Бестеневая лампа

Продолжение. Начало в номерах за 7, 14, 21, 28 августа, 4, 11 и 18 сентября 

Виктор пожал плечами и тоже вернулся на свое место. Водитель завел уазик и взял курс «правей антенны, сто метров за холмом», обозначенный Борисенко. 

– Вот почему лагерь выглядит покинутым, – громко сказал Платонов в открытое окно кабины. – Он действительно пустой. 

Мазур промолчала. Виктор вздохнул и прекратил все попытки заговорить с ней. Тем временем автомобиль забрался на холм и остановился. Елена наклонилась вперед, разглядывая увиденное. 

Перед ними в низине стоял небольшой палаточный городок. Изредка из какой-то палатки выходил, согнувшись, солдат и бегом направлялся в дальний угол площадки, выделенной под этот огромный импровизированный лазарет. 

Платонов шевелил губами, считая палатки. 

– Десять у-эс-тэ пятьдесят шестых и одна «Памир». В «Памире» медпункт… 

И, словно подтверждая его слова, из большой синей палатки (остальные были цвета хаки, но очень бледные, выцветшие в силу своего почтенного возраста) вышел человек в белом халате и закурил. 

– Вот он сейчас все и расскажет, – указала на него пальцем Мазур, потом посмотрела на водителя и добавила: – Из машины не выходить, за руки ни с кем не здороваться. Ты нам живой нужен и здоровый. Отлить – дверь открыл и отлил, не вылезая. Курить – только внутри. Я не шучу. 

Она действительно не шутила. Никто не знал, что там, в лагере, происходит. 

– Маску и перчатки, – потребовала Елена. 

Виктор открыл чемодан, присел возле него и стал вспоминать, где же все это может лежать. С третьей попытки он нашел желаемое, протянул Елене. 

– Мне не надо, – уточнила она, увидев найденное. – Это тебе. Капитан Платонов, идите, узнайте обстановку и доложите. Это приказ. 

Виктор пару секунд соображал, потом понял, что комиссия в составе двух человек только что выбрала того, кто ляжет под танк, пожал плечами, нацепил маску, положил перчатки в карман, собираясь надеть их после предварительного разговора с врачом части. Или не надеть, уж как получится. 

Выйдя из машины, он нарочито громко хлопнул дверью и увидел, что куривший у палатки врач услышал этот звук и посмотрел в их сторону. Спустя секунду он махнул им рукой и медленно пошел навстречу. 

– Чего стоите, Виктор Сергеевич? – высунувшись из окна, спросила Мазур. – Мне он тут не нужен. Мне информация нужна, а не медработник. Идите, общайтесь. 

– Слушаюсь, – ответил Виктор и стал спускаться с холма по колее. 

Встретились они примерно на середине. Врач части был ему знаком – тоже капитан, Илья Аверьянов был довольно частым гостем в госпитале. Иногда на прикомандировании, но обычно просто привозил пациентов из лазарета, интересовался теми, кто уже лежит, спрашивал совета, просил какие-то инструменты. В общем, крутился как мог и был на хорошем счету у командования. 

– Здравия желаю, товарищ капитан, – сказал Аверьянов и протянул руку. 

Виктор посмотрел на него, на руку, медленно вытянул из кармана перчатки и показал собеседнику. 

– Надо? Лучше сразу говори. 

– Можете надеть, но я все время обрабатываюсь. Спирт есть, хлоргексидин. Дезрастворов тоже хватает. У нас дизентерия. 

– Дизентерия? – удивился Виктор. – Почти двести человек? Откуда? 

Аверьянов понял, что руку ему не пожмут, и сказал: 

– А мы на своем примере изучаем переход части армии на гражданские рельсы. На своей, так сказать, шкуре. Даже, пожалуй, на заднице. И я вам скажу, Виктор Сергеевич, хреновый получился у эксперимента результат. 

– Тяжелые есть? – спросил Платонов, понимая, что сейчас не до лирики. Весь этот лазарет надо эвакуировать в госпиталь, и для начала нужно определиться с очередностью. 

– Человек десять я прокапал, чем было. Но все кончилось уже. 

