Операция «Консул»

В нашей стране не так много профессиональных праздников, точную дату которых знают не только представители той или иной профессии, но и практически все остальное население. Во всяком случае, еще совсем недавно большинство граждан было в курсе, что 10 ноября празднуют День милиции.

Сегодня этот праздник называется Днем сотрудника органов внутренних дел РФ, но дата осталась прежней. В этом году исполняется 102 года со дня создания советской милиции, преемницей которой стала современная полиция. Поэтому мы решили отметить нынешний профессиональный праздник сотрудников правопорядка интересным детективом из прошлого. События и персонажи реальные, только имена изменены и повествование литературно обработано. 

Впервые эта история, описанная С. Родниным, была опубликована в сборнике «Лед и пламень», изданном во Владивостоке в 1970 году и посвященном дальневосточным чекистам и милиционерам. В 2018-м издательство «Русский остров» выпустило в свет трехтомник «Органы МВД Приморья: 160 лет на страже порядка». В него включены рассказы и воспоминания бывших сотрудников уголовного розыска и документально-художественные очерки из истории приморской милиции, в том числе рассказ «Операция «Консул».

С разрешения издателя мы публикуем его в рубрике «Исторический клуб». События, описанные в рассказе, происходили во Владивостоке в феврале 1924-го. С момента установления советской власти на Дальнем Востоке прошло чуть больше года, совсем юная советская милиция только начинала свой героический путь...

Окончание. Начало в номерах за 30 октября и 6 ноября

15

Хомутов написал обстоятельную докладную по ликвидации банды, и Карпухин, вооружившись очками, изучил ее. Трое суток прошло, банда ликвидирована, но легче не стало.

– И что? – Карпухин снял очки. – Что дальше будем делать?

– Не знаю, – признался Хомутов.

– И я не знаю. Может, Борцов знает?

Борцов сосредоточенно курил. Сотрудника его отдела Чухнова шарахнули чем-то по голове, и Чухнов лежал в больнице. Отрабатывая параллельную версию с фаэтоном, Борцов подал мысль покрутиться на найденном фаэтоне возле ресторанов. Может, кто опознает транспорт? Чухнов усердно крутился; часов в двенадцать ночи возле «Националя» его наняли двое подвыпивших, Чухнов повез их на Матросскую и там получил по голове. Исчезли фаэтон и, главное, кобыла, которую Борцов зафрахтовал у гужевиков. Теперь надо было рассчитываться за нее, а Карпухин сказал, что весь расчет будет производить лично Борцов, потому как кобылу он взял без его санкции. Борцов принялся искать кобылу, а КРО тем временем банду ликвидировал. Борцов предполагал, что Чухнова оглушили те, кто опознал фаэтон, и предлагал искать его.

Карпухин возражал:

– Ну, если тебе нечего делать, то ищи свою кобылу.

Борцов сидел и курил. Карпухину он ответил:

– Кобылу надо искать, и тогда мы выйдем на того, кого ищем. Считаю, это не просто хулиганская выходка. В ту ночь ни на одного извозчика не напали, а вот на Чухнова напали.

Резон в его предположении был, но банду ликвидировали. Стоила ли овчинка выделки?

– Ладно, – согласился Карпухин, – вот Хомутов сообщил, что Ростов напрашивается на встречу. Поглядим, что получится, и будем решать с твоей кобылой.

– Ну так что? – напомнил Хомутов.

– Не знаю. Может, действительно Ростов что-нибудь сообщит.

16

Ростов в длинном пальто с шалевым воротником прохаживался в сквере Невельского. Под голыми деревьями при входе в сад стоял Лукин и по армейской привычке курил в рукав. Голову втянул в плечи, воротник пальто был поднят. Казалось, Лукин выбирает момент, чтобы кого-нибудь ограбить.

Играли в чижика дети, учительница водила стайку школьников, в дальнем углу сквера двое распивали бутылку ханжи (ханжа – крепкая китайская водка, самогон. – Прим. ред.).

Губанов подошел к Ростову, представился.

– Это ваш товарищ? – указал Ростов на Лукина.

Губанов обернулся в сторону Лукина:

– Нет, не мой.

