Бестеневая лампа

Часть 1 «Итальянский метод» 

В тот день случилось событие, которое изменило жизнь Виктора Платонова – сержант Терентьев сломал челюсть рядовому Липатову. 

Вроде не первый буйный сержант в армии, не первая сломанная челюсть, но звезды в тот день сошлись так, что плохо от удара стало не только Липатову. 

Избежать драки было практически невозможно. Терентьев, само собой, понятия не имел, кого он встретит в госпитальной палате, когда зайдет туда. Липатов же никак не ожидал увидеть сержанта, которого он полтора месяца назад послал куда подальше из окна вагона на какой-то безымянной сортировочной станции под Томском, причем тогда он сделал это очень смело – поезд уже отъезжал, и высунуть в окно средний палец было делом совсем неопасным. Но Российские железные дороги распорядились таким образом, что привезли всех в итоге в один и тот же город. Липатова – служить, а Терентьева – дослуживать. 

Все, что успел сержант сделать, войдя в палату, так это положить на кровать мыльно-рыльные принадлежности и обвести всех взглядом. Спустя секунду он бил Липатова наотмашь в скулу. 

Их растащили практически мгновенно, но из угла рта пострадавшего уже текла струйка крови, а сержант сжимал ладонью левой руки костяшки на правой – уж слишком хорошо он вложился в этот удар. 

На шум в палату вбежала медсестра Светлана. Понять, что произошло, из диспозиции «все держат Терентьева, а Липатов у окна прижимает руку к лицу» было очень просто. Она матюкнулась коротко, но емко – и рванула в ординаторскую. 

Платонов, оставшийся на обед, сидел в кресле, закинув ноги на стол и глядя в экран ноутбука, где разворачивалось действие очередной серии «Ходячих мертвецов». Рик Граймз, как всегда, в кого-то стрелял, толпы мертвецов вываливались из леса на шоссе, логика отсутствовала напрочь, но смотреть было интересно. Услышав, как открылась дверь, Виктор быстро скинул ноги на пол. Света ворвалась вихрем: 

– В третьей палате драка, Виктор Сергеевич! 

Платонов поставил кино на паузу и встал с кресла. 

Пойдем глянем, что к чему… 

К тому времени инцидент себя исчерпал. Липатов сидел на кровати и щупал пальцами постепенно опухающую щеку, пара его товарищей была рядом – на всякий случай, если Терентьев полезет драться снова. Сам виновник драки стоял в углу палаты, сослуживец из части слегка придерживал его плечом. 

Платонов вошел вслед за медсестрой, осмотрел поле боя. Кинул безынтересный взгляд на сержанта, приблизился к Липатову, встал напротив так, чтобы свет падал тому на лицо, взял аккуратно за подбородок, повернул голову в разные стороны. 

– Рот открыть сможешь? 

Тот попробовал, сумел раздвинуть губы на сантиметр и охнул. 

– Где? 

Липатов указал на левую половину лица, у самого угла. Платонов прошелся там пальцами, отметил неровность контура, вздохнул, повернулся к медсестре. 

– Программа такая. Липатова в рентген – без истории болезни. Пусть сделают описание на отдельном листе. Что делать, чуть позже сообразим. С этого героя (он указал на Терентьева) – объяснительную. Со всех, кто в палате, тоже. Вариант «я спал и ничего не видел» – шаг в сторону досрочной выписки в часть. Широкий шаг. Уверенный, я бы сказал. 
Он подошел к сержанту. Тот смотрел на него безо всякой злобы, прекрасно понимая, что сделал. 

– Руку покажи, – Платонов протянул к нему ладонь. 

Сержант показал. Костяшки были с виду целыми, но немного багровыми. Платонов достал телефон, поднял руку на уровень лица Терентьева, сфотографировал, чтобы было понятно, кому принадлежат пальцы на фото. 

– Возьми мои два пальца, зажми в кулак. 

Сержант сжал – крепко, никакой слабости Платонов не ощутил. 

