Бестеневая лампа

Продолжение. Начало в номерах за 7, 14 и 21 августа

Они вместе производили странное впечатление: жена казалась роботом, что выполняет приказы хозяина. Он был идеально выбрит, чисто одет, свежая постель, завтрак, телевизор – она организовала ему быт полностью. 

Дед подошел поближе и несколько секунд просто вглядывался в лицо майора, потом медленно поднес руку к его лицу и осмотрел склеры, сдвинув нижние веки. 

– Покажите язык. 

Ильяс показал. 

– Хорошо. Пить хочется постоянно? 

– Да.

– Жена подает, как только попросите? 

– Конечно. 

– Перевязка сегодня планируется? – спросил дед у Виктора. 

– Можем организовать прямо сейчас, здесь, – ответил тот и вышел, чтобы позвать операционную сестру. 

Перевязка прошла быстро – в умелых руках Юли салфетки и бинты просто летали. Дед надел перчатки, посмотрел на язвы, взял в руки бинты, поднес поближе к глазам, потом помахал над ними к себе ладонью, чтобы оценить запах, чему-то кивнул. Юля наложила мазевые повязки и вышла, забрав грязный материал. 

– Вы давно без протезов из-за этих ран? – решил уточнить дед. 

– Три недели, – Ильяс отвечал строго на поставленные вопросы. 

– И как вы без них обходились дома? 

– По большей части лежал. Тамара помогала. 

Дед бросил на его жену быстрый взгляд, потом уточнил: 

– Три недели лежали? И ни одного пролежня не начало формироваться? Да она у вас просто молодец, нашим сестрам у нее многому поучиться можно. 

Ильяс хотел остаться серьезным, но легкая тень улыбки и гордости за жену тронула его губы. 

– Да, она у меня такая. Хозяйственная, заботливая. Дом на себя взяла и меня, инвалида… 

Слово «инвалид» он произнес так, словно язык у него в этот момент на пару секунд онемел, но все в палате его поняли. 

Владимир Николаевич увидел на шее Рыкова фонендоскоп, протянул руку. Тот сразу же передал его; дед аккуратно вставил дуги в уши, медленно и тщательно послушал легкие, сердце, живот. Виктор понимал, что слушает он сейчас лишь одним ухом, но в умении распознать хрипы, шумы или плески дед легко мог бы поспорить с тем, у кого были обе барабанные перепонки. 

Невозможно было понять, привлекло ли что-то Владимира Николаевича в услышанных звуках. Спустя пару минут он вернул фонендоскоп Рыкову и принялся пальпировать живот. Потом внимательно осмотрел все крупные и мелкие суставы, заставил подвигать культями. 

– Я ничего не понимаю, – шепнул Рыков Виктору. – Что он ищет? 

Виктор мог лишь пожать плечами. 

Жена Ильяса все это время сидела неподвижно, превратившись в соляной столб и глядя куда-то в пол. Только кончики пальцев очень медленно перебирали складки длинной юбки, и слегка приподнималась от дыхания грудь. Но, когда дед закончил свой осмотр, она мгновенно встала с кровати, подошла к мужу и аккуратно накрыла его одеялом, которое хирург отдернул в сторону во время осмотра и перевязки. 

– Давайте вернемся, – сказал дед Рыкову и направился к выходу из палаты. В коридоре он неожиданно остановился так, что Виктор чуть не врезался ему в спину, и сказал, не оборачиваясь: 

– Пригласите Тамару. Мне надо задать ей пару вопросов. 

После чего пошел дальше. Николай Иванович шепнул медсестре, чтобы та позвала жену Магомедова минуты через две в ординаторскую. 

Войдя в кабинет, они заняли свои прежние места. Дед не стал снимать халат, чтобы не нарушать атмосферу предстоящей беседы с Тамарой, опустился в кресло, подвинул к себе историю болезни майора и положил на нее сверху руки. Рыков сел на диван и вопросительно взглянул на Владимира Николаевича. Тот молчал и смотрел на входную дверь в ожидании жены Магомедова. Рыков понял, что никаких объяснений пока не будет. 