– Знаете, на этом месте я когда-то познакомился со своей будущей женой. Я был страстным любителем горок, а тут зимой всегда насыпали такие чудесные горки. Господи, как это давно было… Извините, что оторвал вас от дела, может, то, что сообщу, покажется пустяком, но совесть не позволяет умолчать. Понимаю вас: мол, что может сказать человек, который обитает где-то в Китае? Но мне, поверьте, интересы России близки. 

Так вот в чем дело. Японцы домогаются цветного металлолома. А точнее, якобы хотят купить стреляные гильзы. Они знают, что гильзы вы не продадите им. И Табахаси прибыл не за этим, он с помощью Ахата собирается вывезти советские дензнаки и драгоценности на финансирование армии Семенова. Недавно у вас ограбили Госбанк, и я подумал: нет ли здесь какой связи?

Губанов внимательно слушал Ростова, и сердце у него колотилось. Они медленно шли по тропинке. Неужели такая удача? Значит, Токарев передал японцам, а те…

– Спасибо, Артур Артурович. Мы примем к сведению вашу информацию. Действительно, ГПУ занимает это ограбление, и мы заинтересованы в розыске похищенного.

– Постарайтесь убедить ваше руководство, прошу вас. Я ничего не сделал для новой России, пусть хоть это станет моим вкладом. Ради бога, убедите. Мне нет веры, я знаю, – Ростов волновался.

– Я постараюсь. А если вы нам еще понадобитесь? Можем рассчитывать на вас?

– Готов услужить, но учтите, сегодня мы должны уехать.

Лукин подавал какие-то знаки. Губанов распрощался. 

***

Первым ушел Ростов. Губанов остановился у киоска с бумажными цветами. Рядом встал Лукин.

– Ты чего там сигналил? – спросил Губанов.

– Ничего не сигналил, – возразил Лукин.

– Что, я не видел, что ли?

– А-а, я замерз как цуцик, вот и подвигал руками.

Губанов сплюнул от досады и, круто повернувшись, быстро зашагал. Лунин с виноватым видом последовал за ним.

– А что дальше будем делать, Захар?

Губанов не отвечал.

– Захар, а Захар…

Губанов молчал.

– Что теперь будет?

– Ну чего привязался?

– Так я ж виноватый. Испортил тебе всю операцию.

– Ничего не испортил, – разозлился Захар. – Возьми дистанцию, чекист, черт побери, – зашипел Губанов.

– Правда? Ну спасибо, а то я подумал, выгонишь.

17

Артур Артурович как ступил на родную землю, так и потерял покой. И чем ближе подходил отъезд, тем беспокойнее становился. Бродил по городу в свободное время, узнавал улицы, где в юности бегал с ровесниками, ходил в порт, там ловили рыбешку. Зашел в свой дом, в котором располагалась какая-то контора. Дом Ростовых, вернее, бывший их дом, находился на улице Петра Первого, содержался в чистоте, и это понравилось Артуру Артуровичу. В бывшей гостиной на косяке нащупал замазанные краской зарубки, погладил их пальцами. Вспомнил, как отмечал рост сынишки, и на глазах выступили слезы.

В 1906 году умерла жена. Ростов мыкался один с сыном, хотел было жениться, но передумал. Подождал, пока сын окончит гимназию, отправил его в Петербург в медицинский институт, а сам уехал в Харбин. Сын с первого курса ушел из института и поступил в военное училище, чем несказанно огорчил отца. Затем Ростов перебрался в Токио, несколько лет прожил там и вернулся снова в Харбин.

Владимир служил в Сибири, но к отцу наезжал не так уж часто. А потом разразилась революция, и они потеряли друг друга из виду. И только в двадцать первом Владимир после ранения навестил отца, и отец не узнал его. Из симпатичного и прилежного подростка он превратился в мужчину, повидавшего и пережившего многое. Ростов настаивал, чтоб сын занялся каким-нибудь ремеслом, но Владимир наотрез отказался.

– Папа, я военный, меня учили воевать. Что я и делаю.

– Но ведь ты убиваешь людей. И они тебя могут убить!

– Я убиваю не людей, папа, а большевиков! – ответил Владимир.

– А что они плохого тебе сделали!

– Не мне, так моим товарищам. Ах, что там говорить!

 Ростов настаивал на своем, и тогда Владимир в один день собрался и, не говоря ни слова, уехал. А куда – не сказал. И Ростов понял, что сын для него потерян навсегда.

Он погиб под Владивостоком от своего же снаряда.