– А какого хрена вы в колокола не бьете? – возмутился Платонов. – У вас же не просто вспышка, у вас, блин, катастрофа в части! 

– Командир и начальник штаба приказали разобраться своими силами, – развел руками Илья. – За свои головы боятся. А у меня здоровы только две медсестры, лейтенант Прокудин тоже на горшок бегает. А вы откуда узнали? 

– Зубарев отправил. Сказал, что у вас какое-то ЧП. Приказал разобраться без шума и пыли. Получается, он откуда-то в курсе. Стой здесь, никуда не уходи.

Виктор развернулся и пошел к машине, на ходу сняв маску. 

– Дизентерия, – сказал он, подойдя к машине со стороны Мазур. – Есть тяжелые, человек десять. Но я думаю, что больше. Надо организовать эвакуацию к нам. Хотя бы тяжелых. 

– Твою дивизию, – хлопнув себя по лбу, – сказала Елена. – Вот нашли нам работенку на ночь глядя. Двести человек… 

Она вышла из машины, оперлась на дверь, думала примерно минуту, потом резюмировала: 

– Значит, так. Докладываем командиру госпиталя и ведущим специалистам. Машины здесь есть, поэтому собираем десять или двадцать тяжелых, водителя отдаем нашего – сомневаюсь, что тут кто-то в состоянии баранку крутить, а Борисенко парк не бросит, он за старшего. Вы, – она повернулась к кабине, – отвозите их в госпиталь. Вам там дадут растворов несколько ящиков, капельницы, надеюсь, что медсестер тоже выделят. Да, и пару водителей из нашего гаража. Я насчет всего этого распоряжусь. И вы, загрузившись, максимально быстро, но при этом предельно осторожно летите сюда. Капитан Платонов, вы хирург, если я правильно помню. Вам партийное поручение – вероятность того, что под маской дизентерии у одного из двухсот скрывается аппендицит, крайне мала, но она есть. Поэтому приказываю провести осмотр и при наличии сомнений включать выявленных пациентов в группу тяжелых. Выполняйте. 

Водитель вздохнул, вышел из машины и пошел назад, к лагерю, где стояли ЗИЛы, – выбирать себе транспорт. Сама Мазур направилась в сторону Аверьянова. Виктор пошел следом, прикидывая, сколько времени у него займет осмотр двух сотен животов. 

– «Вы хирург, если я правильно помню», – прошептал он себе под нос. – Скоро забудешь, не переживай. 

Он вдруг понял, что она пыталась разговаривать с ним, как с чужим человеком. Как просто с коллегой, который еще и на пару званий ниже, а потому достоин каламбуров и легких унижений. И от этого ему стало не по себе. Окружающая атмосфера очень этому ощущению способствовала. 

– Я провел предварительную сортировку, – на ходу рассказывал Аверьянов. – Тяжелые собраны в двух ближайших к медпункту палатках, чтоб сестры далеко не бегали. Плюс делаю обходы каждые два часа, смотрю в остальных палатках, не стало ли кому хуже. Все проинструктированы, все считают, сколько раз в день сбегали по-большому… 
– Я так понимаю, гадят они так же, как и бычки в урну кидают? – спросила Мазур. 

– В смысле? – не понял Аверьянов. 

– Ну ты им примерное направление показал – они туда и бегают. В чистое поле. Двести человек. По пять – десять раз в день. 

– При всем желании я бы на двести человек отхожий ровик в одиночку не выкопал. Только экскаватором, – покачал головой капитан. – Но я нашел флажки регулировщиков и воткнул там, за лагерем. Они хотя бы стараются до них добегать… 

Когда до палаток осталось метров двадцать, стало ясно, что далеко не все добегают до флажков. Аверьянов поводил носом из стороны в сторону, но ничего не сказал. Да и что он мог с этим сделать в одиночку, с замученными медсестрами? 

Начинало темнеть. Там, откуда они пришли, послышался рык автомобиля. Включились фары, двигатель немного прогрелся, и автомобиль двинулся к ним. 

– Процесс пошел, – удовлетворенно сказала Мазур. – Сейчас доложим. 

Она достала телефон – и через несколько секунд они все узнали словарный запас женского мата. Потому что связи здесь не было. 