Легкий стук, потом скрипнули петли. Тамара вошла осторожно, мелкими шагами, больше глядя в пол, чем перед собой. Дед указал ей на кушетку рядом со столом: 

– Присаживайтесь, я вас долго не задержу, – сказал он Тамаре. – Хочу у вас кое-что спросить. 

Женщина села, вцепившись руками в юбку. 

– Скажите, все эти три недели, что ваш муж не носит протезы, он как-то перемещался по дому? У вас есть кресло-каталка? 

– Есть, – ответила Тамара. – Но он не пользовался им.

– Почему? 

– Он всегда говорил, что на протезах и костылях он еще хоть какой-то получеловек, а в кресле вообще никто. Поэтому он лежал. 

– А туалет, душ, питание? 

– Я ухаживала за ним. Обтирала водой, камфарой. Утку давала. Вы сами видели, никаких пролежней. 

– Да, вы замечательно все делали и делаете, – дед согласился с Тамарой. – То есть, по сути, все это время он лежал, ел, спал, смотрел телевизор, а вы его умывали, кормили, перевязывали? 

Женщина молча кивнула. 

– Тамара, скажите, когда он у вас последний раз хотя бы сидел? Кроме приемов пищи, я имею в виду. 

Она пожала плечами. Дед вздохнул, но ничего не сказал. 

– Вы давно замужем? – внезапно задал он вопрос.

– Двенадцать лет, – ответила Тамара. 

– Из них четыре года он без ног. 

– Да. 

Дед перевел взгляд на Рыкова, потом на внука, снял шапочку, пригладил немногочисленные волосы на голове. 

– Спасибо, Тамара, вы нам очень помогли. Можете идти в палату. 

Когда женщина вышла, дед шумно вздохнул, словно перед неприятным разговором. Виктор очень хорошо помнил этот звук – в детстве так обычно начинались разговоры о неправильно сделанных уроках или незаправленной постели. Он немного напрягся, потому что чувствовал: они с Рыковым что-то просмотрели. 

– Хочу послушать ваше мнение, – внезапно сказал Владимир Николаевич. – Может, после моего осмотра у вас что-то добавилось к картине заболевания. 

Рыков пожал плечами и посмотрел на Виктора. Тот отрицательно покачал головой. 

– А ведь у вас все козыри на руках, сукины дети, – недовольно сказал дед. 

И Виктор окончательно понял по «сукиным детям», что они действительно что-то просмотрели. 

Дед разочарованно махнул рукой, достал из истории болезни снимок, положил перед собой. 

– Красивая у него жена. Заботливая. Двенадцать лет вместе. Наверное, еще пару лет добивался ее – на Кавказе свои особенности. После ранения не бросила, с ним осталась. Одного не пойму: как они здесь оказались? Почему он не дома, в Чечне? 

– Я узнавал, – ответил Николай Иванович. – Он позавчера разговорился на перевязке. Сказал – не мог инвалидом оставаться там, где вырос. Не хотел, чтобы родня ему из жалости помогала. Попросил в военкомате Грозного квартиру подальше, на Дальнем Востоке. Они пошли навстречу. 

– Ну что ж, спорить с ним не будем. Захотел жизнь прожить здесь – пусть. Места у нас всем хватит. Но кавказская женщина всегда остается кавказской, где бы она ни жила. Для нее муж на первом месте. Вот она его своим вниманием и окружила, когда со здоровьем случилась проблема… Кстати, надо будет потом, когда все с ним уладите, в протезную мастерскую в окружном госпитале обратиться, чтобы кое-что в конструкции изменили. Я нарисую, что и как. 

– А мы уладим? – спросил Рыков. – Точно? 

– Точно. Ведь главное – понять, где источник… Смотрите: она его без протезов к активности не допускала, он, прежде чем к вам попасть с ухудшением, почти три недели лежал. Пролежней нет, и на том спасибо. Но кто мне ответит на простой вопрос: от чего умирают лежачие больные, даже если уход за ними очень качественный? 

– А они умирают? – спросил Виктор. 

– Еще как, – подтвердил дед. 

Рыков встал с дивана и сказал: 

– Владимир Николаевич, буду с вами честен: хрен его знает, от чего они умирают. Как говорится, сдаюсь. 