– Болит? 

Терентьев отрицательно покачал головой. 

– Этому рентген не надо, – сказал для сестры Виктор. – Из третьей палаты переместить его в пятую, к офицерам. Появится рядом с третьей – поедет в комендатуру сразу же, не дожидаясь дознавателя, – пояснил Платонов, глядя в глаза сержанту. Тот молча взял с кровати свой пакет и вышел в коридор. 

Медсестра махнула Липатову рукой. Солдат встал, подошел к ней. Платонов обвел всех взглядом и напомнил: 

– Через десять минут жду объяснительные в кабинете. И там четко написано, кто кого ударил. Время, – он посмотрел на часы, – тринадцать пятнадцать. Это чтобы показания у вас не сильно расходились. Все все поняли? 

Вразнобой послышались утвердительные ответы. 

– Вот и прекрасно, – Платонов сунул руки в карманы халата и направился к выходу. В коридоре он увидел, как санитарка с Липатовым спускаются по лестнице, достал телефон, позвонил Ковалеву в рентген и вкратце описал ситуацию. Было такое далеко не впервые, травму сначала проще диагностировать и только потом по ней докладывать начальнику, ведущему и командиру. На отдельном листочке это писалось на случай, если командир видел какой-то способ скрыть травму, но в данном случае Платонов такой возможности не наблюдал. Перелом челюсти не синяк на попе – его теперь в стоматологическое отделение придется переводить, шинировать. Плюс страховка положена. 

Виктор вздохнул. На этот раз мимо командирского гнева они вряд ли проскочат. Драка в отделении, перелом, доклад в округ – тянет как минимум на выговор, а то и неполное служебное соответствие. Могло случиться все что угодно. И Рыков еще, как назло, в отгуле после дежурства по части. Надо бы и ему доложить… 

Платонов позвонил. Начальник не ответил. Не взял трубку, хотя Виктор ждал по-честному всю минуту, что сотовая компания отводила клиентам для дозвона. Значит, придется решать ситуацию самому. 

– Давай, капитан, разруливай, – сказал он сам себе. 

Для начала он решил дождаться снимка и его описания. Потом спросить, что с таким делать, у начальника стоматологии и с полученными результатами докладывать ведущему хирургу. На этот план он отвел минут двадцать, максимум двадцать пять. Нашел в телефоне контакт Людмилы Павловны, той санитарки, что ушла с Липатовым, позвонил, попросил ее потом со снимком заглянуть в стоматологическое отделение – благо оно было там напротив, – чтобы показать снимок Кузнецову. 

– И сразу бегом ко мне, – добавил он в конце разговора, закинул ноги на стол и включил кино. Чувак с арбалетом (Виктор постоянно забывал имя этого героя) осторожно крался по лесу, высматривая зомби среди деревьев. 

– Что ж они какие-то вечно грязные, непричесанные, – возмущенно сказал Платонов. – Так и хочется ему расческу дать, а то челка эта… 

На столе запиликала радиотрубка местного телефона. Виктор разочарованно посмотрел на часы, поставил сериал снова на паузу и со словами «Даже в обед достанут…» ответил на звонок. 

Вызывающе любезный голос командирской секретарши Анжелы: 

– Виктор Сергеевич, вас срочно командир вызывает. 

Платонов поначалу хотел сопоставить этот звонок с происшествием в отделении, но по временным интервалам никак не получалось – если только у санитарки не было командирского телефона или если лично Ковалев вдруг захотел его сдать. 

– Да мало ли что там, – сказал Виктор сам себе. – Переодеться надо. 

Он вытащил из шкафа форму, положил на диван и принялся переоблачаться из хирурга в капитана медицинской службы. Это был непреложный порядок вещей – в штаб в халате не ходят. 

– Почему у меня сестры – Света, Наташа, Ольга, а у командира секретарша обязательно Анжела? – задал он вопрос в пустоту ординаторской. – Следующая будет Снежана, наверное. Или Виолетта. 

