Операция «Консул»

В нашей стране не так много профессиональных праздников, точную дату которых знают не только представители той или иной профессии, но и практически все остальное население. Во всяком случае, еще совсем недавно большинство граждан было в курсе, что именно празднуют 10 ноября. Конечно, День милиции! 

Нет, каких-то особых торжеств вроде военных парадов в этот день не устраивалось, зато по телевизору обязательно показывали интересные детективы о буднях и подвигах уголовного розыска, а в вечернем праздничном концерте на ЦТ дисциплинированно участвовали все имевшиеся в стране звезды эстрады с самой Пугачевой под занавес.

Сегодня День милиции называется Днем сотрудника органов внутренних дел РФ, но дата осталась прежней. В этом году исполняется ни много ни мало 102 года со дня создания советской милиции, преемницей которой стала нынешняя полиция. Поэтому мы решили отметить грядущий профессиональный праздник сотрудников правопорядка интересным детективом из прошлого. События и персонажи реальные, только имена изменены и повествование литературно обработано.   

Впервые эта история, описанная С. Родниным, была опубликована в сборнике «Лед и пламень», изданном во Владивостоке в 1970 году и посвященном дальневосточным чекистам и милиционерам. В 2018-м издательство «Русский остров» выпустило в свет трехтомник «Органы МВД Приморья: 160 лет на страже порядка» (подробно об этом мы рассказывали в номере за 27 марта сего года в материале «Трилогия, достойная экранизации и продолжения»). В него включены рассказы и воспоминания бывших сотрудников уголовного розыска и документально-художественные очерки из истории приморской милиции, в том числе рассказ «Операция «Консул».

С разрешения издателя сегодня мы публикуем его в рубрике «Исторический клуб». События, описанные в рассказе С. Роднина, происходили во Владивостоке в феврале 1924 года. С момента установления Советской власти на Дальнем Востоке прошло чуть больше года, и совсем юная советская милиция только начинала свой героический путь…

1 

Прошло всего год и три месяца, как остатки белогвардейцев и интервентов покинули последний свой оплот – Владивосток, забрав все, что представляло хоть малейшую ценность. Японцы вывезли со складов на Эгершельде хлеб и пушнину, соль и рельсы, лес, кирпич, рыбу. Белогвардейцы увели в Шанхай пароходы и малые суда и там большую часть распродали, а остальные переоборудовали под боевые корабли. То, что не успевали утащить с собой, сжигали, портили и взрывали.

Не все ушли за кордон: одни остались пережидать, потому что не верили, что советская власть пришла основательно и надолго, другие были оставлены для организации контрреволюционного подполья. В городе действовали банды, всевозможные притоны, опиекурильни, публичные дома. Используя острую нехватку продуктов и предметов ширпотреба, развернулись спекулянты.

Владивосток оставался портом международного класса, и в бухту Золотой Рог заходили суда почти всех стран мира. На Светланской, центральной улице города, можно было встретить малайцев, французов, британцев, дельцов черного рынка и бизнесменов, авантюристов-международников. Граница с Китаем охранялась неплотно, и во Владивосток контрабандистами доставлялись не только товары, но и кокаин, опий, сигареты, начиненные наркотиками. В ресторанах круглосуточно гремела музыка, нэпманы прожигали жизнь. По ночам вспыхивали перестрелки.

По согласованию с советским правительством во Владивостоке остались дипломатические представительства ряда иностранных государств, в том числе японское, французское, германское, китайское. Размещались все они в центре города. На первый взгляд, вели себя вполне пристойно, но Владивостокскому ГПУ было известно, что сотрудники всех консульств занимались не только разведывательной, но и диверсионной работой, направленной на подрыв экономики молодой Советской республики, пропагандировали капиталистический образ жизни, занимались скупкой золота, а также советских дензнаков с целью их обмена на золотые рубли. Все это создало в строительстве новой жизни большие трудности. 