– Как? – кричала Елена. – Как такое может быть в двадцать первом веке? Капитан, как вы связываетесь с частью? 

– Там машина… Которая с антенной… – испуганно отступив на пару шагов, указал Аверьянов. 

– Кто умеет пользоваться этой связью? – наступала на него Мазур. – Найдите мне ваших связистов, радистов или как они называются! 

– Вы уверены, Елена Ивановна, что даже если мы его найдем, то в госпитале будет кому и на чем это принимать? – осторожно спросил Платонов. 

– Поиграем в испорченный телефон, значит! – крикнула она, не оборачиваясь и продолжая наступать на капитана. – Свяжется с бригадой, а оттуда по сотовому доложат по номерам, какие я скажу! 

– Сейчас найду, – коротко ответил Аверьянов и проскользнул мимо Мазур в сторону палаток. 

Тем временем автомобиль догнал их и остановился. 

– Двадцать сюда не влезет, – крикнул из кабины водитель. – Максимум двенадцать. 

Между тем Мазур вошла в палатку медпункта, а следом за ней и Виктор. У входа на сборной кровати спала медсестра, свернувшись калачиком и натянув на колени полы халата. Рядом на тумбочках были разложены шприцы, какие-то вскрытые ампулы, пластиковые флаконы с хлоргексидином. В глубине стояла еще одна койка – видимо, самого Аверьянова, на ней лежали пара книг и фонендоскоп. 

– Неплохо, – оглядевшись, сказала Мазур, стараясь ни к чему не прикасаться. 

Медсестра услышала ее голос, вскочила, наткнувшись на тумбочку. 

– Ефрейтор Воронцова, – спросонья представилась она куда-то в сторону, но потом встала ровней и даже попыталась прижать руки по швам. 

– Садись, девочка, – махнула ей Елена Ивановна. – Небось спите по полчаса по графику. 

– Так точно, – ответила Воронцова. – Вот тут воду кипятим и отпаиваем всех по очереди. Быстро не получается… 

Она показала на печку в глубине палатки, рядом с ней на тумбочке походная газовая плитка и два котелка. В них медленно закипала вода. 

Платонов прошел до койки Аверьянова, взял книгу, увидел, что она открыта на таблице регидратации; на полях ручкой были выполнены какие-то умножения в столбик. 

– По науке все делает, – сказал он Мазур. – Потерю жидкости рассчитывает. 

В палатку вошел Аверьянов, придерживая за руку солдатика – такого же полусонного, как медсестра. 

– Радист. 

Мазур посмотрела на него и спросила: 

– Как чувствуешь себя, герой-десантник? 

Тот пожал плечами. Цвет лица был сероватый, но, судя по всему, держал его Аверьянов за руку больше для вида. 

– Помочь надо. И только ты, как я понимаю, можешь это сделать. До машины со своей радиостанцией дойдешь? Если надо, донесем. 

Радист поднял на нее глаза и даже захотел возмутиться, но вздохнул и просто кивнул. 

– Тогда сделаем так. Я с тобой пойду, а капитан Платонов выполнит мое распоряжение по части осмотра. Тем временем капитан Аверьянов занимается погрузкой тяжелобольных. Задача всем ясна? 

– Так точно, – синхронно ответили офицеры. 

– А пожрать ничего нет? – внезапно спросил радист. – Ведь третьи сутки идут, как только пьем…

– А что у вас тут с едой? – повернулась Елена Ивановна к капитану. – Я не говорю, что вот прям сейчас их надо всех от пуза накормить, но почему третьи сутки? 

– Можно, я вам потом расскажу? – виновато попросил Илья. 

– Можно козу на возу, – ответила Мазур. 

– Виноват. Разрешите… 

– Хорошо. Потом так потом. У меня в рюкзаке есть пара шоколадок, но он в машине остался. На холме. Будем мимо идти, достану. 

И они ушли. 

Аверьянов выбрался из палатки, чтобы заняться эвакуацией. Воронцова устало опустилась на койку и, как показалось Виктору, тут же сидя заснула, уронив голову на грудь. 

Платонов тоже вышел из медпункта, вдохнул далеко не самого свежего воздуха и решил тех, кто уезжает в госпиталь, не смотреть. 