Со смертью сына Ростов сильно сдал. Все больше задумывался о смысле жизни. Единственным утешением осталась приемная дочь, которой на Пасху исполнялось пятнадцать лет…

И вот город, где каждый камень мостовой напоминал о близких, о далекой молодости.

Артур Артурович плохо понимал программу большевиков, но коль народ не захотел жить по-старому, то так, видно, и должно быть. А русский народ он уважал и любил и себя считал выходцем из него.

Он плохо спал ночь и под утро решился позвонить в ГПУ.

18

Вернувшись после встречи с Ростовым, Губанов, сияя, доложил о разговоре с ним Кержакову, и тот схватил товарища в объятия.

– Я, понимаешь, сразу учуял, что здесь именно и зарыта собака! – его прямо-таки распирало от радости.

Пареньков разделил их восторг, но тут же задумался: а не провокация ли? Выразил свое подозрение вслух.

– Да какой он провокатор! – возмутился Губанов. – Видел бы ты его! – повернулся к Кержакову, ища поддержки. – Ни за что не поверю. Какая там к черту провокация! Если он оказался в Харбине, то обязательно враг, что ли?

Кержаков поддакнул, однако радужное настроение улетучилось.

Карпухин трезво оценил сообщение, потребовал от Хомутова письменного отчета и спросил:

– Ты представляешь, что получится, если информация окажется ложной?

– Знаю. Будут неприятности, – согласился Хомутов.

– Скандал будет. Международный.

Карпухин посоветовался с губкомом партии. Пшеницын сказал ему: «Действовать только наверняка».

***

Карпухин собрал совещание. Пригласили Губанова и Кержакова. Когда они вошли, там уже находились заместитель Карпухина Жилис, Борцов, начальник секретного отдела Кактусов.

– Мы внимательно познакомились с сообщением КРО, – говорил Карпухин, – и мнения товарищей разделились. Я совсем не исключаю, что Ростов руководствуется добрыми чувствами и желанием помочь нам. Однако знаю и коварство японской разведки. Но, к сожалению, фактов, подтвердивших бы ваше сообщение, мы не имеем. Улик не имеем, – Карпухин развел руки. – А значит, и обыск делать не имеем права. Может, я ошибаюсь? – он оглядел всех. 

Жилис колотил трубкой о подоконник. Кактусов согласно кивал. 

– К тому же Табахаси сегодня уезжает. Через час с небольшим, – сказал он.

– И тем не менее что-то надо предпринять, – сказал Хомутов. – Хотя бы помешать их отъезду, пока не примем окончательного решения.

– Это, пожалуй, можно, – Карпухин нагнулся к Жилису и что-то сказал. Жилис быстро вышел.

– А я сомневаюсь в Ростове, – поднялся Кактусов. – Не верю ему. С чего бы это белогвардеец вдруг решил нам помочь? Ну с чего?!

Губанов не вытерпел:

– Да не белогвардеец он вовсе!

– А на вашем месте я бы помолчал, – Кактусов сощурил глаза. – Думать надо.

Губанов вспылил:

– Сомневаюсь в ваших способностях думать, товарищ Кактусов.

Карпухин постучал по графину.

– Не поверим Ростову – станем невольными пособниками преступления, – защищал Губанова Кержаков. – Потом локти будем кусать. Это уж точно. У товарища Кактусова семеро по лавкам не плачут, и ему все равно, найдем мы эти проклятые деньги или нет. А мне и многим другим не все равно.

Жена Кержакова работала прачкой у нэпмана, сам он вынужден был за кусок хлеба распродать все, что можно.

Вернулся Жилис, и все посмотрели на него. Жилис кивнул Карпухину, мол, все сделано. 

Карпухин сообщил:

– Ну что ж. Задержим их на сутки. А дальше что предпримем?

– Подумать надо, – подал голос Хомутов, – так просто мы ничего не предложим. Вот если кобылу Борцова найдем…

Некоторое время все веселились. Борцов отбивался:

– Вам смешно. А между тем ничего смешного.

Карпухин унял веселье и сам погасил улыбку.

– И все же мы не должны допустить конфликта, – твердил Кактусов.

Карпухин свернул совещание, сказав напоследок:

– Не получим подтверждения сообщению Ростова – все! Ставим точку на этом деле.

***

Все разошлись по отделам. Губанов и Кержаков явились к Хомутову.