В этих условиях задача особой важности легла на плечи чекистов. Они сражались на переднем крае с тайным врагом, не щадя своей жизни.

2

В феврале 1924 года было совершено дерзкое и беспрецедентное по своей наглости ограбление Государственного банка. Бандиты явились в тот момент, когда служащие банка готовились выдать заработную плату трудящимся города. В схватке с бандитами был убит старший кассир Ляпунов, смертельно ранены охранник Никитин и уполномоченный ГПУ Андрей Соловьев, молодой чекист, направленный в Госполитуправление городским комитетом комсомола. 

Набив мешки бумажными и металлическими деньгами, забрав из сейфов золото и драгоценности, бандиты уселись в фаэтон, стоявший наготове у подъезда. Пришедший в сознание Соловьев, напрягая последние силы, сделал два выстрела из парабеллума. Пули настигли налетчиков, о чем говорили пятна крови на снегу.

О случившемся тут же стало известно секретарю губкома партии Константину Пшеницыну. Он вызвал начальника ГПУ Карпухина и сказал, постукивая пальцем о край стола:

– Три дня сроку. Не найдешь – пеняй на себя. Найдешь – от имени всех трудящихся скажу спасибо, – добавил с чувством. – Раззявы.

Пшеницына трудно было вывести из равновесия, характером он обладал спокойным, но твердым, был справедлив и по-хорошему добр. Но тут беспредельное негодование охватило его. Он понимал: невыдача зарплаты вызовет голод многих и многих семей.

– Лучших чекистов брось на розыск банды, – продолжал Пшеницын, – и передай Хомутову, что губком партии надеется на него.

Тимофей Хомутов возглавлял КРО (контрразведывательный отдел), и Пшеницын знал его еще по подпольной работе.

Карпухин созвал экстренное совещание, на котором решено было розыск поручить опытным чекистам Захару Губанову и Артему Кержакову, выделив в помощь им бригаду в количестве семи человек. Но Губанов отказался от помощников и попросил в случае необходимости придать им по одному-два человека. Его поняли, потому что людей в отделах не хватало, а работы было невпроворот. 

На совещании Карпухин выразился еще решительнее и точнее:

– Через трое суток народная собственность должна быть вот тут, – ткнул пальцем в угол, где сидел замначальника КРО Степан Пареньков. – Не сыщете – пеняйте на себя.

Без зарплаты остались не только рабочие и служащие, но и чекисты, о чем Карпухин не замедлил сообщить. Губанов резюмировал: «Злее будем на голодный желудок». Захару проще было: он не имел семьи, а одному прокормить себя гораздо легче, меньше хлопот. А вот Кержаков задумался. У него трое пацанов, и старший, которому исполнилось шесть лет, еще не ходил. К тому же врачи признали у него прогрессирующий туберкулез и прописали усиленное питание. Да разве одному Кержакову было тяжело!

Хомутов посмотрел на хмурого Паренькова. За трое суток найти банду… Срок показался ему слишком мал, но он не стал возражать, зато сказал:

– Бандитам нанесены ранения. Это факт, – у него, когда начинал волноваться, дергалась щека, и потому казалось, что он подмигивает. – Это значит, бандиты обратятся за помощью к частным врачам или в аптеки. Начинать поиск надо именно с этого.

Все согласились с ним. Пареньков все же возразил:

– Верно. Действовать надо быстро и не теряя времени. В способности Губанова и Кержакова верю, но трое суток мало. Поспешишь – людей насмешишь.

Карпухин недовольно засопел.

– Действуйте, как приказано. Обсуждать будем потом.

