли он еще.

Вопрос не просто разозлил Платонова. Он был готов наорать на Диму, кинуть в него инструментами. Но просто выдохнул и сказал: 

– Иди мойся, поможешь ушиваться. 

Мылся Дима еще минут десять, постоянно спрашивая у санитарки, что, где и как тут устроено. Анестезиолог выразительно поглядывал на часы. Анестезистка сидела в углу, привалившись к баллону с азотом, и дремала, подложив на холодный металл вафельное полотенце.

 Ерохин подошел к столу, заглянул в рану, вопросительно посмотрел на Платонова. Тот молча дал ему большие крючки, знаком показал – приподнимай, мол, а сам принялся зашивать лапаротомную рану с верхнего угла. 

Для простого дерматолога, коим был Дима, внезапная хирургическая ассистенция оказалась занятием непростым. Это было видно по тому, как часто гуляли крючки по краям раны, как он пытался переложить на них быстро затекающие пальцы и довольно громко сопел сквозь маску.

– Я потом объясню, Дима, – видя всю эту внутреннюю борьбу, сказал Платонов. – Потерпи немного, еще минут двадцать.

Шов за швом они продвигались к завершению операции. Медсестра подавала инструменты безошибочно, хотя было около половины второго ночи (вот что значит профессионализм). Санитарка спросила:

– Пить никто не хочет?

Платонов на секунду поднял руку с иглодержателем. Она подала ему под маску кончик отрезанной от капельницы трубочки, вставленной в банку с пятипроцентной глюкозой. Жидкость явно отдавала вкусом резины от пробки, но Платонов не обращал на это внимания, втянул максимально много на несколько глотков. Дима от воды отказался.

– Конец операции, – сказал Платонов спустя пятнадцать минут.

Кинул ножницы в таз, снял перчатки. Не дожидаясь, когда санитарка развяжет ему веревочки на спине, сделал пару шагов от стола на свободное место, закинул руки назад, с наслаждением разорвал завязки и стянул ужасный одноразовый голубой халат. Вся его хирургическая рубашка была под ним равномерно мокрая.

– Всем спасибо, – он вышел в предоперационную.

На кушетке рядом в автоклавной храпел Барсуков. Платонов с наслаждением умылся холодной водой, переоделся, нашел в кармане часы и только в этот момент рискнул посмотреть на них. Без десяти два.

– А ведь еще надо операцию записать, – покачал он головой, взял журнал, историю болезни и пошел в ординаторскую.

– А что с Барсуковым делать? – прилетел ему в спину вопрос. Он оглянулся, увидел Оксану, спрятавшую руки на груди операционного костюма и выглядывающую в коридор. – Он мне тут не нужен, у меня на этой кушетке санитарка спит.

 – Закончишь уборку – растолкай его и выкинь за дверь операционной, – кивнул Платонов. – До своей палаты доползет. 

Оксана кивнула и ногой закрыла дверь. 

Войдя в кабинет, Платонов взял в руки телефон, посмотрел. Шесть пропущенных от Ларисы, последний две минуты назад. И еще двенадцать эсэмэсок с примерно одинаковым содержанием. Он сел за стол, обхватил голову руками и понял, что хотел бы сейчас поменяться с Барсуковым местами. Лежать пьяным на кушетке в операционной, видеть цветные беспокойные сны, пускать слюни, стонать, но только не идти в отделение, не объясняться с Ларисой и не встречать с ней этот чертов Новый год. Только бы не быть сразу, от дверей, виноватым во всех смертных грехах. Только бы не...

Пока он писал, пришли еще две эсэмэски. Она почему-то принципиально не пользовалась в таких случаях мессенджерами типа WhatsApp, а отправляла именно СМС, как какой-то банк или госслужба.

«Это перестало быть смешно час назад», – гласила первая. Учитывая, что примерно в это время Платонов внезапно остался посреди сложной операции без ассистента, то да, именно тогда никакого смеха не было.

«Ты заигрался со своими бабами, дорогой», – прочитал он через несколько минут во второй. Это примерно обрисовало ему список тем, что придется обсуждать по приходе к себе.

– Господи, хоть бы еще кого привезли, – покачал он головой, дописал последние строчки, поставил автограф и понял, что на переписывание операции в журнал его не хватит. Он накинул на плечи бушлат, дожидавшийся его все это время на диване, передал историю болезни постовой сестре и вышел на улицу. 