 И сел обратно. Дед усмехнулся. 

– Идите сюда. Оба. 

Они встали с дивана, подошли, как двоечники к профессору. 

– Берите снимок, – он показал на тот, что лежал поверх истории болезни. Виктор взял. 

– Ну не просто ж берите, – слегка возмутился Владимир Николаевич. – Смотрите давайте. 

Пленку расправили на окне. Это оказался снимок брюшной полости с захватом малого таза. Ничего особенного, тени от воздуха в петлях кишечника, гребни тазовых костей. 

– Ну вот же, – дед не выдержал, встал с кресла и кончиком карандаша провел по тонкому полукругу в районе мочевого пузыря. – Видите? 

– Теперь вижу, – неуверенно сказал Рыков. – Линию вижу. Понимаю, что это дно мочевого пузыря. И что? 

– Я сейчас тебя заставлю себе такой же снимок сделать, – Владимир Николаевич говорил сурово и недовольно. – И если ты на нем такое найдешь, значит, я зря в хирургию подался. 

Он отошел немного в сторону, чтобы видеть и врачей, и снимок, который Виктор продолжал прижимать к стеклу, взял со стола свой пакет и достал оттуда «Справочник по рентгендиагностике заболеваний внутренних органов». 

– Она его своей любовью и заботой обездвижила. Помните поговорку про благие намерения? Лежачие больные умирают от урологического сепсиса. То, что вы видите на снимке, – осадок в пузыре. Вас анализ мочи его не насторожил? 

– Мы понимали, что он плохой, но не думали, что там первопричина, – медленно ответил Рыков. – Так что нам делать-то теперь? 

– Наипервейшая задача – Тамару отправить домой. Будут ругаться – объясните командиру, что она его своей любовью убивает. Пусть приходит на час вечерком, еду приносит. Организовать коляску. Приставить к нему солдата в персональный пост, чтоб помогал в эту коляску пересаживаться. Инструктора по лечебной физкультуре пригласите. И давайте начальника урологии сюда, пусть промывную систему ставит, какую сочтет нужным. С антибиотиком не подсказываю – я и так вам все, что мог, на блюдечке преподнес. 

Он на секунду о чем-то задумался, а потом спросил: 

– А кто снимок описывал? 

Рыков открыл историю, посмотрел. 

– «Органы брюшной полости и малого таза без патологии, данных за свободный газ и кишечную непроходимость не получены». Подпись – Ковалев. 

– Мало он в туалете учебников читал, – покачал головой дед. – Увидите его, скажите: приходил Озеров, кланяться велел и просил главу про исследования полых органов перечитать повнимательнее. 

Он ткнул пальцем в справочник, а потом повернулся к Виктору спиной с молчаливой просьбой развязать халат. 

– Выполняйте, – на прощание сказал он хирургам, садясь в такси. – А у меня еще дела на даче. Поехали, уважаемый. 

Когда машина скрылась в глубине аллеи, Рыков трясущимися руками достал сигареты и зажигалку и закурил. 

– Дайте мне пять минут, – попросил он неизвестно у кого. – Просто пять минут. А потом я позвоню урологам… 

Он сделал несколько глубоких затяжек, глядя куда-то в небо и шевеля в перерывах между ними губами, будто разговаривая с невидимым собеседником. Потом щелчком отправил окурок в траву и спросил Виктора: 

– А он не хочет обратно вернуться? Я б ему даже к окладу доплачивал. Из своего кармана. 

Виктор пожал плечами. Он чувствовал себя жутким неучем и профаном, но в глубине души ужасно гордился своим дедом. От этого хотелось улыбаться, и он с огромным трудом сдерживался, боясь разозлить и без того взвинченного начальника. 

Они вернулись в ординаторскую. Виктор подошел к столу Рыкова и увидел, что в справочнике есть закладка. Рука сама потянулась к книге, он открыл ее на нужной странице. 

– «Пример снимка малого таза. Мочевой пузырь с осадком», – прочитал Виктор вслух. На иллюстрации был снимок Магомедова – ну просто один в один. 