– Непродуктивно, – сам себе объяснил это решение Платонов. – Их не так уж много, может и дежурный хирург посмотреть при поступлении. 

Он надел маску и перчатки и решительно вошел в следующую палатку. Поначалу он смотрел всех достаточно досконально и придирчиво, но через тридцать или сорок человек руки устали, голос охрип спрашивать одно и то же, и Платонов перешел только на поиск перитонеальных симптомов. 

Примерно через час, когда машина ушла, к нему присоединилась Мазур – ей удалось передать все госпитальному начальству через дежурного по десантной бригаде. 

– А как же причины вспышки? – спросил Платонов, исследуя очередную правую подвздошную область. 

– Мне радист все и рассказал, пока мы с ним этим мероприятием занимались, – ответила Мазур. – Так что даже версия Аверьянова теперь не нужна. Хотя я не думаю, что они чем-то отличались бы: слышала о нем только хорошие отзывы, он бы покрывать ничего не стал. 

 Виктор закончил осмотр в очередной палатке, они вышли на воздух, подсвечивая себе под ноги фонариками телефонов, чтоб никуда не вляпаться, – на территории лагеря возникало ощущение, что где-то взорвался туалет. До флажков Аверьянова с приходом ночи добегало все меньше и меньше ответственных десантников. 

Елена Ивановна посмотрела по сторонам, прикинула, сколько еще человек им осмотреть, и выложила версию радиста. 

– Это все из-за перевода части служб на гражданские рельсы, как нам пророчит министр обороны. Мол, солдат должен заниматься только боевой подготовкой. А убирать за ним толчок, варить ему кашу, стирать его грязное исподнее должны специальные гражданские службы. И вот некоторые наши части повышенной и постоянной боевой готовности на эти самые рельсы и перевели. 

– Слышал о таком, – кивнул Платонов. – Не понимал никогда, почему солдат не может снег возле отделения убрать, почему для этого надо нанимать кого-то еще. 

– Вот-вот, – Мазур согласилась с Виктором. – А что такое десантная бригада? Это самое мобильное подразделение в вооруженных силах. Поступил приказ – они все сели в самолет, полетели и прыгнули. Все. И командир, и радист, и повар. И повар! – возмущенно повторила она, сделав на этом акцент. – Но у них теперь кухня гражданская. Недавно совсем, месяца четыре. За это время еще просто учений не было, никто на грабли не наступил. А тут округ план спустил. Командир приказал – всех погрузили в машины. А условная баба Маня из пищеблока сказала: «Я в гробу видала ваши учения, у меня огород, внуки и спина больная!» Бригада на учения выехала, а кормить ее некому. И, как выяснилось, нечем. Пайки завезли лишь на бумаге, а в пайках, между прочим, таблетки для обеззараживания воды. 

– Таблетки-то им были зачем? 

– Потому что воды тоже отгрузили, скажем так, условное количество. И выдавали вместо трех положенных литров на человека в сутки литр на троих. А жрать-то и пить хочется – парни все здоровые, под два метра. Ну они и бродили тут по округе, желуди ели да воду в лужах и ручьях набирали. Как видишь, в итоге не все у них с водой получилось… – Мазур незаметно перешла на ты. – Блин, если б я курила, сейчас бы пачку, наверное, высосала. Я вообще не понимаю, как они это все организовали. Куда командир смотрел? Он что, не знал, что так будет? Или это очередная надежда на авось? 

 Платонов помолчал, переваривая услышанное. Военные реформы, доходящие до абсурда, были одной из тем кулуарных офицерских разговоров «за рюмкой чаю». Каждый день могло случиться что-то такое, что перечеркнет твою карьеру, твою пенсию, твою работу, и никто не был от этого застрахован. 

– Ладно, пойдем дальше. Еще человек шестьдесят примерно, – позвала Елена Виктора в следующую палатку.

 Но вдали послышались какие-то крики вперемешку с матерщиной, потом они услышали громкий одиночный выстрел в воздух. Звук разнесся далеко по округе. Где-то завыла собака. Виктор вздрогнул. 

– У кого-то психоз что ли начался? – Мазур тоже насторожилась. 

Второй выстрел. Уже ближе. 

