Бестеневая лампа

Продолжение. Начало в номерах за 7, 14, 21 и 28 августа 

– Я последний остался, – сказал дед памятнику, на котором дядя Рашид был изображен молодым капитаном в заломленной набок фуражке. – Держусь пока. Вот к Тонюшке приезжал. Да и про тебя не забыл. 

Ахмеров, немного наклонив голову к плечу, молча смотрел перед собой с плиты. 

– Врач был гениальный, – не поворачиваясь, сказал дед Виктору. 

– Я знаю. 

– Ты просто так знаешь, с моих слов, – дед покачал головой. – Это видеть было надо, как он работал. Как думал, как выводы делал. Говорят, в русской терапии было две школы – одна боткинская, вторая захарьинская. Боткин был гений осмотра, а Захарьин – гений анамнеза. Каждый в свою сторону весы перетягивал. А Рашид – он умел и то и другое. В совершенстве. 

Сейчас все горазды терапевтов ругать. А ты попробуй как раньше, в шестидесятые: тонометр, мутный снимок легких, фонендоскоп, термометр и анализ крови. Собери из всего этого диагноз. Привыкли к УЗИ, без МРТ жить не можете, пневмонии пульмонолог лечит, стенокардию – кардиолог. Нет, я не против, – он развел руками, – но вы, ваше поколение, все дальше и дальше от больных уходите, кругом техника, техника, техника… Суперкомпьютеры какие-то, анализы сразу на тысячу показателей, алгоритмы, стандарты. А вот этот, – он указал на фотографию на памятнике, – до последних дней в госпитале ЭКГ сам читал, снимки сам смотрел, легкие и сердце выстукивал – выстукивал! – и, что самое важное, думал. И тебя я тоже всю жизнь учу: думай! 

 Виктор слушал не перебивая. 

– Не растеряйте это, – повернувшись к внуку, говорил дед. – Старую школу не профукайте. Пока мы живы… – он посмотрел на могилу Ахмерова, кашлянул. – Пока я жив. Спрашивай. Книги бери. Советуйся. Умей слышать, видеть. Пропедевтику еще помнишь? Границы сердца, верхушки легких? Печень руками пропальпируешь? 

– Да помню, дед, – слегка возмутился Виктор. – Ну ты прям вообще меня недооцениваешь! 

– Вот видишь, Рашид, – сказал дед, обращаясь к памятнику. – Возмущается. Значит, есть еще самолюбие у этого поколения. Будем надеяться, что не зря мы в них вкладывались. 

Дед кивнул памятнику и решительно зашагал в сторону автомобиля. Виктор посмотрел ему вслед, взглянул еще раз на молодого Ахмерова, подмигнул ему зачем-то и пошел следом за дедом. 

Ехали они с кладбища молча. Дед думал о чем-то своем, Виктор просто смотрел в окно. 

– Тебя домой? – внезапно спросил дед. – Или я в гараж, а ты потом сам дойдешь? 

– Можешь и в гараж, – пожал плечами Виктор. – Могу прогуляться. 

Пока дед открывал ворота, он все думал, спрашивать или нет. Дед слишком серьезно прошелся у могилы Ахмерова по профессиональным качествам внука, и на этом фоне просить помощи было несколько неловко. 

«Но он же сам предлагал», – оправдывался перед собой Виктор. Тем временем дед въехал в гараж, закрыл замки, подошел к внуку и протянул ему руку для прощания. 

– Я, пожалуй, зайду, – решился наконец Виктор. – Спросить кое-что хочу. Дед приподнял одну бровь. 

– Ну тогда заходи, – он согласно кивнул. – На вот малину, неси. 

Виктор взял кастрюльку и пошел к подъезду, на ходу машинально съев несколько ягод. 

Войдя в квартиру, дед направился на кухню, включил там чайник – старый, обыкновенный, на газовой плите, а сам отправился в ванную. Виктор присел в комнате в кресло, закинул ногу на ногу, осмотрелся. 

У деда, как всегда, был порядок. Ни грамма пыли на серванте, ни крошки на ковре. Пара книг на столе у его кресла, где он проводил большую часть времени, рядом телефон и фотография молодой бабушки – точно такая же, как на памятнике. На подоконнике несколько цветков в горшках; он не бросил за ними ухаживать, сохраняя в знак памяти. Рядом с цветами – несколько газет и пара рентгеновских снимков. 

