Бестеневая лампа

Продолжение. Начало в номерах за 7 и 14 августа 

Они провозились в гараже еще около часа, освободив место для «Жигулей». Дед подавал Виктору мешки, тот принимал их внизу, в подвале, и все думал, думал о том, как старый хирург видит всех молодых насквозь. Лучше всякого рентгена. 

Когда работа закончилась, дед протянул ему руку и помог выбраться наверх, хотя надобности в этом особой не было. 

– Выводы для себя сделал? – спросил он Виктора, не выпуская руки. 

– А куда ж деваться, – тот пожал плечами. – Пришлось. 

– Это главное, – согласно кивнул дед. – В медицине все так – старайся извлекать уроки из ошибок других. Свои еще успеешь понаделать. А что там с дежурной медсестрой? 

– Рыков на личный контроль взял. Мы с ним все объяснительные прочитали – не надо Шерлоком Холмсом быть, чтобы понять, что драку предотвратить она не могла. Но выговора не избежать, я уверен. С формулировкой «За ненадлежащий контроль за переменным составом». Из тех, кто в виновниках будет ходить, она легче всех отделается. Год без премии. Я без академии и без четырехсотого приказа – а это примерно триста тысяч к зарплате. Рыков – ему могут контракт не продлить, у него заканчивается через полгода. 

Дед внимательно выслушал, одобрительно кивнул, убрал в сторону табуретку, сложил стульчик и пошел к машине. Заехал он в гараж быстро и четко, с одного раза, впритирку к хранилищу для картошки. Выбрался из машины, несмотря на тесноту и больную спину, и каким-то хитрым шагом, опираясь на стену одной рукой, вышел из гаража. Виктор помог ему закрыть двери, а потом сказал: 

– Рыков хочет, чтобы я тебя чаще привлекал к консультациям, особенно после этой салфетки. У нас хватает порой непонятных пациентов – где-то с диагностикой проблемы, где-то с техникой или с тактикой. 

Дед кивнул, понимая и соглашаясь. 

– Зовите. Я пока при памяти. Чаю, может, хочешь?

Виктор не отказался, и они поднялись к деду домой. Владимир Николаевич любил чай с молоком, пил всегда из огромной кружки, чуть ли не полулитровой. «У начальника должна быть большая кружка, – говорил он. – Чем больше кружка, тем больше уважение». У Виктора на работе была такая же – только любил он больше кофе. 

Расположившись на кухне, они несколько минут молча отхлебывали из своих кружек, дед хрустел сушками, немного вымачивая их, чтоб поберечь зубные протезы, Виктор ел бутерброд с колбасой. 

– Дед, все спросить тебя хочу… 

– Давай, – закинув очередную сушку в рот, ответил дед. 

– Есть в твоей биографии один факт… Ты, наверное, и не задумывался об этом никогда. Когда закончилась война, тебе было двадцать шесть лет. Всего двадцать шесть. И ты знал всю военно-полевую хирургию. Ты оперировал на голове, груди, животе, конечностях. Ты не боялся кровотечений, перитонитов. И ты был лишь на три года старше теперешних выпускников мединститутов. 

Дед заинтересованно слушал – похоже, он действительно, никогда не задумывался над этими фактами. 

– Сейчас, если в двадцать шесть лет ты сможешь в одиночку аппендицит прооперировать, ты просто гениальный хирург, – продолжил Виктор. – Я вижу, что творится в операционных. Накопилась масса узких специалистов, скоро появятся хирурги по левому легкому или по правой ноге. Сертификаты и регламентирующие документы, приказы бесконечные – сюда нельзя, туда не смей. А ты мог все, и никаких тебе разрешений на это не надо было. Я же помню, как ты рассказывал про Курилы, где и зубы удалял, и «волчью пасть» оперировал… 

– Замечательная история там, кстати, случилась, – подхватил дед, услышав слово «Курилы» и даже не заметив, что перебил внука. – Остров наш, Кунашир, далеко не самый большой был. Медсанбат на одном берегу, районная больница на другом. Между ними тридцать километров – остров довольно узкий. Звонят из больницы: у женщины трудные роды, кровотечение, не справляются, помощи просят. У нас вертолета нет – какие тогда вертолеты? Машина санитарная – одна разобрана в гараже, другая не завелась. Я принимаю решение и иду туда пешком. А это не по асфальту тридцать километров, там и через сопки перевалить надо было. 