В качестве аванса каждому из розыскной группы выдали по четверти фунта махорки, по полпуда соевой муки и по пять фунтов мослов со скотобойни. Губанов все это богатство передал жене Кержакова, оставив себе махорку. Кто-то уже пустил слух, что если операция по поимке банды пройдет успешно, то всем участникам вручат новые яловые сапоги и бриджи кавалерийские с кожаными заплатками сзади и на коленях. Такие бриджи были только у начальника экономического отдела Борцова, остались еще с Гражданской и были предметом всеобщей зависти. Крепкие, прочные, их можно сто лет носить, не снимая. Слуха никто не опровергал.

Чекисты взяли под наблюдение аптеки на мысе Чуркина, в районе Мальцевского базара, на углу Светланской и Алеутской и установили наблюдение за врачами, имевшими частную практику.

В тот же день, часов в пять вечера, в аптеке на Светланской некая гражданка закупила большое количество марли, ваты, йода. Дежуривший там Кержаков сразу обратил на нее внимание. Дама взяла извозчика и укатила на Голубинку. Кержаков последовал за ней. У мальчишек он выведал, что зовут даму Вандой и фамилия ее Гринблат. Быстро вернувшись в отдел, Артем доложил обо всем Хомутову.

Было предложение немедленно произвести у Гринблат обыск. Карпухин же посоветовал не торопиться. «Если мы, кроме медикаментов, ничего не обнаружим, что тогда? – спрашивал он. – На хвост соли насыпешь ей, что ли! Надо придумать что-то другое и не спугнуть, если она действительно связана с бандой».

Губанов принялся быстро выяснять все о жизни Гринблат. Оказалось, что она нигде не работает, часто бывает в ресторанах. Он взялся за изучение архива городской комендатуры, и тут оказалось, что на нее давно заведено уголовное дело. Ванда торговала контрабандным товаром, содержала опиекурильню. Когда на очередном оперативном перечислялись «заслуги» Гринблат, Борцов вспомнил, что ее имя упоминалось в деле некоего Ефима Рубинова, контрабандиста, проживавшего в приграничном маньчжурском городе Хулинсяне и не раз поставлявшего наркотики Ванде. Борцов сам вел дело Рубинова, который находился под следствием. Он принес папку, зачитал показания арестованного. Тут же решено было под видом ходока из Хулинсяна направить к Гринблат одного из сотрудников. Остановились на Губанове. 

Хомутов, придерживая щеку, говорил:

– Она баба красивая. И ты парень видный. Только не дай окрутить себя.

Губанов покраснел.

– Ей, этой выдре, небось под пятьдесят, а Захару двадцать пять, – заступился Кержаков.

– Сорок два года, – уточнил Борцов, шелестя страницами, – но это к делу не относится.

Хомутов подвел итог:

– На связи у тебя будет Лукин. Чуть что, действуй через него. Ежели раненые или раненый у Гринблат, то будем брать ее. Ежели нет, то предстоит выяснить и потом брать. Думаю, вопрос решится в течение двух суток.

Губанов попросил доставить из тюрьмы Рубинова и долго говорил с ним.

3

Японский консул Ахата Сигеру позвонил председателю губисполкома Вольскому и сказал, что сегодня во Владивосток приезжает представитель фирмы «Мицубиси» Табахаси Себа и Ахата хотел бы, чтобы Вольский принял Табахаси. Вольский спросил, с какой целью приезжает Табахаси, и Ахата ответил, что фирма послала его начать переговоры о закупке цветного металлолома. Вольский согласился принять и назначил время.

Ахата жил во Владивостоке четыре года, хорошо знал город. Сын его обучался русскому языку и грамоте в русской школе, кроме того, Ахата нанимал для него репетиторов только из бывших офицеров. Сам он всегда был со всеми приветлив. Часто устраивал в особняке консульства пирушки, но лица своего не терял.

В одиннадцать утра на железнодорожном вокзале Табахаси встречали Ахата и помощник Вольского Анатолий Линьков. Вместе с Табахаси прибыл в качестве переводчика житель Харбина, зубной врач по профессии Артур Артурович Ростов, человек лет шестидесяти, седой и чопорный.