– Где эти твари?! – кричал кто-то, как заведенный. – Где эта, мать твою, комиссия?! 

Голос приближался. Мазур и Платонов хотели нырнуть в ближайшую палатку, но застыли на месте, словно загипнотизированные этим голосом. 

Последний раз неизвестный крикнул в паре метров от них, а потом показался из-за той самой палатки, где они хотели спрятаться. Платонов направил луч фонарика перед собой. 

Перед ними стоял командир бригады с автоматом в опущенной руке. Голубой берет, тельняшка. 

– Вы кто такие? Убери свет, скотина, – зло сказал он и направил на Мазур автомат. 

Платонов вдруг шагнул в сторону и оказался между ним и Еленой, закрыв ее собой. 

– Он в упор троих прошибает, – не сменив интонации, сказал полковник. 

Внезапно Елена положила руку на плечо Виктора и достаточно сильно и решительно отодвинула его в сторону. 

– Перед вами подполковник медицинской службы Мазур Елена Ивановна из базового госпиталя. Вы пукалку свою опустили бы, пока все плохо не кончилось. 

И она закинула руку немного в бок, на бедро, будто у нее там кобура. В темноте полковник все равно не понял бы, что там ничего нет. Он засопел, заскрипел зубами, но отвел ствол автомата в сторону, не опуская его вниз. 

– Цель прибытия? 

– Разобраться, почему во вверенном вам подразделении полностью нарушены все санитарные нормы питания, в результате чего развилась вспышка дизентерии. Это раз, – сделав шаг вперед, сказала Мазур. – Выяснить, по каким причинам вы скрывали эту информацию от начальства и не предпринимали никаких мер к скорейшему оказанию помощи. Это два. Ну и, может быть, командующий округом еще и от себя что-то добавит. 

– Мы не подчиняемся округу, – зачем-то сказал полковник и окончательно опустил автомат. 

– Плевать. Значит, лично министр обороны. 

Платонов стоял за спиной Мазур, слушал ее диалог с командиром десантной бригады, а в ушах звучали слова Рыкова: «Елену Ивановну не потянул? Слушай, я тебя на десять с лишним лет старше, но даже я бы не потянул…» И сейчас ему эти слова стали намного понятней, чем тогда, когда он их услышал. 

– Так, значит, это вы сообщили все своему начальству? – спросил полковник. 

– Конечно, – глядя ему в глаза, ответила Мазур. – А вы откуда об этом узнали? Здесь ведь телефоны не ловят сеть. 

– У меня в палатке своя радиостанция. Штабная. На меня сейчас ваш командир вышел. Пообщались… 

Елена Ивановна подошла к нему вплотную и спросила: 

– То есть вы могли еще два дня назад, не выходя из штаба, сообщить о случившемся, но предпочли заставить капитана Аверьянова все это дерьмо – в прямом и переносном смысле – разгребать в одиночку? Кстати, я знаю, что у вас по штату в лазарете четыре врача. Почему в поле всего один? 

– Лето же, отпуска, – виновато ответил полковник, потом схватился за живот и, оглядевшись по сторонам, сунул автомат Елене. 

– Подержите… Он на предохранителе, но все равно… – предупредил он и, не договорив, рванул куда-то в темноту за палатки. 

Мазур легким движением руки отсоединила магазин, сняла автомат с предохранителя и дернула затвор, прижав приклад к бедру. Сверкнув в луче фонаря, патрон вылетел в траву. Елена подняла ствол в темное небо, нажала на спусковой крючок, проверив пустоту ствола. 

– Так-то лучше, – сказала она Платонову, услышав сухой щелчок. – Магазин пусть у меня пока побудет. 

Она подошла поближе, держа автомат за цевье. 

– И, конечно, спасибо тебе, Виктор Сергеевич, что вот так смело, невзирая ни на что, был готов пожертвовать… Спасибо, но нет. Не зачтется тебе этот подвиг, не надейся. 

Она сказала это так спокойно, так как-то между делом, что стало понятно: она не шутит. 