Он поправил галстук, посмотрел на туфли, достал из тумбочки небольшой отрез шинельной ткани, прошелся по носам, остался доволен. Перед уходом заглянул в отделение и удовлетворенно увидел, как солдаты складывают листочки с объяснительными на стол медсестре. 

– Приду и ознакомлюсь, – громко сказал он Светлане. – Я к командиру. Надеюсь, недолго. 

До штаба было рукой подать, Виктор прошел это расстояние, радуясь хорошей погоде и прокручивая в голове статистику отделения за последний квартал. 

Но статистика ему не пригодилась. 

Когда он вошел в приемную, Анжела подняла скучающий взгляд, махнула головой в сторону кабинета и вновь уставилась в компьютер. Платонов постучал и через секунду, не дожидаясь приглашения, вошел. 

– Товарищ полковник, капитан Платонов по вашему приказанию прибыл, – отрапортовал он, стоя в дверях. Командир – большой, грузный, лысоватый полковник Зубарев сидел не у окна, в своем рабочем кресле за большим столом под портретом Путина, а напротив двери, на кожаном диване, где обычно располагалась дежурная смена во время докладов. В руках он держал чашку с дымящимся кофе. На столике рядом располагалась бутылка – предположительно виски. 

Зубарев поставил чашку рядом с бутылкой, встал. 

– Прибыл – это хорошо, – кивнул он капитану. – Это единственное хорошее за сегодня, что с тобой, Платонов, случилось. 

Виктор напрягся. Командир точно не мог знать про драку, а все остальное не несло в себе существенной угрозы – не сданные вовремя отчеты, не проверенные в частях лазареты и прочие мелочи не относились к тому, за что расстреливают. 

– Фамилия Липатов тебе о чем-нибудь говорит? – Зубарев сделал пару шагов навстречу Платонову. Виктор понял, что все каким-то таинственным образом выплыло наружу. 

– Так точно, товарищ полковник, – отчеканил Виктор. – Рядовой Липатов находится в моем отделении с диагнозом «флегмона правой голени» с четырнадцатого мая, выздоравливает, подготавливаем к выписке. 

– А по моим сведениям, – Зубарев наклонился к Платонову, – рядовой Липатов сейчас находится в рентгенотделении, потому что какая-то сволочь ему челюсть раздолбала у тебя под носом! 

Платонов несколько секунд молчал, но потом понял, что скрывать больше нечего и лучше стать тем, кто доложит первым. Хотя выходило, что он уже второй. 

– Так точно, товарищ полковник, – сказал он, словно и не было предыдущей информации по Липатову. – Пятнадцать минут назад в отделении произошла драка между рядовым Липатовым и сержантом… Не могу вспомнить фамилию, он только поступил, только в отделение вошел и сразу врезал, как я понял. 

– Как интересно, – сухо сказал командир. – Дальше. 

– В настоящий момент происходит диагностический процесс, – Виктор говорил длинными и сложными предложениями, чтобы создать иллюзию полного контроля над ситуацией. – В связи с подозрением на закрытый перелом нижней челюсти слева я направил его в рентген, чтобы с полученными данными обратиться непосредственно к ведущему хирургу. 

– Рыков где? 

– В отгуле по вашему приказу. Разрешите вопрос, товарищ командир? 

Зубарев кивнул. 

– Откуда вы знаете? 

Это было смело, но деваться некуда – узнать лично от командира, кто стучит на тебя в госпитале, было бесценно. 

– Да ты хоть в курсе, кто такой этот Липатов? – Зубарев отступил назад и сел на диван. Он взял сначала чашку кофе, но потом вернул ее на стол, достал откуда-то снизу рюмку и налил виски. 