– Приходил кто-то? – спросил Виктор, когда дед вернулся. 

– Петя, – ответил дед, поняв, о чем речь. – Искали с ним «суставную мышь». Нашли. Зря рентгенологи считают, что она не контрастная. Я вижу. А после меня и Петя увидел.

Он загремел на кухне кружками. Через три минуты чай был готов, дед принес свою кружку в комнату, подложил на стол сложенную газету, поставил. 

– Ты за своей сам давай, слуг у нас нет. 

Виктор встал, принес кружку и вазочку с вареньем, сел за стол напротив деда. 

– Есть у нас девочка одна… – начал он. – Прапорщик. Связистка Оля Лыкова. Лежит третий день. Температурит под тридцать девять, боли в области большого вертела слева. Очень ногу бережет, на левом боку не лежит. Ходит так, как будто ей в бедро выстрелили. Да если по правде сказать, уже и не ходит. 

Дед отхлебнул чай, поставил кружку, сел поудобней. 

– С ее слов, болеет около десяти дней. С ухудшением. Приходила в нашу поликлинику, дали ей освобождение на три дня, назначили физиолечение… 

– Лечили от чего? 

– В медкнижке написано: «Деформирующий остеоартроз левого тазобедренного сустава». 

– Ей лет-то сколько? – удивился дед. 

– Тридцать четыре. 

– Она связистка не в десантной бригаде? Не прыгала никогда? – уточнил сразу дед. 

– Нет, к десанту у нее никакого отношения. Травму отрицает. 

Дед кивнул и постучал пальцами по подлокотникам кресла. 

– В общем, стало ей хуже, из поликлиники ее направили к нам. Рыков положил, назначил диагноз «воспалительный инфильтрат», принялся лечить антибиотиком, компрессами. Динамики никакой. Мы вместе еще раз посмотрели через день. Я пропунктировал то место, что больше всего болело, – ничего не получил. Или не попал, что тоже возможно. Рентген, УЗИ – сделали. Но я после Магомедова к нашим рентгенологам как-то скептически стал относиться. Вот мы и думаем, что дальше делать. 

– И что надумали? 

– Ты же знаешь, у Рыкова есть поговорка: «Хороший скрип наружу вылезет». Сидим на попе ровно, ждем, когда гнойник сконцентрируется. Активно-выжидательная тактика. 

– Подобная тактика хороша при холецистите, – дед покачал головой, – гнойная хирургия к такому не шибко располагает. 

– Я понимаю, – ответил Виктор, повозил ложкой в кружке. – У тебя какие-нибудь печеньки есть? 

– Возьми батон, намажь вареньем, – сказал дед. – Считай, пирожное. 

Виктор усмехнулся, но сделал именно так, откусил сладкий кусок, посмотрел на деда. 

– Ты от меня ответов ждешь, что ли? – недоуменно поднял тот брови. – После уросепсиса видишь во мне волшебника? Ты же очень мало информации дал. Исходя из того, что я услышал, – где-то сидит гнойник. А правило тут одно: «Если есть гной, выпусти его». От Гиппократа до Войно-Ясенецкого – принцип неизменный. 

– Сама Оля как-то не сильно согласна на операцию, – пояснил Виктор. – Ей надо на ногах быть через пару недель. Она очень просит, если есть возможность, попробовать полечить без разреза. Ты же знаешь, иногда получается с такими инфильтратами. 

– Знаю. А что за срочность у нее? Отпуск, командировка, учения? 

– Если бы. Все гораздо прозаичнее. Муж у нее сидит. За убийство. И через две недели у них свидание. Говорит, могут после этого перевести куда-то, ездить придется очень далеко. Надеется не пропустить встречу. 

– Колония где-то у нас? 

– Да, рядом с городом. Он третий год отбывает, вроде бы режим сделали чуть послабее – раньше она к нему раз в три месяца ездила, а теперь вот чаще разрешили. Ну она и рвется туда. 

Дед хмыкнул, взял со стола кружку, но прежде чем сделать глоток, спросил: 

– А убил-то кого? 

– Я не все подробности знаю, – Виктор пожал плечами. – Сослуживца своего избил где-то в ресторане под Новый год. Говорят, из ревности. Тот с лестницы упал и головой ударился. Привезли к нам. Он умер в реанимации дня через два. А Лыкова под белы рученьки и в колонию. Лет на восемь или больше. 