 После короткой церемонии Табахаси сел в черный «паккард», а Ростова взял с собой Линьков. Автомобили вырулили на Алеутскую и направились к консульству. Когда выехали на Светланскую, Ростов, видя неприязнь к себе со стороны Линькова, сказал:

– Я не белогвардеец. Я врач.

– Ну и что?

– Это просто для информации.

– Благодарю вас.

Ростов помолчал, разглядывая через стекло кабины город.

– Давно я не был во Владивостоке, – вздохнул Артур Артурович. – Тут и супругу похоронил.

Линьков с каменным лицом молчал. Для него все, кто жил в Харбине, являлись если не белогвардейцами, то и не друзьями.

– А с японцем увязался, – продолжал Ростов, – потому как очень уж хотелось побывать на родине. Табахаси, когда я жил в Токио, брал у меня уроки французского. Поэтому и предложил мне поездку. Как было отказаться? Разве кто на моем месте устоял бы?

Линьков молча слушал, шофер сигналил пешеходам.

В столовой консульства уже готов был стол с закуской. Ахата произнес маленькую речь о дружбе между русским и японским народами, крикнул «банзай» и опрокинул рюмку водки. Линьков постарался быстрее удалиться, чтобы японцы не заметили голодный блеск его глаз.

4

Линьков докладывал Вольскому:

– Сто тонн стреляных гильз хотят купить у нас, Ахата говорит, мол, за этот металлолом они поставят нам пять кавасак. Вот здорово! Целый флот рыбный.

Вольский в накинутом на плечи полушубке курил самокрутку, слушал Линькова и глядел на дверцу печки, в которой потрескивали дрова. В кабинете стоял лютый холод, паровое отопление не работало. Верхняя губа и крылья тонкого носа как чернилами смазаны. Последнее время Вольского мучила стенокардия. Пора бы уж отлежаться, да все дела не отпускали, а их с каждым днем становилось все больше. Не за горами сев. Каждый день из волостей возвращались уполномоченные, и картина на селе рисовалась безрадостной. К тому же не давали покоя, особенно в приграничных районах, белогвардейские банды, шныряли шайки хунхузов.

– Значит, говоришь, здорово!

– Еще как!

– Ну-ну… Пригласите-ка товарища Токарева.

Пришел начальник арсенала Токарев, высокий, сухой, с короткими седыми усами, в старой до пят шинели, под которой виднелся мех шубейки. В двадцать втором году Токарев как военспец, имевший опыт штабной работы, служил начальником штаба одной из дивизий Красной армии. Закончилась Гражданская, и он попросился по состоянию здоровья на службу попроще.

– Сколько у нас стреляных гильз, Михаил Сергеевич?

– Надо посмотреть по документам. А зачем они вам, гильзы!

– Японцы хотят купить.

– Кавасаки обещают, – сказал Линьков.

– За гильзы и другой металлолом. Но им больше хочется иметь именно гильзы.

– Я подготовлю справку, – пообещал Токарев и подышал зябко на руки.

– Подготовьте, – согласился Вольский. – А впредь всегда имейте при себе отчетность.

Токарев ушел, и Вольскому доложили о прибытии гостей.

Управляющий Торгсином Шерер бубнил в ухо Вольскому:

– Валюта сама идет в руки. Это ведь хлеб.

Вольский вертел в руках карандаш. Он не хотел отдавать японцам гильзы.

– У нас есть черный металлолом, – говорил он устало и щурил близорукие глаза.

– Нас интересуют в основном использованные снаряды, – упорствовал Табахаси. – Не пожелаете рыболовецкие суда, заплатим валютой.

Ростов переводил, напряженно следя за выражением лица Вольского. И чем больше председатель губисполкома упорствовал, тем спокойнее становились его глаза. Он как бы одобрял действия Вольского.