– Никак нет, – ответил Платонов. – Но сейчас стал догадываться, что не все так просто… 

– Сообразительный, – Зубарев выпил рюмку, поморщился. – Не умею я это американское пойло употреблять, но другого нет. А сегодня, судя по всему, одной рюмкой не обойдется… Липатов, чтоб ты знал, капитан, – сын одного известного на Дальнем Востоке политика. Этот политик в преддверии выборов решил сына в армию отправить, чтоб с этой стороны не зацепили его черным пиаром. Отправил, подстраховавшись таким образом, что служить он будет тихо, спокойно, у связистов… 

– Наверное, не все его там, у связистов, любили, – перебил Платонов. – Потому что флегмона голени у него не просто так появилась. 

– Ему «шины сдули»? – прищурившись, спросил Зубарев. 

– Оно самое, – подтвердил Виктор. – Но при поступлении травму подтвердить не представлялось возможным – кровь нагноилась, а он сам удар отрицал. Солдаты с радостью только на офицерские побои рапорты пишут, а на сослуживцев – не допросишься, им же потом еще в часть из госпиталя возвращаться. Я таких флегмон от пинка по голени не один десяток видел, так что сомнений лично у меня нет. И раз нашелся в части кто-то, кто его пнул, то наверняка было за что, потому что сержант этот, по рассказу медсестры, даже не думал особо. Сразу в морду заехал, без предисловий. 

Зубарев помолчал, прищурившись, потом спросил: 

– Объяснительные собираешь? 

– Конечно. В кармане брюк завибрировал телефон. 

– Ответь, – услышал жужжание Зубарев. 

На экране отобразился номер Ковалева. Платонов выслушал его, отключился. 

– Открытый перелом нижней челюсти слева в области угла, плюс два зуба откололись, шестерки, сверху и снизу. Собственно, поэтому и ставит открытый, – пересказал Виктор командиру услышанное. – В настоящий момент рядовой Липатов отправлен со снимком к начальнику стоматологического отделения майору Кузнецову для определения тактики лечения. 

Зубарев налил вторую рюмку, вытер ладонью лысину, выпил, закашлялся. Платонов терпеливо ждал реакции. Через минуту, когда приступ кашля закончился, раскрасневшийся полковник взял свой телефон, набрал там кого-то. 

– Приветствую еще раз, Герман Владимирович… Разобрался… Да, травма подтвердилась, но ему в настоящий момент оказывают помощь в полном доступном нам объеме… Да, перелом есть… Зашинируют, Герман Владимирович. Все восстановится. Да, ему за это еще и страховка положена… Нет, с таким не увольняют. А с тем, кто его избил, прокуратура и военно-следственный комитет разберутся, уж поверьте. Обещаю и беру под свой контроль. Буду держать вас в курсе. Извините, что так получилось… 

Разговор закончился. Зубарев нажал кнопку и посмотрел в телефон, как в зеркало. Платонову показалось, что он совсем забыл про стоящего рядом капитана. 

– Откуда я знаю? – внезапно спросил командир, подняв глаза на Виктора. – Вот откуда! Сынок папаше из рентгена позвонил! А тот сюда! Депутат, сука! Мне показалось, что он из телефона руку высунул и перед моим носом мандатом своим махал! Он мне пять раз звонил с тех пор, как Липатов у тебя лежит. Пять раз, – махнул рукой Зубарев, – а на шестой вот такая подстава!

– Виноват, товарищ полковник! – Платонов прекрасно понимал гнев командира, но пока было неясно, к чему это все приведет. 

– Виноват? Конечно, виноват! – гневно ответил Зубарев. – В армии всегда кто-то виноват. Не бывает так, чтобы кому-то в морду дали – и никто в ответ по шее и по погонам не схлопотал. 

Он поднялся и направился к своему столу, взяв с собой бутылку и рюмку. Платонов поворачивался вслед за тем, как шел Зубарев. Командир грохнул бутылкой о стол, поставив ее на какие-то папки, выдвинул ящик, вынул оттуда листок бумаги. 

– Узнаешь? 