– Да уж, от тюрьмы и сумы… – дед покачал головой. – Ладно, посмотрю я ее завтра. Такси не надо, сам приеду. Ты только на проходной скажи, чтоб «жигуленок» мой пропустили. И подготовьте там все – историю, снимки. И после осмотра своего, как и в прошлый раз, сначала вас спрошу. Если вообще ничего не скажете – в следующий раз не приду, не взыщите. 

Виктор согласился на такие условия. 

На следующий день они с Рыковым еще раз проштудировали историю болезни Лыковой, чтобы наизусть знать все анализы и анамнез заболевания, Николай Иванович заранее проветрил кабинет и не курил с самого утра. Снимки лежали аккуратно на столе в хронологическом порядке. 

Около десяти часов утра под окнами раздался звук мотора. Дед в силу своего не самого хорошего слуха газовал обычно очень мощно, из-за чего все переключения передач происходили у него с довольно неслабым ревом двигателя. Виктор выглянул в окно, хотя мог этого и не делать: другого водителя с такой манерой вождения он никогда не видел. 
Дед остановился метрах в тридцати от входа, возле беседки. Солдаты уже видели его неделю назад и с интересом смотрели, как два хирурга быстро спустились на улицу, чтобы поприветствовать гостя. 

Владимир Николаевич пожал им обоим руки. 

– Не слишком часто мы вас эксплуатируем? – спросил Рыков. – А то зачем ездить, я вам могу хоть сейчас стол в ординаторской поставить. Будете у нас на ставке. 

Дед рассмеялся. 

– Стар я на ставку штаны просиживать. Да и зачем вам постоянный консультант? Совсем расслабитесь, думать перестанете. 

– Тоже верно, – вздохнул Николай Иванович. 

Они поднялись в кабинет, заняли свои обычные места. Дед с улыбкой посмотрел на них, сидящих на диване, и сказал: 

– В прошлый раз Виктор Сергеевич докладывал, теперь надеюсь начальника отделения послушать. 

– Жаль, что мы так и не услышали начальника транспортного цеха, – бурча себе под нос, встал с дивана Рыков и добавил громкости. – Вам, Владимир Николаевич, мой старший ординатор основные факты рассказал вчера. Добавить могу только, что клинический анализ крови вчерашний – с ухудшением. Ночь спала беспокойно. Лежать без особой боли может, только если нога на шине Белера. Антибиотик сегодня пора менять, потому что все мимо кассы; но так как нет толком диагноза, то сложно понять, на какой. Сразу долбить тиенамом тоже не хотелось бы. 

Дед выслушал этот монолог, встал, повесил пиджак на спинку кресла, жестом показал, что хочет халат. Потом они вышли в отделение. 

Женская палата была вторая по счету. Начальник пошел вперед, дед за ним, замыкал эту маленькую колонну Виктор. Когда они проходили мимо первой палаты, оттуда донесся сдавленный крик, потом что-то ударило в дверь изнутри. 

Рыков остановился, резко открыл дверь и заглянул. Крик повторился, на этот раз громче. Дед заинтересованно подошел поближе, посмотрел в проем из-за спины начальника. На кровати у окна лежал пациент с забинтованными руками, одна из рук была дополнительно прификсирована к кровати поясом от байкового халата. Под дверью валялось яблоко. 

– Прошу прощения, Владимир Николаевич, – извинился Рыков. – У нас тут ожоговый пациент. Пенсионер. Все как обычно. Обгорают по пьяни, попадают к нам, а через пару дней у них «белочка». И начинаются визиты психиатра – капают им что-то, колют, а они ни в какую. Этот второй день в дверь кидает все, что в руки попадается. 

– Сибазоните алкоголика? – спросил дед. – А зачем? 

– Ну чтоб переломался. Его ж лечить невозможно, – ответил Виктор из-за спины. – Ни капельницу поставить, ни перевязку сделать. Он то цветы с одеяла собирает, то бочку в углу палаты закапывает. 

Дед обернулся и сказал: 

– Вам что нужно – ожоги вылечить или алкоголизм? 

– Ответ как бы сам собой напрашивается, Владимир Николаевич, – сказал Рыков. 