– Он знал, – тихо сказал за спиной Рыков. – Он еще вчера, черт побери, все знал, когда я позвонил, а ты ему рассказал. 

У Виктора на несколько секунд перехватило дыхание. Он не представлял, что ответить Рыкову, да и нужно ли отвечать. 

– Сколько Владимиру Николаевичу лет? 

– Восемьдесят четыре, – сумел сказать Виктор, все еще не в силах прийти в себя от изумления окончательно. 

– Я лет десять смогу ему зарплату платить, – серьезно сказал Рыков. – И картошку копать на даче. И машину мыть буду. 

И Виктор вдруг понял, что Рыков не шутит. 

Сделав из бинта ремешок, Владимир Николаевич повесил на шею маленькую кастрюльку и зашел в заросли малины. Аккуратно раздвигая колючие ветки и неприятно царапающую листву, он принялся сдергивать большие сочные ягоды. Периодически дед отмахивался от назойливых ос, чье гнездо было, похоже, где-то поблизости. 

Виктор в нескольких метрах от него качал воду из скважины в бочку и украдкой смотрел на часы – хотелось есть, пить и домой. 

Еще с детства он помнил: плана поездки на дачу не существует. План формируется непосредственно на самой даче, поэтому обещания типа «выкопаем картошку, соберем крыжовник – и сразу назад» никогда не выполнялись. К первым двум пунктам плана добавлялись обязательно прополка, формирование водного запаса, уборка какого-то непонятного мусора, поливка-подкормка и еще много чего. 

Вот и сегодня слова деда «Надо бы малину собрать, а то пропадает» он, как и двадцать лет назад, не воспринял всерьез, но «накачать две бочки воды, а если в скважине мало, то натаскать с ручья» – оказалось полной неожиданностью. Качать еще куда ни шло, но ручей был в двухстах метрах, и таскать оттуда по два десятилитровых ведра ой как не хотелось. 

С того дня, как Владимир Николаевич помог им с Рыковым разобраться с причинами болезни Магомедова, прошла неделя. Ильясу стало легче на следующий день после прицельного курса лечения. 

Тамара, конечно, была возмущена тем, что ее вежливо, но жестко отстранили от ухода за мужем, однако Рыков был непреклонен. Он немного усугубил картину заболевания Магомедова, придумав какие-то несуществующие бактерии, опасные и для самой Тамары; она поверила, собрала вещи и ушла домой, возвращаясь лишь на один час в день и надевая перед входом в палату халат, бахилы и маску, словно собиралась войти не к мужу, а в город, зараженный чумой. 

Дед, конечно, поинтересовался результатами лечения. Виктор доложил – как всегда, на кухне, за чашкой чая. Владимир Николаевич записал себе на листочке, какие именно антибиотики они использовали, чтобы быть в курсе современной терапии сепсиса. 

Предложение Рыкова Виктор озвучил – больше, конечно, в шутку. Дед усмехнулся: 

– Приходить буду, только позовите. И доплачивать мне не надо. Вы, главное, чуть шире мыслите. На мелочи внимание обращайте. Проблема может быть не только в пациенте, но и в его окружении, поведении, в его быту, привычках. А в помощи я вам никогда не откажу, пока ноги ходят и глаза видят. 

– Спасибо, дед, – только и смог ответить Виктор. – Постараемся не эксплуатировать внаглую, но иногда без твоего опыта не справиться. 

– Лишь бы я для вас палочкой-выручалочкой не стал, – дед скептически покачал головой. – Понадеетесь на меня – а я ведь тоже не всесилен. 

Такой вывод у Виктора в голове не помещался. Дед был непререкаемым всезнающим авторитетом, и на этом фундаменте много лет существовало глубокое уважение к Владимиру Николаевичу. 

Виктор периодически заставал у деда в гостях своих коллег по госпиталю – они приходили к нему так же, как и он, за ответами. Хирурги, травматологи, урологи – почти у всех находился вопрос к Владимиру Николаевичу. После их ухода на столе в комнате вырастала на время стопка книг, по ним дед сверялся со своими знаниями, не отдавая все на откуп стареющей памяти. На любой эпизод у него была готова цитата из справочника или снимок из личного архива. 