И Виктор увидел, что это его рапорт. Рапорт с просьбой зачислить капитана Платонова в Военно-медицинскую академию. С визой Зубарева на нем: «Ходатайствую по существу…» 

– Узнаю, – кивнул Виктор. 

Командир, медленно перебирая пальцами, скомкал лист и, собрав его в кулак, швырнул в урну около стола. 

– Не бывает так, что никто не виноват, – скрипнув зубами, сказал он Платонову. – Уж не обессудь, капитан. Мне еще перед округом навытяжку стоять, а там никаких Германов Владимировичей нет, там меня просто разорвут, ты же понимаешь. Напишешь рапорт еще раз – через год. Или через два – смотря как быстро я забуду про Липатова. 

– Другого способа наказать меня не существует? – спросил Платонов, понимая, что решать проблему надо прямо сейчас. Выйдешь за дверь – считай, со всем согласился, назад пути не будут. 

– Может, и существует, – ответил Зубарев. – Но я их пока не вижу. Кругом марш. 

– Товарищ полковник… – попытался зацепиться за беседу Виктор, но командир грубо оборвал его приказом «Выполнять!» и указал пальцем на дверь. Платонов развернулся и вышел в комнату к секретарше. Та сидела спиной к нему и, глядя в косметичку, подкрашивала ресницы. 

– До свиданья, – сказала Анжела, не оборачиваясь. Виктор скрипнул зубами и молча вышел в коридор. 

Только что в урну вместе с его рапортом полетела мечта поступить в академию. Сержант махнул кулаком и сломал Липатову челюсть, а Платонову – судьбу.

Виктор не помнил, как оказался на улице. Он шел, опустив голову и не замечая, что стал накрапывать дождь. Машинально ответил на звонок Кузнецова – тот уже наложил шину на сломанную челюсть, но Платонову было плевать. Он снова и снова видел, как рапорт с командирским согласием летит в урну. 

Хотелось выпить – впрочем, ничего удивительного в этом желании не было. Думал Платонов не больше пяти секунд, а потом направился в кардиологическое отделение. 

В ординаторской – две дамы, погруженные в писанину, Наталья Гвоздева и ее начальник Елена Мазур. Виктор зашел молча, как в свой кабинет, присел за шкафом в кресло и оттуда махнул всем рукой. 

Наталья, не поднимая головы, сказала скороговоркой: 

– Чай, кофе, печеньки? 

– Хуже, – ответил Платонов. – Пришел проверить, есть ли в вашем хозяйстве конфеты с коньяком. 

– Коньяк в тумбочке, конфеты… – Мазур потянулась куда-то под стол, – вот. 

И она протянула Платонову пакет, судя по всему, от благодарных и щедрых пациентов. В пакете оказалась коробка «Рафаэлло» и пара шоколадок. 

– Мы пока можем поддержать только морально, – сказала Гвоздева. – Консультации закончились, теперь все записать надо, пока не забыли. 

Платонов махнул рукой и полез в тумбочку. Он прекрасно знал, как пахали эти девочки. Любая их история была толще тех, что пишут они с Рыковым. Каждый пациент был досконально опрошен, осмотрен, выслушан; каждую ЭКГ они просматривали сами, несмотря на имеющиеся заключения от функционалов. Для них не было в диковинку обоснование диагноза на два листа или сам диагноз, не помещающийся в четыре выделенных на титульном листе строчки. И за все это им – как девочкам – без конца несли цветы, шампанское и конфеты. Гигантские букеты, не пролезающие порой в дверь. Какие-то дорогущие бутылки, которые очень хотелось сдать обратно в магазин хотя бы за полцены. Коробки конфет уже не помещались в тумбочках и складировались просто на подоконнике. Елена с Натальей говорили про свою работу: 

– Пьем горькую, закусываем сладким, уходим с работы, как братские могилы, – все в цветах. 