– Ну и дайте ему коньячку. Что вас – всему учить? «Белочку» сразу купируете. Он еще вам за рюмку и перевязаться поможет. А то устроили мужику гестапо. Мало ли что он там в своих галлюцинациях видит. Я же знаю, у вас обязательно где-нибудь в шкафу стоит бутылка про запас. И не одна. 

– Все-то вы знаете, – усмехнулся Рыков. 

– Конечно. Думаешь, мне водку не приносили? Если бы я все это выпил – вряд ли бы мы сейчас разговаривали. 

 Николай Иванович машинально прикоснулся к проекции своей печени, вздохнул и сказал: 

– Примем к сведению. И даже попробуем. Сегодня. 

Он закрыл дверь в палату и жестом предложил Владимиру Николаевичу пройти в следующую. 

Когда они вошли, Оля отложила в сторону книгу, которую читала, положила руки поверх одеяла, поздоровалась. О предстоящем осмотре она была предупреждена. 

Владимир Николаевич остановился в дверях, поздоровался и посмотрел на Лыкову. Оля немного смутилась этого взгляда, но дед смотрел долго, не отрывая взгляда от лица. 

Спустя минуту он словно очнулся и подошел поближе. 

– И давно ты такая бледненькая? – спросил он ее по-отечески. 

– Да не очень, – тоненьким слабым голосом ответила Оля. – Мне на службе подружки на узле связи сказали с месяц назад. И как раз тогда у меня левое колено заболело. 

– Колено? – одновременно спросили Рыков и Владимир Николаевич. Дед перевел взгляд на начальника: 

– Ты первый раз про колено услышал? 

Тот молча кивнул, сжав зубы. Это было очень неожиданно – на третий день так проколоться с анамнезом перед консультантом. Виктор тоже услышал от Оли про больное колено впервые. 

Дед подвинул к кровати стульчик, присел рядом. 

– Хромаешь давно? 

– Ну вот месяц и хромаю. Все больше и больше. 

Владимир Николаевич откинул с больной ноги одеяло, посмотрел, не прикасаясь. 

– Видите? – обратился он к хирургам, стоящим рядом. – Нога слегка отведена и повернута кнаружи. Очень важный момент. Тебе так легче, дочка? 

Оля кивнула. 

– Попробуй ногу поровней положить. 

Лыкова попробовала и вскрикнула от боли. Нога тут же вернулась в прежнее положение. Дед повернулся к коллегам и поднял вверх указательный палец правой руки. 

– А спина у тебя не болит? – задал он следующий вопрос, когда убедился, что Рыков и Виктор его знак заметили (но не факт, что поняли). 

– Поясница, – кивнула Оля. – Так и хочется под нее подушку положить.

– Патологический лордоз, – дед произнес это медленно и отчетливо, фиксируя внимание врачей. – А если попробовать согнуть ногу сильней, то он исчезнет. Но мы не будем пробовать, потому что… Смотрите. 

Он откинул одеяло полностью и показал на разницу в окружности бедер. Левое действительно было слегка атрофично. 

– Уверяю вас, что если сейчас ее поставить, то мы увидим, что слева ягодичная складка стала гораздо меньше. Пациентка щадит ногу уже месяц. Ходить приходится много? – задал он вопрос Оле. 

– Да не очень, – ответила Лыкова. – Со службы и на службу – автобус. Остальное все в пределах военного городка.

– Спорт? Дальние походы? 

– Я вообще не любитель, – сказала Оля. – Только если в части какие-то нормативы сдаем, но они не сложные. Последний раз далеко ходила, когда свидание дали с мужем, там от автобуса до колонии четыре километра в одну сторону через сопочку. Но это три месяца назад было, тогда ничего еще не болело. 

– А свидания подолгу? 

– В тот раз сутки было. В специально отведенном домике на территории. 

– Сидеть ему долго еще? 

– Чуть больше половины. Четыре года и семь месяцев, – она вздохнула и опустила глаза. 

Дед внимательно выслушал, потом встал у кровати, наклонился, взял своими сильными не по возрасту руками ногу ниже колена, сделал несколько легких движений, не вынимая ее из шины, – вращал, разгибал, постукивал. Несколько раз Виктор с Рыковым услышали какие-то странные фамилии, угадав в них названия симптомов. По окончании осмотра он аккуратно накрыл Олю одеялом, улыбнулся и погладил ее по голове. 

– Все хорошо будет, – он махнул рукой на докторов. – Я уверен, они справятся. 