Виктор иногда заглядывал в те книги, что служили деду источником знаний. Он видел главы, где были подчеркнуты целые абзацы; страницы с пометками на полях; небольшие закладки с комментариями, вложенные в нужных местах. Это могли быть самые простые «Неотложные состояния в хирургии», что жили в столе у каждого врача; мог быть том «Большой медицинской энциклопедии». А могла оказаться и книга со странным названием «Общая хирургическая агрессология», что вызывало у Виктора ассоциации с каким-то вероломным нападением болезни на человека в четыре часа утра без объявления войны. 

Во время визитов нейрохирургов дед доставал из стола свои лекции из академии, где каждый нерв был им собственноручно нарисован – вот кисть с повреждением локтевого нерва, вот – срединного, а вот человечек в положении «рука просит, нога косит» – после инсульта. Дед рисовал сам, да так здорово, что все рисунки могли служить хорошими иллюстрациями для учебников. 

Травматологов у деда ждала большая коллекция снимков на все случаи жизни и огромное число придуманных им конструкций для фиксации, на часть из которых были оформлены изобретения и рацпредложения. Полигоном для их создания Владимиру Николаевичу служили детские конструкторы Виктора, в большом количестве оставшиеся после окончания школы. Всегда под рукой были гигантский транспортир, линейка, макеты костей из обрезков метапола – дед мог спланировать любую операцию, не выходя из дома. Ну или на крайний случай в гараже, если каких-то деталей не хватало. У него не было дома негатоскопа, но он сам сделал его из посылочного ящика и проведенной внутрь него лампы. Ящик висел на стене кладовой и использовался обычно при плохом освещении; в остальных случаях негатоскопом деду служило окно… 

– Не заснул? – дед подошел достаточно тихо и незаметно. – Я смотрю, насос шуметь перестал.

– Да вот задумался, – ответил Виктор, глядя в бочку и понимая, что она практически полная. – А ты, я гляжу, с малиной разобрался? 

– Варить все равно некому, так что дочиста не стал выбирать. Поедим зато вдоволь. Не зря ее медведи любят. Давай, заканчивай. 

Он пошел вверх по склону к домику. Виктор снял матерчатые перчатки, бросил их в сарай и двинулся следом. Дед шагал широко, придерживая кастрюльку с малиной одной рукой. Виктор с трудом поспевал за ним. 

Наверху Владимир Николаевич поставил собранную малину на лавочку, погремел садовым умывальником, тщательно вымыв руки и вытерев их так же, как десятки лет делал это в операционной, – одну руку ближайшим концом полотенца, другую, через перехват, противоположным. Виктор и сам так делал довольно давно, привычки с работы стали привычками в жизни. 

Опустившись на лавочку, дед прислонился спиной к стене дома, соблюдая ровную осанку. Две межпозвонковые грыжи, перенесенные около тридцати лет назад практически на ногах, постоянно давали себя знать. 

 Он оглядел свое хозяйство, потом, не поворачивая головы, нащупал малину и взял целую пригоршню. 

– Ты тоже давай, – указал он Виктору. – Я все не съем. Не пропадать же добру. Виктор присел рядом, вытянул ноги. Руки приятно гудели от усталости; малина была очень вкусной, сладкой. 

– Ты только смотри, чтоб клопов внутри не было, – предупредил дед спустя пару десятков ягод. 

– А раньше ты не мог сказать? – спросил Виктор; рука с малиной замерла у рта, он оглядел каждую ягоду. 

– А раньше я и сам забыл, – засмеялся дед. 

– А почему вспомнил? 

– Потому что чуть не съел. 

– Клопа? 

– Ну а что тут такого? Это же не он тебя ест, а ты его. 

Этим логичным выводом дед всегда подкреплял свое предложение съесть, например, червивую сливу. 

– Она же вкусная. Вкусней нормальной, – говорил он при случае. – Эх, вы, молодежь, будете ковыряться – выкинете половину… Я с детства не приучен такое выбрасывать. 

– Твое детство в двадцатые годы прошло, – отвечал в таких случаях Виктор. – Гражданская война, потом коллективизация, голод. Я бы, наверное, в то время не только червивые сливы ел, но и хлеб с плесенью и капусту гнилую. 