– Да ты Бэтмен, дед, – усмехнулся Виктор. 

– Сам ты Бэтмен, – отхлебнул дед чаю, демонстрируя свои знания о мире супергероев, и продолжил: – Бэтмену до меня как до Луны. Он бы пешком точно не пошел. А я за восемь часов добрался. Женщина живая еще была, они ее как-то дотянули до утра… 

– Ты ночью, что ли, шел? 

– А я не сказал? – искренне удивился дед. – Они ж вечером позвонили. Такие вещи всегда не ко времени. Как говорится, зубы начинают болеть в ночь на субботу. Вот и она – решила рожать вечерком. Я пришел, разобрался с ней, прооперировал. Ребенка, правда, не спасли, но зато мать жива. Лечение расписал на ближайшие два-три дня, позавтракал – и обратно. 

– Обратно – в смысле пошел? – Виктор забыл про свой чай. – У них машины не нашлось? 

– А я не спросил. И они тоже не предложили. Обратно даже быстрей получилось – потому что днем. А что, я молодой тогда был, вот как ты сейчас, еще и тридцати лет не исполнилось. Как говорится, даже не вспотел. 

Виктор молчал, не в силах что-то внятное произнести. У них в сорока километрах от госпиталя был филиал, и эта ситуация была похожа на то, как если бы ему сказали: «Сходи туда, прооперируй, и потом сразу назад». 

– А я так понимаю, ты меня о чем-то спросить хотел? – внезапно прервал думы Виктора дед. 

– Да, хотел, но эта твоя кунаширская история меня просто добила. 

– Много еще тузов в рукаве, – усмехнулся дед. – Спрашивай. 

Виктор хотел задать простой вопрос: «Ты же видишь, как изменилась медицина, как изменились люди – скажи, дед, мы деградируем?» Но он вдруг понял, что и сам знает ответ на этот вопрос. И поэтому задал другой: 

– Научиться хирургии можно только на войне? Вот в академии все начальники отделений прошли через горячие точки, у каждого диссертация по боевой травме на личном опыте – и им веришь, как последней инстанции. Как вот я тебе верю. 

– На войне? – дед прищурился. – Не люблю я про войну говорить, ты знаешь, но раз речь зашла… Идеальные условия для обучения хирурга возникают тогда, когда можно делать неограниченное количество ошибок. Как в твоих этих компьютерных играх – «перезагрузиться», так это называется? Вот война – это как раз такое место. Можешь перезагружаться хоть после каждой операции. 

Но на войне есть и обратная сторона медали – там убивают. И хирургов в том числе. Ведь что такое операционно-перевязочный взвод? Это полкилометра от передовой, что, в принципе, несущественная величина. Так что не факт, что ты доживешь до победы и сохранишь все знания. Поверь, если бы у меня была возможность учиться не на войне, я бы с радостью ее выбрал. Но товарищ Сталин и его идейный оппонент Гитлер решили этот вопрос за меня, я надел форму военврача третьего ранга и пошел обучаться военно-полевой хирургии из военкомата в городе Свердловске сразу по окончании института. Так что… Ты не знаешь военно-полевой хирургии в том объеме, в каком я знал ее в двадцать шесть лет. Но ты не знаешь и войны – и поверь, это дорогого стоит. 

Он задумался на мгновение, а потом отодвинул тарелку с сушками в сторону и сказал каким-то чужим ледяным голосом: 

– И хватит об этом. 

Виктор молча кивнул, соглашаясь. 

Экран телефона, лежащего на столе, засветился фотографией Рыкова. 

– Слушаю, Николай Иванович, – ответил на звонок Виктор. – Да, хорошо… Постараюсь на завтра, – сказал он, выслушав короткую просьбу начальника, и отключился. 

– Как говорится, на ловца и зверь, – положив телефон на стол, он посмотрел на деда. – Есть у нас один пациент. Загадочный. И что-то он затяжелел. Рыков просит тебя поучаствовать в диагностике. Лучше всего не затягивать и сделать это завтра. Ты на дачу не собирался? 