Оля тихо сказала «спасибо» и взяла в руки книгу. 

Консилиум врачей вышел в коридор и направился в ординаторскую. Дед, ничего не говоря, поднял со стола снимки, посмотрел на негатоскопе, после чего повернулся к дивану и спросил: 

– Помните, что я обещал? 

– Если мы ничего не добавим к тому, что и так было известно до сегодняшнего дня, то вы к нам больше не придете, – повторил Рыков. 

– И как вы решили поступить с этим условием? 

– Нога у нее лежит в вынужденном положении. Ротирована кнаружи. Где-то в области тазобедренного сустава гнойник. Но при чем тут колено? – Виктор развел руками. – И на что указывает боль в пояснице? 

– Почти все заболевания тазобедренного сустава начинаются с боли в колене. Вот такой финт делает наш организм. Знаешь, сколько пациентов с некрозом головки бедренной кости годами лечат артрозы коленных суставов? Каждый второй. Ну а боль в пояснице – она указывает на то, что пациентка переразгибает спину, чтобы снять напряжение, – констатировал дед. – Ей делали УЗИ вертельной сумки – вы думали, что гнойник там. Этого мало. А вот то, что она к мужу ходила последние пару лет, в том числе три месяца назад, и целый день с ним в колонии провела, – вот это поважней всех ваших рентгенов будет. 
Рыков оперся на подлокотник дивана и прикрыл глаза рукой. 

– Не прячься, Николай Иванович, – дед усмехнулся. – Но в пассив себе запишешь. И ты тоже, – он сурово посмотрел на Виктора. – Доложите ведущему, что у пациентки Лыковой туберкулез тазобедренного сустава. В округ ее надо переводить, наша фтизиатрия не вывезет, хотя проконсультироваться у них можно насчет подтверждения диагноза и антибиотиков. И попутно еще очаги поискать. Повнимательнее. 

– Колония! – хлопнул себя по лбу Рыков. – Ну как так…

 Дед встал, Виктор подскочил с дивана и помог ему снять халат. 

– Хорошо, что с ходу не прооперировали. Плохо, что недодумали до конца. Если есть возможность – в колонию сообщите. Пусть мужа обследуют, а то он до освобождения может и не дожить. 

Рыков слушал как загипнотизированный. Он уже мысленно расписался в приказе с выговором за просмотренный туберкулез. Дед похлопал его по плечу, кивнул внуку и вышел. Через пару минут за окном заревел движок «жигуленка», свистнули колеса. 

– Ты ему вчера про колонию говорил? – посмотрел на Виктора Рыков. 

– Говорил. 

Начальник подошел к окну, вытащил между рам пепельницу, закурил. Виктор подошел, встал сбоку так, чтобы дым не попадал на него и сказал: 

– Я понял, почему он так долго на нее смотрел, когда в палату вошел. У нее же типичное лицо тяжелобольного человека, лицо туберкулезника. Она просто красилась, словно сумасшедшая, после того как ей подружки сказали, что она выглядит не очень. А я вчера ей приказал, чтоб с утра никакой косметики. И сразу все проступило.

– Надо на женской палате объявление повесить. О запрете косметики в принципе, – сурово сказал Рыков. – Они нам всю клинику стирают своим модельным видом. 

Виктор улыбнулся, понимая, что бороться с этим практически невозможно. Женщины всегда будут стараться выглядеть лучше, чем они есть на самом деле. Но в словах Рыкова была довольно здравая мысль, только приказывать надо было не пациенткам, а им самим. Смотреть более внимательно, заставлять смывать румяна, тональный крем и прочие штуки, с помощью которых можно запросто обмануть самого внимательного врача. 

В ста метрах от отделения грохнули ворота на КПП – дед выехал за территорию. Рыков раздавил окурок в пепельнице и сел за стол. Надо было записать данные сегодняшнего осмотра в историю болезни. 

– Представляешь, Виктор Сергеевич, – внезапно сказал он, – мне стыдно это все писать и свою подпись ставить. Как будто я сам все понял. Нечестно как-то. 

– По-другому не получится, – стоя у окна, ответил Виктор. – Он же здесь был неофициально. 