– Хлеб с плесенью – это самое страшное, что ты смог себе сейчас представить? – дед сурово комментировал заявление внука. – Да уж, избалованы вы донельзя… 

 Они молча съели примерно половину литровой кастрюльки. Дед посмотрел на часы, спросил: 

– Торопишься? 

– Да не очень, – пожал плечами Виктор. 

– К бабушке тогда заедем. Он встал, взял в домике секатор, нарезал гладиолусов, положил их на лавочку рядом с Виктором и пошел переодеваться… 

Кладбище было недалеко, километров пять или шесть. Дед доехал быстро – внуку за руль сесть не предложил. Виктор сидел сзади, придерживал цветы и малину, если «жигуленок» подбрасывало на кочках. Когда по краям дороги появились ограды и первые кресты, дед сбавил скорость.

Остановились они в тени довольно большой березы, выросшей на углу их сектора. Дед вышел из машины, взял у внука цветы, достал из багажника канистру с водой, пошел впереди. Они перешагнули через низкую, сантиметров в тридцать, ограду, ступили на траву вокруг невысокого холмика. 

– Здравствуй, Тонюшка, – сказал дед. 

Он всегда разговаривал с бабушкой, когда приходил сюда. Делал он это почему-то несколько виновато, словно извиняясь перед ней за то, что все еще жив. 

 «Антонина Михайловна Озерова» – в который раз прочитал Виктор, стоя у деда за спиной. Они были почти одногодками. Она – известная на всю страну молодая ткачиха, ставшая в одночасье медсестрой, он – молодой хирург, готовящийся к работе в больнице, но призванный на курсы военврачей в день начала войны. У обоих – «За боевые заслуги» и по ордену Красной Звезды. Оба ни разу не ранены, словно хранил их Бог для жизни после победы. 

Дед поставил цветы во вкопанную вазу, долил из канистры воды. Виктор протер плиту у памятника, убрал листву и ветки, вздохнул, взял канистру и вернулся в машину. 

Это была традиция – дед оставался на лавочке один еще минуты на три. Было видно, что у него шевелятся губы. Он всегда с ней разговаривал; однажды Виктор услышал долетевшие по ветру какие-то обрывки фраз, потому что дед из-за плохого слуха говорил довольно громко, и после этого всегда уходил подальше, чтобы случайно не подслушать того, что не было предназначено для его ушей. 

На этот раз было довольно прохладно, ветрено, и Виктор сел в машину. В лобовое стекло изнутри билась случайно залетевшая муха; в салоне пахло малиной и совсем немного бензином. 

Через несколько минут дед встал с лавочки, подошел к памятнику, положил на него руку, потом отвел взгляд в сторону и направился к автомобилю, но по дороге вдруг остановился, а потом пошел снова – но уже в другую сторону. Виктор проследил направление. Целью деда была могила его сослуживца, к ней он тоже подходил, не каждый раз, но довольно часто. 

Виктор решил присоединиться к нему, вышел, направился к деду. Вдвоем они замерли у памятника, Владимир Николаевич покачал головой и сказал: 

– Гляди, Рашид, вот и внук подрос. А ты его когда-то кишмишем кормил на даче, помнишь? 

Виктор помнил. Был он тогда маленьким, дачный поселок казался ему просто огромным, сходить к дяде Рашиду за двести метров было целым приключением. Взявшись с дедом за руки, они шагали мимо чужих заборов, живых изгородей, машин – а в конце этого пути ему всегда давали то конфету, то вкусный виноград. 

Дядя Рашид был очень худым, с блестящими глубоко посаженными глазами, постоянно в армейской рубашке; к мальчику он был добр, с дедом разговаривал почти всегда только о работе. Они оба когда-то служили вместе в госпитале, дед – ведущим хирургом, а Рашид Ахмеров – ведущим терапевтом. Из когорты врачей, прошедших войну, они оставались в госпитале «последними зубрами». 

И вот за пару лет до бабушки дядя Рашид умер. Тихо, незаметно, у себя на даче.

Продолжение следует

Автор: Иван ПАНКРАТОВ