Во время перекура Вольский говорил Шереру:

– Ну, загоним гильзы, получим кавасаки. Ты дашь гарантию, что этими же гильзами потом они не шарахнут и по кавасакам, и по нашим головам? То-то. Тут, если пораскинуть мозгами, что получается! Поставка боеприпасов. Заменят капсюли, начинят порохом – и заряжай. Что, не так?

Шерер с неохотой согласился:

– Оно, конечно, так… Но опять же…

Вольский позвонил Пшеницыну.

– Ты гляди в перспективу, – посоветовал секретарь. – Действуй, как подсказывает революционная совесть.

– Ну а все же?

– Предложи им лес. Вот мой совет. А латунь нам самим еще пригодится для обороны.

Вольский согласился. Японец ушел.

В это время Пшеницын позвонил Карпухину, поинтересовался, как идет розыск похищенного, и предупредил:

– Ты знаешь, что японцы катаются по городу и суют свой нос куда не положено? Смотри за ними. Не нравится мне их любопытство.

5

В кабинет к Карпухину влетел его заместитель Жилис.

– А тебе известно, кто к нам пожаловал? – спросил он, сдерживая ехидную усмешку. – Табахаси тебе известен? Нет? То-то. Я тоже рот разинул, когда узнал. Он полковник разведки генштаба. Вот тебе и фирма «Мицубиси». Полюбуйся на него. – Жилис кинул на стол фотографии, на которых был изображен Табахаси. – Вот это он в Гражданскую, – указал пальцем Жилис на один из снимков, – а это в нынешнее посещение Владивостока. В восемнадцатом Табахаси, он же Ятаки Кансло, руководил отделом контрразведки.

Карпухин с интересом разглядывал круглое, как луна, лицо японского разведчика. Потом взял увеличительное стекло и принялся сличать фотографии.

– Да, действительно, это один и тот же человек. Только одежку поменял.

– Мы уже провели экспертизу. Полное тождество. А сообщил нам об этом бывший подпольщик Полукаров, увидел его на улице и прибежал к нам. Что будем делать, Иван Савельевич?

Карпухин сложил фотоснимки, принялся тасовать их, как карты.

– Продолжайте наблюдать за ним. Если будет лезть куда не следует, вступать в контакты, то предупредите.

6

Когда Карпухину доложили, что Хомутов решил послать Губанова к Гринблат, он сразу задал вопрос Хомутову:

– Зачем, спрашивается в задачнике! Чего ты у нее потерял? Соображать ведь надо.

Вообще, Карпухин мало верил в версию, которую принял Хомутов. Ему больше по душе была другая: искать фаэтон, свидетелей ограбления и постепенно, но верно подбираться к банде. Но, поскольку срок дан жесткий, вынужден был согласиться с Хомутовым. 

По этому пути шел Борцов. Фаэтон его группа нашла в так называемом Гнилом Углу. Лошадь кто-то увел, и фаэтон, полузанесенный снегом, притянули вечером во двор ГПУ. Его ощупали, исследовали каждую щелку, обнаружили на ступице колеса кровь и дыру в брезентовом верхе. Борцов продолжал искать.

– Уходит она, Иван Савельевич, – сознался Хомутов. – Дважды упускали. Как нырнет в толпу на Семеновском базаре, так как в воду, – развел руками.

– От кого уходила?

– От Губанова уходила. От Кержакова тоже уходила.

– Ну, дожили… – сдерживая себя, покрутил головой Карпухин. – Ну, спасибо… Баба обводит вокруг пальца. Не говори больше никому, не то куры засмеют. – Карпухин злился, хотя знал, что уйти на Семеновском базаре проще пареной репы. Там круглые сутки толпа. – Ладно, действуй по своему усмотрению, – согласился Карпухин.

Обиженный Хомутов ушел. Кержаков сконфуженно жаловался: «Не баба, а ведьма какая-то. Идешь, чуть не за юбку держишься, понимаешь. И вдруг р-раз, и нету ее». Хомутов пошел сам, и Ванда ушла от него, как и от Губанова с Кержаковым.