Рыков согласно покачал головой, потом взял ручку и написал в истории болезни заголовок: «Обход с начальником отделения»… 

– Да, да, понял… – начальник кривил рот, чтобы дым от сигареты не попадал ему в глаза, но вынимать ее не хотел. Он, как Цезарь, выполнял несколько дел одновременно: курил, говорил по телефону и проходил очередной уровень «Зумы». Стреляющая шарами лягушка покорила в тот год умы и сердца миллионов фанатов – и Рыков не стал исключением. Он около месяца рвался к финишу игры, а недавно был неприятно удивлен, открыв еще три секретных уровня, отбросившие его от окончания этой безумной гонки на неопределенное количество времени. – Мы придем, да… Сколько у нас времени есть? Вообще замечательно. Отвалите уже, господи.

 Последнюю фразу он сказал, выключив телефон. Глаза метались по экрану в поисках подходящего цвета, пальцы мелькали на кнопках мыши. Платонов смотрел на то, как тлеет, провисая, его сигарета. 

Пепел упал одновременно с проигрышем. Шары с грохотом, набирая скорость, умчались в черную дыру. Рыков, матерясь в голос, подскочил и принялся сдувать пепел с операционного костюма. 

– Николай Иванович, совсем вы себя не бережете, – с трудом сдерживая смех, прокомментировал Виктор. – Могло ведь и в другое место упасть. 

– Могло, – не поднимая головы, ответил Рыков. – Но не упало же. Он затушил окурок в пепельнице на подоконнике и внезапно спросил: 

– А почему я вместо тебя в кардиологию ходил, чтобы какую-то хрень им там написать про ангиосепсис? У меня что, старшие ординаторы кончились?

Платонов не ожидал вопроса, отвернулся на секунду, потом объяснил: 

– Я туда больше не ходок. Возможно, временно, хотя… 

– Елену Ивановну не потянул? 

Вопрос был прямой, в лоб. У них друг от друга секретов не было. 

– Можно сказать и так, – Платонов встал, подошел поближе. – Это все академия, будь она трижды проклята. Напился, проболтался. Выводы просты и очевидны.

Рыков ухмыльнулся. 

– Слушай, я тебя на десять с лишним лет старше, но даже я бы не потянул. Ни в каком виде, – он наклонился поближе к Платонову. – Это был лишь вопрос времени. Причем уверен: Мазур и сама это понимала. Просто случай хороший представился. И она им воспользовалась. 

 Виктор вспомнил, как собирал свои немногочисленные вещи в квартире Елены и как вдруг, выйдя от нее с чемоданом, ощутил какую-то легкость и завершенность этого мероприятия. В такси он садился с чувством, словно сейчас поедет как минимум в аэропорт, откуда начнется длинное и увлекательное путешествие в новую жизнь. 

– В общем, как бы то ни было – увольте пока меня от визитов туда, – попросил Платонов. – Может, через пару месяцев… 

– Через один, – пресек попытку бунта Рыков. – Даю месяц. Потом уж извини, мы на работу не дружить ходим и не в любовь играть. 

Платонов понуро кивнул. 

– Да, есть, так точно, – сухо ответил он. – А куда мы сейчас пойдем? 

– В реанимацию, – сказал Рыков. – И поверь, тебе это будет как минимум интересно. 

– Почему? 

– Увидишь. 

– Медсестра нам нужна? 

– Если честно, понятия не имею. На месте разберемся. 

Дошли они быстро, Рыков успел выкурить на ходу еще одну сигарету. 

В реанимации был какой-то аншлаг. Все четыре койки заняты; рентгенлаборант толкал перед собой через коридор передвижную установку; травматологи толклись у окна, разглядывая снимки; в дверь реанимационного зала было видно, что у кого-то на дальней кровати, отгороженной ширмой, берут кровь. 

Платонов зашел следом за Рыковым, не претендуя быть первым номером. Подполковник Медведев, начальник реанимации, вышел к ним навстречу. 

– Принимайте в свое хозяйство, – он махнул рукой в сторону той самой дальней койки. – Электротравма. В сознании, можете поговорить. Повязок нет, все видно замечательно. Задача наша простая: определиться с уровнями ампутации. С тактикой на ближайшие несколько часов. 

– Заинтриговал, Палыч, – Рыков приподнял брови. 

– У нас отделение такое, – без каких-либо эмоций ответил Медведев. – От нас вопросы, от вас – ответы. Хотя почему-то чаще бывает наоборот. 

Продолжение следует

Автор: Иван ПАНКРАТОВ