– Собирался, – честно признался дед. – Но могу с утра к вам, а потом и по своим делам. Там еще шесть рядков картошки осталось, надо подкопать. А что за пациент? 

– Бывший офицер. Ему в Чечне ноги оторвало, обе стопы. Культи на уровне верхних третей голеней. Он их протезами натирает сильно, до язв. Жена его обратилась к нам помочь санировать, потому что сама не справляется. Мы положили, перевязываем, физиопроцедуры на месте делаем. А ему хуже и хуже, причем совершенно непропорционально тому, какие у него раны. Рыков сказал, что пришли его анализы – и там недалеко до сепсиса. 

Дед слушал внимательно, потом спросил: 

– Жена с ним в палате? 

– Да, ей разрешили с ним находиться, в интенсивке два места, и пока никому на второе не надо. 

– Ага, – покачал головой дед. – С ним, значит… 

Виктор немного напрягся, а потом решил уточнить: 

– Ты что, думаешь, это она что-то делает? Его четыре года назад ранило, она до сих пор от него не ушла. Мы же видим, как она с ним возится… 

– Ничего я не думаю, – возмутился дед. – Но мысли у меня есть на этот счет. Завтра посмотрим. 

Он взглянул на часы, встал из-за стола, вышел в комнату и включил телевизор. В это время дед всегда смотрел новости, выкрутив из-за глухоты звук почти на максимум. Виктор по-быстрому сполоснул обе кружки, попрощался и ушел домой. 

Завтрашний день обещал быть интересным. 

Виктор приехал за дедом на такси. Он был уверен, что придется ждать, потому что машина пришла почти на пятнадцать минут раньше, но дед превзошел его ожидания – он сидел во дворе на лавочке и поглядывал на часы. Ждать и догонять – это были два его нелюбимых занятия. Рядом с ним лежал сложенный черный целлофановый пакет с чем-то плоским и большим внутри. 

Водитель посигналил, Виктор открыл окно и помахал рукой. Дед встал и поправил стрелки на брюках. Он был в сером костюме, в котором раньше всегда ходил на работу. Белизну рубашки подчеркивал не очень яркий бордовый галстук с идеально завязанным узлом, на ногах безупречно вычищенные туфли. Стрелки на брюках – про такие говорят обычно «порезаться можно». 

Не забыв пакет, дед подошел, заглянул в машину, поздоровался с водителем и сел на переднее сиденье. Пакет положил на колени. 

– В госпиталь, – произнес Виктор. Машина тронулась. – Что с собой несешь? 

– Не спеши, – дед не повернул головы. – Всему свое время. Твоя машина где? 

– Не спрашивай, – расстроенно ответил Платонов. – К академии готовился. Продал… Дед поймал его взгляд в зеркале заднего вида, на секунду нахмурил брови, но ничего не сказал. 

Доехали они быстро. Виктор сбегал на проходную, договорился с дежурным по части – ворота медленно отъехали в сторону, и таксист прополз мимо шлагбаумов и бетонных блоков на территорию. Дежурный офицер вышел из своего «скворечника», приблизился к автомобилю и, словно гаишник на обочине, отдал воинское приветствие и попросил открыть окно. 

– По территории части скорость не больше пяти километров в час, – сурово сказал он таксисту. – И не по центральной аллее, а вокруг объедете, – он махнул рукой в сторону, очерчивая маршрут. Потом наклонился, чтобы посмотреть на пассажиров, увидел деда, заулыбался и попытался в такой согнутой позе встать по стойке смирно. Вышло довольно глупо и смешно, но он тем не менее громко произнес: 

– Здравия желаю, товарищ полковник! 

Таксист скосил глаза на деда, поняв, что привез какую-то важную шишку, и вжался спиной в сиденье. 

– Спасибо, – дед кивнул в ответ. – Давайте мы поедем, а то стоим тут перед штабом… 

– Конечно, Владимир Николаевич, – радостно ответил дежурный офицер. – Проезжайте. 

Таксист отпустил тормоз, и машина медленно покатилась по аллее. 

– Это кто был? – спросил дед, когда они отъехали метров на пятьдесят. 

– Баканин, майор с рентгенпередвижки, – напомнил Виктор. – Ты с ним еще постоянно ругался по поводу описаний плоскостопия и сколиоза, помнишь? 