– Чего вы?

– Надо что-то придумать, – сказал Губанов.

– Думай. Впереди сутки.

– Надо вместе.

– Сомневаюсь, ребята, чтобы мы что-то придумали.

– И как бы вы ни петушились, хоть сто раз окажись прав ваш Ростов, санкцию на обыск никто не даст. Вот если… – он наморщил лоб, – сам Ростов в присутствии Ахата заявил бы, тогда другое дело. Он, можно сказать, их сотрудник, и это меняет дело. Так или не так я говорю?

 Губанов переглянулся с Кержаковым. Это мысль. Но согласится ли Ростов?

Губанов с Кержаковым вернулись к себе. Кержаков пнул попавшийся под ноги стул.

– Чего психуешь?

– Тут с ума сойдешь с вами, – огрызнулся Кержаков. – Из-под носа увозят ценности, а мы церемонимся.

– Я, что ли, увожу их?

– Не хватало еще тебя. Давай-ка по холодку к Ростову. Постарайся убедить старика. Если он действительно патриот, то на все пойдет. Если откажется, значит, подсовывает дезу.

19

Табахаси не пришел в назначенное время к Вольскому, и Линьков созвонился с Ахата. Тот сказал, что Табахаси уезжает сегодня, и он не имеет права задерживать его, так как пришла телеграмма из Токио, требующая немедленного возвращения.

Линьков доложил Вольскому.

– Не хотят – не надо. Скоро сами обратятся к нам.

 Вольский оказался прав. Позвонил Ахата и сказал, что билетов на поезд нет, просил помочь с отправкой Табахаси. Вольский пообещал помочь.

Консульство не пользовалось пароходами, считало удобнее железную дорогу, и они брали билеты на поезда до станции Пограничной, оттуда в Харбин, потом в Порт-Артур.

Через полчаса Ахата снова напомнил о себе, и Вольский сказал, что, к сожалению, сможет помочь с билетами только на завтра, потому что один вагон экспресса в ремонте и по этой причине возникла трудность. Притом вагон купейный, а в простом господин Табахаси, вероятно, не поедет. Ахата согласился.

20

Губанов вернулся от Ростова.

– Ну как? – с нетерпением спросил Кержаков.

– Отказался старик. Говорит, если он сделает открытое заявление, то ему нельзя будет вернуться в Харбин. А там у него приемная дочь. Вот так.

Кержаков холодно усмехнулся:

– Значит, прав оказался Кактусов!

– Ты не кипятись, – остановил его Губанов. – Старик действительно в безвыходном положении. Ну представь себя на его месте. Что бы ты делал, если ребенок там остался! Ростов вот что предложил...

21

На другой день в двенадцать часов от консульства отвалил «паккард», в котором сидели Ахата, Табахаси и Ростов. На вокзале их встретил Линьков и вручил билеты. Японцы, не обращаясь за помощью, сами внесли в вагон вализы (мешки с дипломатической почтой. – Прим. ред.), на каждой из них имелись сургучные печати на шнурках. 

До границы предстояло ехать почти целые сутки. Табахаси заметно нервничал и хрустел длинными пальцами.

***

Через двадцать два часа пассажирский состав прибыл на конечную станцию. В вагоне появились пограничники и работники таможенной службы. Они потребовали осмотра багажа. Табахаси запротестовал, заявив, что почта имеет дипломатическую неприкосновенность. Старший пограничного наряда попросил показать багаж. Табахаси с готовностью стянул его с верхней полки и онемел. Ни на одной из вализ и мешков не было печатей. Вместо них торчали коротенькие хвостики шнурков. Таким образом, почта потеряла статус неприкосновенности. 

Табахаси зло сверкал глазами, грозил международным скандалом. Но когда в багаже были обнаружены сотни пачек советских дензнаков и золото, успокоился.

 Два часа шла опись.

Губанов нашел Ростова на пристанционном рынке, тот пил варенец.

– Спасибо вам, Артур Артурович.

Ростов вытер платком усы.

– Да чего там…

– Может, все же останетесь, а? Ведь вам нельзя возвращаться. Табахаси, наверное, подозревает вас.

– Если бы Наденька была со мной, непременно остался бы.

– Ну ладно. Если надумаете, то обратитесь к нашим дипломатам в Харбине, они помогут вернуться.