Палыч курил возле «санитарки» в ожидании: анестезиолог забирал пациента до утра к себе.

– У тебя свет горит, – сказал водитель между затяжками. – Я по кругу поехал, так мне с поворота было видно.

– Я знаю. Там гости у меня.

Палыч понимающе кивнул, но Платонов махнул рукой и уточнил:

– Не в том смысле. Жена пришла поздравить с Новым годом.

– Новый год уже два с половиной часа как наступил.

Комментировать очевидное не хотелось. Платонов на несколько секунд пожалел, что не курит. «Перед смертью не надышишься», – подумал он и пошел к своему корпусу. 

У окна второго этажа в ординаторской за тюлевой занавеской стояла Лариса с бокалом шампанского в руке. Ее губы шевелились в каком-то монологе. Платонов пригляделся и увидел гарнитуру в ухе.

«То ли кого-то с Новым годом поздравляет, то ли на жизнь жалуется», – прикинул Платонов.

Лариса любила телефонные разговоры любой тематики, но больше всего те, где можно было поделиться своей тяжелой женской долей, попутно выведав у собеседников и собеседниц подробности их личной жизни. Говорить она могла долго, вплоть до севшей батареи в телефоне. Это умение было у нее в ДНК. Платонов порой поражался, как она умудрялась рассказывать одно и то же, но разными словами, удерживая его на линии минут по сорок. Он вынужденно поддакивал, покашливал, но в какой-то момент забывал и начинал просто кивать, а в телефонном разговоре это довольно бессмысленно. Лариса, не получая обратной связи, начинала повышать голос, интересоваться, на что это он отвлекся, и разговор автоматически продлялся еще на неопределенный срок. 

Он попытался тихо приоткрыть входную дверь, но она оказалась заперта изнутри. Попытка проникнуть в отделение, как ниндзя, не удалась, а он очень хотел подойти к двери, послушать, о чем она говорит, и понять, на каком уровне готовности к конфликту находится сейчас Лариса.

Платонов разочарованно нажал кнопку звонка. Далеко наверху блямкнул громкий звонок, в окне шевельнулась штора. Спустя минуту он услышал, как цокает каблуками по ступенькам медсестра. Замок загрохотал в петлях, дверь отворилась. 

Это была не медсестра.

Дверь открыла Лариса. Открыла и оперлась на ручку двери, не стараясь сразу же пустить его внутрь, несмотря на то что была в одном лишь тонком полупрозрачном платье и белых босоножках. В образовавшийся проем дунул ветерок, сбросив откуда-то сверху немного снега. Жена вздрогнула, просверлила Платонова ненавидящим взглядом и пошла наверх. На последних ступеньках она почти бежала. Дверь в кабинет закрылась с громким хлопком.

Подниматься наверх вообще расхотелось. Этот мини-скандал без слов был очень информативен: в кабинете его не ждало ничего хорошего. А ведь хотелось просто сесть в кресло и выпить чашку кофе, закинув ноги на стол и включив что-то тихое, медленное и усыпляющее на компьютере.

Поднимаясь следом за ней по лестнице, он чувствовал себя Джордано Бруно, идущим на костер. Внутри него бушевали и рвались наружу десятки оправдательных речей, он шептал их себе под нос, идя по ступенькам с прикрытыми глазами. За почти шестнадцать лет работы он выучил эту лестницу наизусть и не боялся на ней споткнуться.
Послышался осторожный кашель. Платонов открыл глаза и остановился. Из дверей отделения выглядывала медсестра и делала ему какие-то знаки. Он подошел почти на цыпочках и вопросительно кивнул. Та прошептала: 

– Она просто орала тут в телефон кому-то. Я не поняла, что именно, но слышно было на посту…

«Все ты поняла», – подумал Платонов. 

– …Если надо, Виктор Сергеевич, я могу позвонить. Минут через двадцать. Типа из приемного. Вызвать вас куда-нибудь.

Платонов машинально посмотрел на часы, прикидывая, куда он мог бы пойти через двадцать минут, но вдруг понял, что медсестра как-то уж сильно хочет быть в курсе происходящего.

– Так, Наташа, спокойно, – остановил он ее тоже шепотом. – Я все еще жив. Всякое случалось. И это переживем. Ну, я надеюсь.