7

Захар с помощью Хомутова раздобыл целый фунт кокаина и поздним вечером явился к Гринблат. Он не ждал распростертых объятий, и потому та настороженность, с которой его встретила Ванда, не оказалась неожиданностью. 

Ванда действительно была красива: черные бесовские глаза, овальное лицо матового цвета, большой и яркий рот. Стройная, грациозная. Ну ни за что не подумаешь, что перед тобой закоренелая преступница. 

Ванда немного успокоилась, когда Губанов назвал пароль: «Продаю калиновое варенье». За ужином она усердно спаивала гостя и все расспрашивала о житье-бытье в Маньчжурии, выведывала фамилии компаньонов. Губанов с непривычки захмелел, но держался. Передал привет от Рубинова, сказал, что в другой раз придет он сам. Кокаин Ванда приняла, и поскольку денег стоил он больших, попросила Губанова подождать до завтра. Губанов с неохотой согласился.

В двенадцатом часу ночи Гринблат ушла, удостоверившись сначала, что гость в глубоком сне. Но как только затихли ее осторожные шаги, Губанов поднялся и с карманным фонариком принялся обследовать все три комнаты. В печной золе обнаружил металлические пуговицы. Из помойного ведра выудил окровавленные бинты. В ножках кухонного стола нашел больше сотни золотых монет и свернутые в трубочку червонцы. Обыск мог бы дать больше, но Захар торопился. Но даже и то, что он обнаружил, много значило.

Уже лежа на диване в гостиной, Губанов вдруг подумал, что он может остаться в дураках. Ванда окажется связанной с какой-нибудь «черной кошкой» или «пиковым тузом» и отбрешется от соучастия в ограблении банка, и тогда все старания насмарку. Торопясь, снова принялся отвинчивать ножки стола и переписывать серии с денежных купюр, каждую цифру аккуратно занося в блокнот.

Деньги Ванда не принесла, о чем и сказала утром Губанову. Он сделал вид, что почувствовал неладное.

– Когда деньги будут?

– Потерпи немного, – успокоила его Ванда. – Возможно, сегодня к концу дня.

Губанов подозрительно посмотрел ей в глаза:

– Если вы задумали финтить, то имейте в виду, не на того напали. И чтоб сегодня я имел полный расчет. Не будет – пеняйте на себя, – добавил с угрозой.

Для него в самом деле оставалось загадкой, почему Гринблат не рассчитывается. Какой-то подвох крылся в этом. И еще Губанова интересовало, сумели ли ребята выследить ее.

– А может, вы уже на ГПУ работаете? – сказал он.

 Ванда усмехнулась:

– В таком случае вас бы еще ночью взяли, когда вы, как сурок, дрыхли, извиняюсь.

– Где можно приобрести паспорт?

– На Семеновском, – не задумываясь, ответила Ванда. – А зачем он вам?

– Надо, – коротко ответил Губанов, собираясь.

Во дворе он огляделся. Лукин в фартуке швырял совковой лопатой снег. Увидев Захара, он выпрямился, воткнул лопату в сугроб и принялся свертывать папиросу. Захару надо было передать через Лукина записку для Хомутова с коротким докладом и номерами ассигнаций, только и всего. Лукин вдруг крикнул:

– Погодка-то какая! Благодать! Весна скоро! (Что означало «чего тебе надо?»).

Захар передумал связываться с Лукиным. Ванда наверняка наблюдала за ними из окна, а у Лукина сообразиловки не хватило отойти за угол. Разозлившись на практиканта, Губанов молча повернулся и, засунув руки в карманы короткого пальто, зашагал прочь. Лукин остался обескураженный, думая, что бы это значило.

Продолжение следует…

Фото:

с сайта aloban75.livejournal.com, Алексея ВОРОНИНА