– Я смотрю, личность знакомая, – задумчиво ответил дед. – И как он, лучше стал углы измерять? 

– А хрен его знает, – пожал плечами Виктор. – Но судя по тому, с каким энтузиазмом он тебя встретил, ваши беседы пошли ему на пользу. 

Он хорошо помнил, какие баталии разворачивались порой в кабинете начальника отделения лучевой диагностики, когда к ним в гости приходил дед. Ему всегда выделяли лучшее место за столом, он раскладывал перед собой несколько историй болезни с накопившимися вопросами – и начиналось. 

«Вот тут я с вами категорически не согласен… Контур же вот где проходит, а не там, где вы его якобы увидели… Это не костно-травматические изменения, а послеоперационные, а вы их в отрицательную динамику записываете… Вот эти углы на позвоночнике кто рисовал? Вы, товарищ капитан? Вас на уроках геометрии в школе не научили транспортиром пользоваться?..» 

Начальник рентгенотделения Ковалев в такие минуты стоял обычно навытяжку рядом с дедом и смотрел не в снимки, а на лица своих подчиненных и метал в них молнии. А сами врачи покорно слушали, сидя за столом с длинным рядом негатоскопов, и вглядывались в снимки, пытаясь понять, где же проходит граница между их пониманием лучевой диагностики и опытом Владимира Николаевича. 

Один раз Ковалев попытался заступиться за своих специалистов и начал это со слов: «Товарищ полковник, вы работаете столько лет, сколько мы тут все вместе даже не живем еще…», но продолжение фразы булькнуло и застряло где-то в трахее после того, как дед поднял на него свой суровый взгляд. 

– Умный врач всегда найдет время для самообразования, – медленно сказал он Ковалеву. – Положите пару учебников в туалете и курилке – ведь вы там большую часть своей жизни проводите. Возможно, это принесет свои плоды. А пока эти три заключения перепишите – вы же знаете, что ваши неправильно описанные снимки чьи-то судьбы могут поломать. 

Беседы Озерова с врачами быстро становились достоянием общественности практически дословно. Спустя день доктора ходили к Ковалеву в гости, чтобы убедиться, что в курилке лежат справочники по рентгендиагностике. 

И что интересно – они там действительно лежали… 

Такси остановилось у входа в отделение. Дед медленно выбрался из машины; Виктор заметил, что сегодня он как-то по-особенному бережет спину. 

– Вы во-он там под деревом встаньте, а мы минут тридцать, не меньше, а потом назад, – распорядился Виктор, подошел к деду и спросил: 

– Спина шалит? 

– Нормально, – услышал в ответ. – Пару дней в корсете похожу, диклофенак уколю. Пакет возьми, пригодится сегодня. 

Виктор взял протянутый сверток и понял, что угадал, – внутри была книга, тяжелая, толстая. Заглядывать сразу он не стал – раз дед не обозначил сам, что там, значит, есть тут какая-то интрига. 

Поднимался дед на второй этаж медленно, но без остановок, держась за перила. Виктор шел сзади и не видел его лица, но очень четко представлял себе, насколько он сейчас сосредоточен и внимателен к своим ногам. Наверху, на площадке возле ординаторской, уже стоял Рыков. 

– Увидел машину в окно, Владимир Николаевич, – радостно и громогласно заявил он, когда деду до него осталось несколько ступенек. – Спуститься не успел, уж извините. 

Дед дошел до него, на последней ступеньке остановился, поднял голову и совершенно незапыхавшимся, безо всякой одышки голосом сказал: 

– Что ж ты не успел? Курил небось у окна, когда машину увидел? 

– Каюсь, Владимир Николаевич, курил, – засмеялся Рыков и протянул руку. Дед взялся за нее, крепко пожал и, не отпуская, шагнул с последней ступеньки на площадку. 

– Ох уж эти курильщики, – укоризненно покачал он головой. – Вот я только на фронте курил. Как война кончилась, считай, в тот же день бросил. 

Насколько это было правдой, Виктор не знал, но всю жизнь, сколько он помнил деда, тот никогда не курил. То есть минимум тридцать лет. 