Он знаком показал ей, чтобы она закрывала двери – и входную, и в отделение. Наташа пожала плечами и пошла вниз – настолько тихо, насколько могла. Платонов постоял немного у кабинета и вошел. 

Лариса мерила пространство от дивана до окна довольно широкими шагами, несмотря на то что ей сильно мешало узкое платье. Судя по всему, на прическу у нее ушел не один час, длинные завитые локоны свисали с обеих сторон, прикрывая поблескивающие серьги. Когда она поворачивала у окна в его сторону, то из-под накрашенных век в него летели не просто взгляды, а какие-то шаровые молнии. От них хотелось уворачиваться, и было одновременно и смешно, и как-то страшновато.

Виктор сел на кушетку, не снимая бушлата, и никак не мог понять, кто должен сказать хоть что-то первым. Взгляд его упал на стол рядом с диваном. Тот самый стол, где обычно стояло пиво, принесенное на hospital party, нынче был заставлен всякими вкусностями. Большая тарелка с салатом, рядом нарезка, кастрюлька, накрытая полотенцем, бутылка вина (закрытая) и бутылка шампанского, которую Лариса все-таки открыла сама. Два бокала, один пустой на столе, другой, с пузырящейся жидкостью, на подоконнике завершали композицию под названием «Жена приехала на работу встретить Новый год с мужем, но он, скотина, этого не оценил».

– Может, ты остановишься? – наконец произнес Платонов. – Ты своими каблуками внизу всех разбудила.

– Плевать, кого я там разбудила, – она замерла на полпути к дивану. – Ты шутки со мной вздумал шутить? 

– Какие уж тут шутки, Лариса. Два часа за операционным столом. Да еще с половины операции без нормального ассистента, – Виктор, не вставая, освободился от бушлата, но оставил его за спиной, чтобы не опираться на холодную стену. – Я вон мокрый весь, – он взъерошил свои волосы, но выглядело это не очень убедительно, потому что прошло около часа, как он снял шапочку.

– Ты меня за дуру держишь? – она как-то очень неприятно сморщилась, и Платонову вдруг стало очень хорошо видно, что ей действительно за сорок. Несмотря на тушь, тени, помаду и какие-то процедуры у косметолога, куда она исправно ходит каждые пару месяцев. – Я знаю, где ты был.

В такие мгновения Виктору действительно становилось интересно, какую же версию она выдаст. Правда, это его чистое любопытство потом разбивалось о полную невозможность доказать свой вариант, но она его просто интриговала своей фантазией.

Он хотел что-то сказать, но лишь устало махнул рукой. 

– Вы там в хирургии отмечали с сестрами, я видела.

 Виктор был готов к чему угодно, но слова «я видела» поставили его в тупик. 

– Вот с этого места поподробней, – Платонов закинул ногу на ногу и сцепил на коленке пальцы в крепкий замок. – Хочется детализации.

Лариса в ответ прищурилась и скрипнула зубами, после чего махнула куда-то в сторону окна рукой:

– Я спрашивала у медсестры, где ты. Ну она же не идиотка, сказала, что ты на операции в неотложной хирургии. Уверена, ты ее заранее проинструктировал.

– Конечно, – кивнул Платонов, не размыкая пальцев. Внутренне он довольно сильно напрягся, ожидая продолжения. Это состояние ему очень не нравилось, но далеко не первый раз в разговоре с Ларисой он чувствовал себя виноватым в том, чего не было и быть не могло.

– Не перебивай, – указала ему холеным пальцем с ярко-красным маникюром жена. – Я не стала ждать. Я сходила туда.

– В хирургию?

– Да, в эту вашу хирургию, – кивнула Лариса. Зайчики от камней в серьгах метнулись по стенам. – Представляешь? Сходила, не поленилась.

– Прямо вот так? – измерил ее глазами Виктор. – Да по сугробам?

– Ну зачем же так? – ядовито ответила она. – Это я опять переоделась, все для тебя стараюсь. 

«Она заходила в отделение? И мне об этом не сказала медсестра?» – удивление, судя по всему, отразилось у него на лице, потому что Лариса его разглядела и посчитала признаком того, что она на верном пути.