Виктор достал очередную бутылку французского коньяка и три рюмки, налил пока одну, открыл коробку «Рафаэлло», да так и застыл над ней – с рюмкой в одной руке и конфетой в другой. Его словно выключил кто-то из этой жизни, он смотрел прямо перед собой в стол Мазур и даже не моргал. 

– Все в порядке? – спросила Елена, не отрываясь от истории болезни. 

Виктор кивнул и вышел из ступора, подняв на нее глаза. Ее блондинистое каре упало на лицо, она временами мотала головой, но ничего сделать с этим не могла. Золотое перо тихо шуршало по листам, накручивая километры чернильных завитков. Платонов невольно залюбовался этой картиной, потом выпил коньяк и закусил кокосовой стружкой. Наталья подняла на него свой взгляд, полный зависти, сдула падающую на глаз челку, после чего продолжила писать. Мазур же в этот момент отбросила ручку, размяла пальцы и откинулась на стуле. 

– Так, надоело, – решительно сказала она всем присутствующим. – Все равно никто спасибо не скажет. Наташа, бросай к чертовой матери. Я начальник, я разрешаю. 

Гвоздева скептически посмотрела на Елену, потом в историю болезни, на часы, на дверь… И тоже отложила ручку и встала из-за стола. Она была высокого роста и обожала короткие халаты. С ее ногами это было правильным решением – Виктор словно прирос к ним ненадолго взглядом, глядя на высоченные каблуки, которые Наташа снимала, судя по всему, только дома, на ее лодыжки и красивые колени. А вот на то, что у Гвоздевой было выше пояса, включая лицо, смотреть особо не хотелось. Не было там ничего стоящего. «Ну не повезло бабе, черт побери!» – чуть не сказал Платонов вслух, но вовремя придержал в себе влияние этилового спирта. 

Мазур подошла, села в кресло рядом, закинув ногу на ногу, и постучала ногтем по столу рядом с рюмкой. Платонов понял, налил. 

– Про меня там не забудьте! – откуда-то из-за шкафа громко сказала Наталья. Виктор наполнил и третью. 

– Про тебя забудешь, – усмехнулась Елена, стукнула своей рюмкой о другие и быстро выпила. Виктор протянул ей коробку – она сама взяла конфету, откусила и чертыхнулась, увидев, как обсыпала себя кокосовой стружкой. 

– Слушай, – внезапно сказала Мазур. – Раз уж ты здесь… Есть у нас дядечка один. У него, похоже, сепсис. Ну то есть мы так думаем. Мы – это я и Наташа. 

– Да-да, – Наталья подсела к ним, вернувшись, как понял Платонов, от зеркала. Что-то она подкрасила, что-то причесала, что-то еще, наверное, сделала – но ничего, собственно говоря, это в ее внешности не изменило. Вновь смотреть хотелось только на ноги. Платонов давно вывел для себя абсолютно точную градацию: как только Гвоздева начинала ему нравиться выше пояса, пить можно было заканчивать. 

– Сепсис? – переспросил Виктор. – Это интересно. Люблю прийти в гости и узнать, что для меня есть работа. 

– Ну что ты начинаешь, – нахмурилась Елена и легонько пихнула его ногой. – Мы бы тебя все равно вызвали. Возможно, конечно, не сегодня… 

– Да я уже выпил, как мне с пациентом общаться? – возмутился Виктор. 

– Ну ты пока больше не пей, – рассудила за него Гвоздева. – А мы тебе его пригласим. Минут через пятнадцать. 

– Изложите хоть вкратце, что к чему, – смирился с судьбой Платонов. Делиться своими проблемами он на время расхотел. 

– История проста, – сказала Мазур. – Как, собственно говоря, тысячи ей подобных. Сделали, а переделывать никто не хочет… Ладно, по порядку. Есть пенсионер министерства обороны. Ему поставили водитель ритма, но у него нагноилась рана, а по ней следом и электроды. Рану открыли, приборчик убрали, а электроды доставать – страшно. 

Продолжение следует.

Автор: Иван ПАНКРАТОВ