– Вот этот разгильдяй, – дед кивнул в сторону Виктора, – пытался в шестом классе научиться… 

– Ну дед, вот ты вспомнил… 

– Цыц. Пытался, было дело, не спорь. Где-то сигареты раздобыл, накурился и приперся домой. А дома никто не курит. И, значит, что? Никуда такой запах не спрячешь. Сразу попался. Ну я и всыпал ему по первое число… 

 Виктор покачал головой, вспоминая. 

– Да уж, – согласился он. – Курить бросил сразу. Так что вы, товарищ подполковник, обращайтесь, если бросить хотите. Дед и вам может… И не только по первое число, но и с первого по тринадцатое… 

– Могу, – кивнул дед. – Но что мы тут все посреди дороги стоим? Давайте пройдем да побеседуем. 

И он решительно направился в ординаторскую. 

Там действительно было накурено. Рыков забежал вперед, вытряс пепельницу в урну, открыл пошире окно, потом показал деду свое кресло. 

– Садитесь сюда, Владимир Николаевич. А мы вот на диванчике. Да положи ты пакет, – нетерпеливо указал он Виктору. Тот пристроил его на стол начальника рядом с календарем и шагнул к дивану. 

Дед подошел к столу, окинул его взглядом, посмотрел на те бумаги, что лежали под оргстеклом, на аккуратную стопку историй болезни, на остро заточенные карандаши в специальном стакане и остался доволен. 

– Ничего лишнего, – сказал он, опускаясь в кресло. – Это хорошо. 

– Еле успел все в тумбочку засунуть, – шепнул Рыков Виктору. – Блок сигарет, карты игральные – у солдат отобрал – и два номера «Плейбоя». 

– За «Плейбой» отдельное спасибо, – в ответ тихо сказал Виктор. 

Дед тем временем сложил руки на столе в замок, повращал немного шеей и остановил свой взгляд на собеседниках. 

– Начнем, пожалуй. Кто доложит по пациенту? 

Рыков откашлялся, встал, как нерадивый школьник, пару раз шмыгнул носом и сказал: 

– Доложит лечащий врач. 

После чего сел обратно и пихнул Виктора в бок. Подстава была неожиданной – впрочем, а иначе какая же это подстава. Виктор замешкался, потому что история болезни осталась на столе у Рыкова, но собрался с мыслями и понял, что помнит практически все. Он сначала хотел говорить сидя, потому что ему показалось, что делать доклад по пациенту для родного деда можно и в более расслабленном положении, но вдруг осознал, что перед ним сейчас в кресле начальника сидит не просто родной человек, а ведущий (хоть и в прошлом) хирург этого госпиталя. Ноги сами подняли его с дивана. 

– В палате номер четыре, она же интенсивной терапии, четвертые сутки находится ветеран боевых действий, майор в отставке Магомедов Ильяс Магомедович. Предварительный диагноз звучит как «Трофические язвы культей обеих голеней. Отсутствие нижних конечностей на уровне верхней трети голеней вследствие травматической ампутации обеих стоп после минно-взрывного ранения. Синдром системной воспалительной реакции». Несколько косноязычно получилось, но пока вот так. Поступил к нам с жалобами на длительно не заживающие раны культей, общую слабость, повышение температуры тела, отсутствие аппетита, выраженную астению. Со слов самого пациента и его жены Тамары, такое состояние беспокоит в течение последних двух недель с некоторым ухудшением. Самостоятельно выполнялись мазевые перевязки, протезы не носит в связи с ранами. 

– Жена его перевязывала или он сам ухитрялся? – внезапно спросил дед. 

– Жена. 

Дед взял из стакана карандаш и сделал пометку в настольном календаре Рыкова, после чего кивнул. Виктор расценил это как предложение продолжать. 

– Анализы при поступлении показались нам довольно странными. Высокий лейкоцитоз, сдвиг формулы влево, немного пониженный гемоглобин. Начали лечить местно плюс антибиотик, а на следующий день анализы повторили. Лейкоцитоз вырос на пару единиц, несмотря на то что всего за сутки раны немного очистились. Исходя из лабораторных данных решили исключить системную реакцию, направили его на УЗИ, попутно выполнив еще и обзорные снимки грудной клетки и брюшной полости. На них – все хорошо, на УЗИ легкая гепатомегалия. На следующий день температура приобрела гектический характер… 

Виктор вдруг понял, что дед довольно сильно отстал в нынешней классификации сепсиса и его критериев, потому что с тех пор, как он уволился, она почти каждый год менялась, дополнялась, расширялась. «Если что, аккуратно пройдусь по теории, чтоб не подумал, что мы его, дурака старого, учить вздумали», – отметил про себя он. 