Платонов отвернулся от ее взгляда, вздохнул и, не дожидаясь возвращения полковника, пошел пальпировать оставшиеся животы… 

Закончили они под утро, когда прибыли несколько палаток инфекционного госпиталя вместе с начальником отделения и шестью сестрами. Платонов был уверен, что он посмотрел более ста двадцати животов и теперь до конца своей жизни на них не взглянет. 

Мазур так и ходила с автоматом по лагерю, не отдав его командиру, и производила впечатление охранника лагеря какого-то наркобарона. Она контролировала развертывание дополнительных помещений, отдавала приказы – и автомат, пусть и без магазина, действовал лучше всякого мата и угроз. 

Платонов сквозь смыкающиеся веки смотрел на нее из окна госпитального автобуса и потихоньку засыпал. Ему снилась Елена, лежащая под одеялом на белоснежных простынях; он подходил, отбрасывал одеяло в сторону – и видел, что на него смотрит ствол автомата, который Мазур наводила ему в грудь со словами: 

– Спасибо, конечно, но нет… 

Дед выслушал его историю, слегка улыбаясь. Виктор понимал, что за годы его службы он всякое видел, но тем не менее рассказал и хотел с ним обсудить причину случившегося. 

– Я вижу это так, – закончив про дизентерию, сказал Платонов. – Они оказались совершенно небоеспособны. Почти семьсот человек были не в состоянии прокормить себя, потому что кто-то решил за них, что им не надо это уметь. Но ведь воинская часть в бою – это закрытая самодостаточная единица. На фронт с ними не поедут швеи-мотористки, сантехники, электрики. И баба Маня, – он вспомнил пересказ Елены, – тоже не поедет им кашу варить. 

– Не поедет, – согласился дед. – Потому что на ней погоны должны быть. Потому что, когда война, никто ни с кем не договаривается. Договорам всем грош цена. Только приказ и безоговорочная исполнительность. 

– Вот и я о том же, – Виктор порадовался такому взаимопониманию. – А они взяли и часть личного состава боевой единицы перевели в ранг тех, кто приказы исполнять не обязан. В итоге все знают, что получилось. Слава богу, они пока себе парашюты сами складывают, а то мало ли что… 

– В общем, поработали вы там вдвоем, – Владимир Николаевич усмехнулся чему-то своему. – Я тоже как-то в такую ситуацию попал. Лет сорок назад… Нет, меньше немного. Уже здесь, когда с Кунашира переехали. В кладовке, помнишь, у меня стопка грамот лежит? 

Виктор кивнул – в детстве он их частенько доставал и просматривал, не особо понимая, что такое «В ознаменование 60-летия Великого Октября и проявленные успехи в боевой и политической подготовке…» 

– Там они все оранжевые, а одна – зеленая. Найди ее, а я тебе потом расскажу кое-что. 

Платонов встал, вошел в кладовую, щелкнул выключателем. Старый, когда-то лакированный маленький книжный шкаф стоял сразу справа от входа в это узкое, но знакомое с детства помещение. Здесь он когда-то прятался на полках, что были для него, семилетнего, огромными и высокими. А сейчас он мог достать с них все что угодно, даже не вставая на табуретку. 

Стопка грамот была на средней полке, придавленная сверху толстым томом «Детской хирургии». Виктор убрал книгу, чтобы переставить повыше на время, но из нее выпал небольшой свернутый листок бумаги, напоминающий конверт. Платонов поднял его, развернул. 

Внутри оказались листочки от отрывного настенного календаря. Год 1995-й. С 27 сентября по 16 октября. 

Виктор посмотрел на них – никаких надписей, никаких пометок. Сложены по порядку. Потом он увидел, что на том листе, в который они были спрятаны, что-то написано. Расправил рукой, прочитал: 

«Дни беды». 

И Платонов вспомнил. 

27 сентября 1995 года бабушку положили в госпиталь. А 16 октября она умерла. 

Дед собрал все листочки и хранил их все эти годы в кладовке. В кладовой своей памяти. 

У Виктора что-то перехватило в горле. Он аккуратно сложил все обратно, завернул, вложил за форзац «Детской хирургии», сделав себе в памяти пометку, где все это находится. Постоял еще несколько секунд, потом взял грамоты и вышел с ними в комнату, сев напротив деда на диван.

Продолжение следует

Автор: Иван ПАНКРАТОВ