– Спасибо! – Ростов поправил кашне на тонкой шее. – Печати я выбросил где-то там. – Он махнул рукой в сторону сопок, где змеилось железнодорожное полотно.

 В стороне стоял Кержаков.

22

Кержаков сердито двигал ящиками стола, собирал какие-то бумаги, одни бросал в печку, другие засовывал в портфель. Бубнил что-то себе под нос. Нашел какой-то блокнот, с интересом полистал и тоже бросил в огонь.

– Следы заметаешь? – Губанов сидел на подоконнике и болтал ногой. – Сдрейфил?

– Чего? Ты говори, да не заговаривайся, – звонко щелкнул дверцей тумбочки. Дверца распахнулась снова.

Губанов рассмеялся.

– Смейся-смейся. Погляжу, как хохотать будешь у Карпухина.

– А что, ты старший опер, тебе и отвечать в первую очередь. Кому же еще? Хомутов в стороне. Мы проявили под твоим чутким руководством самоволие. Так что кому-кому, а тебе достанется.

Окна кабинета выходили во двор, где чахоточно кашлял дряхлый «фордзон», который притащили откуда-то еще осенью прошлого года, и теперь над ним измывались все, кто хотел. 

И Губанов, и Кержаков прекрасно понимали, что за самоволие их никто не пощадит и, скорее всего, выгонят или предложат уволиться, несмотря на то, что деньги и ценности возвращены государству. Такое еще никому не прощалось. И тому и другому предстояло искать работу, но очень уж не хотелось уходить от товарищей, с которыми породнились кровью.

Кержаков сидел, подперев голову кулаком, и катал по столу карандаш. Они ждали Хомутова, который находился у Карпухина, где решалась их судьба. 

Вчера Губанов с Кержаковым внесли в кабинет Карпухина «дипломатический багаж», торжественно и чинно поставили с позволения начальника в тот угол, в который Карпухин когда-то ткнул пальцем. Кержаков доложил, что операция прошла успешно и государственные ценности возвращаются их законному владельцу, то есть банку.

– Это какая такая операция? – не понял Карпухин, а когда сообразил, остолбенел.

Чекисты, видя нехорошее состояние начальства, быстренько улизнули. И вот теперь…

Явился Хомутов.

– Ну что, соловьи-разбойники, грустите? Нашкодили, а теперь приуныли! Хотя бы меня предупредили, босяки.

 Губанов сполз с подоконника.

– Что там? – с надеждой спросил Кержаков.

– Худо ваше дело, ребята. Так разоряется Кактусов… В общем, двинули. Карпухин требует. Крови жаждет.

***

В предбаннике, как называли между собой приемную начальника ГПУ, Хомутов поднял палец вверх, призывая к вниманию, а сам исчез за массивной дверью. 

Кержаков перевел дух.

– Чего-то меня, брат Губанов, ноги не держат, – сказал он и опустился на диван.

Диван запел всеми пружинами, и Кержакову показалось, что он сел на рояль. В другое время Губанов обязательно бросил бы что-нибудь смешливо-язвительное, но тут только лоб наморщил.

Не успели они закурить, как вышел Хомутов. Увидев кислые физиономии своих подчиненных, протянул недовольно:

– Ну… братцы, так не пойдет. Вы что, украли чего-нибудь, что ли? Бодрее держитесь. Государству, понимаешь, вернули миллионы. Да люди в ноги вам упадут, коли узнают, какие вы герои!

– Не узнают, – сказал Губанов.

– Сейчас не узнают, так потом узнают. Пошли!

***

У подъезда японского консульства остановился автомобиль, из которого в отутюженной форме молодцевато выпрыгнул Хомутов. Поправил портупею.

 Секретарь доложил консулу о прибытии гостя. Ахата настороженно встретил Хомутова. Ничего хорошего этот визит начальника КРО не обещал ему.

– Господин консул, – обратился Хомутов к Ахата, – я уполномочен предложить вам в течение трех суток оставить пределы Советской России.

Ахата долго молчал, устремив взгляд в окно, из которого весь порт был виден как на ладони. Солнце заливало просторную комнату.

– Хорошо. Я воспользуюсь вашим предложением.

***

Хомутов подшил в папку бумаги, примял корешок и крупно вывел: «ОПЕРАЦИЯ «КОНСУЛ».

Фото с сайта yaromirr.livejournal.com