– Собственно говоря, к чему это все веду… – хотел подытожить Виктор, но дед закончил вместо него: 

– К сепсису. Все критерии налицо. Лейкоцитоз, фебрильная лихорадка, гепатомегалия, – сделал вывод за Виктора дед. – Все по последнему докладу Ассоциации специалистов по хирургической инфекции за прошлый год. 

Виктор не смог сдержать удивления, но спросить ничего не решился. Дед увидел приподнятые брови внука и сказал: 

– Ты мне ноутбук зря, что ли, подарил? На пенсии много чего сделать можно от безделья. В том числе понять, что такое Интернет, и с его помощью разобраться с классификацией сепсиса. 

Виктор развел руками и молча сел на диван. 

– Я вижу, что проблема довольно проста. Есть пациент с сепсисом, но вы не можете понять, где у него источник. 

– Так точно, – ответил Николай Иванович. – Язвы на культях, конечно, грязненькие, но не септические. Пневмонии нет, абсцессов печени и селезенки нет, никаких признаков поражения пазух. То есть отсевов нет. Но, если так пойдет и дальше, он у нас умрет с нераспознанным очагом. Исходя из логики происходящего мы должны сегодня собрать консилиум по этому поводу, но сначала хотим выслушать ваше мнение. Если нужно, его история – в стопке рядом с вами с самого верха лежит. 

Дед протянул руку, взял историю болезни, сразу открыл с того места, где были вшиты анализы, пролистал внимательно бланки, потом посмотрел несколько дневниковых записей. Напоследок он развернулся к окну и взглянул на пару снимков, вложенных в историю. Затем оперся на локти, снова сцепил пальцы рук в замок и положил на них подбородок, глядя куда-то в сторону и о чем-то размышляя. 

– Режим постельный, конечно же? – спросил он, не поворачивая головы. 

– Само собой, – ответил Рыков. – Палата интенсивной терапии, все как положено. 

– И жена с ним? Кормит, перестилает, умывает? Санитарка вообще им не занимается? 

– Жена не пускает, – покачал головой Рыков. – Ее бы воля, она там и готовила бы ему, но мы запретили газовую плитку. Он герой войны, за него совет ветеранов просил, командир пошел навстречу. 

– Понимаю, – дед встал с кресла. – Халат найдем для меня? 

– Все готово, Владимир Николаевич, – начальник вскочил с дивана, метнулся к шкафу и через мгновение держал в руках белоснежный халат с завязками на спине, как дед всегда любил. Мода на акушерские халаты была у деда с войны – в них удобно было наклоняться к больному или к столу, потому что ничего не провисало спереди. Война кончилась, а привычка осталась. 

Они втроем прошли в отделение. Сестра на посту знала о том, что ожидается некий серьезный гость, но была не в курсе того, кто этот пожилой и слегка прихрамывающий доктор, перед которым сам Рыков ходил чуть ли не на цыпочках. Она встала за столом, поздоровалась, дед кивнул ей в ответ. 

Николай Иванович открыл дверь интенсивки. Они вошли. 

Магомедов лежал на кровати у окна и смотрел телевизор. Его жена Тамара в темно-синей блузке и такого же цвета юбке до пола резала на столе у холодильника хлеб и готовила мужу бутерброды; волосы были собраны под белый платок, им она напоминала Виктору сестру милосердия из старых фильмов. 

– Доброе утро, – поздоровался Рыков. – Мы к вам с обходом, и нам поможет один очень важный и знающий специалист, Озеров Владимир Николаевич, полковник медицинской службы. 

Магомедов, услышав голос начальника отделения, тут же протянул руку с пультом в сторону телевизора и выключил его. Тамара на мгновение замерла – Виктор понял, что она ждет какой-то реакции мужа. 

– Прекрати пока готовить, присядь, – указал Ильяс своей жене. Тамара покорно отложила в сторону нож, вытерла руки полотенцем и села на вторую кровать.

Продолжение следует

Автор: Иван ПАНКРАТОВ