– Даже заходить не пришлось, – ответила жена, сама того не подозревая, на его немой вопрос. – В окно с улицы все было прекрасно видно. Бутылка на холодильнике, тарелки, какие-то бутерброды недоеденные. На стенах гирлянды висят, на паре столов елочки – атмосфера вполне себе праздничная.

– А я-то? Я-то где был? И вообще, хоть кто-то? – поднял брови Платонов.

– Тебя не разглядела, а вот какая-то девка в халате сидела у мужика на коленях. Телевизор смотрели и целовались.

Пришлось закрыть глаза, чтобы понять все и осознать. Похоже, Люся, пока они были в операционной, времени даром не теряла. Уединилась с кем-то в кабинете и встречала свой Новый год под докторскую икорку, водочку и концерты по ТВ.

– То есть меня там не было, – кивнул Виктор, понимая, что Лариса сейчас, как опытный следователь, «качает на косвенных доказательствах». – А напротив не видно было свет в операционной? Не видно, что там люди стоят? Стекла хоть и матовые, но фигуры угадываются.

– Да мало ли что там происходит, – хмыкнула Лариса. – Уборка генеральная.

– В Новый год?

– Да хоть на Восьмое марта. В вашей медицине все по графику. – Она отступила к подоконнику, взяла бокал в руку. – Давно пора все прекращать, – сказано это было куда-то вбок, как будто не Платонову, а самой себе, но из расчета, что он, конечно же, услышит. – Я себя не на помойке нашла, чтобы какая-то сволочь мне с медсестрами изменяла. Я не для того за тобой из Питера – из Питера! – приехала, чтобы ты так со мной обращался. Лучше бы я тебя тогда насмерть на переходе сбила. Папа, царство ему небесное, отмазал бы.

– Я так понимаю, мы разводимся? – театрально всплеснул руками Платонов. – Неожиданно, конечно. Можно я хотя бы поем в честь такого события?

И, не дожидаясь ответа, он пересел на диван, взял пустую тарелку и принялся накладывать себе салат, нарезанную колбасу и сыр, потом открыл кастрюлю, увидел в ней пюре с котлетами, довольно кивнул и запустил туда ложку.

Он опоздал с реакцией буквально на полсекунды. Лариса кинула в него бокал и попала в плечо. Дорогое стекло ножки хрустнуло, остальное разбилось от удара об пол. Виктор замер, глядя ей в глаза и оценивая ситуацию. Лариса медленно подходила к нему, лицо ее наливалось багрянцем, он слышал шумное дыхание и щелканье суставов в пальцах рук – она перебирала ими, постепенно сжимая в кулаки.

– Разводиться собрался? – каким-то чужим лающим голосом спросила она, подойдя ближе. – Значит, я права была? Нашел себе там кого-то, скотина?

Платонов попытался встать с дивана, но сидел он слишком низко и потерял в скорости по сравнению с Ларисой. Она оказалась быстрей. 

Нож, самый обыкновенный волнистый нож для нарезки овощей, оказался у нее в руке со скоростью молнии. Она сделала какое-то движение в сторону Платонова, словно отмахивалась от мух, и коротко вскрикнула.

Спустя пару секунд Платонов понял, что по руке в тарелку с салатом бежит струйка крови. Он отвел глаза от совершенно дикой Ларисы и посмотрел вниз. Потом машинально пошевелил пальцами правой руки – все они двигались. Тем временем лужица крови увеличивалась.

 – В моем столе, в верхнем ящике. Бинт найди, – коротко сказал он жене. Та продолжала смотреть на него ненавидящим взглядом, но постепенно эта злоба выветривалась из ее глаз, уступая место то ли страху, то ли волнению. – Побыстрей!

Она очнулась, отошла к столу, достала бинт, резким движением разорвала упаковку. Платонов обхватил правое плечо левой рукой и постарался хоть как-то уменьшить кровотечение. У него получилось, струя превратилась в частую кровавую капель. Лариса трясущимися руками накинула бинт на рану.

– Не до красоты, – сквозь зубы сказал Платонов, удивляясь, что ему не больно. – Задавить надо. И зашить.

– Может, сестру позвать? – спросила Лариса, глядя на то, как бинт пропитывается кровью.

– Маму свою позови, – огрызнулся Платонов. – Бинтуй давай, стерва ревнивая.

Продолжение следует

Фото с сайта pixabay.com

Автор: Иван ПАНКРАТОВ