«Мой настрой всегда был соло»

Часто можно слышать истории, как талантливые люди уезжают за границу получать образование, а затем остаются там навсегда. Что ими движет, по каким причинам они принимают такие решения и как им это удается?

На эти вопросы ответила талантливый музыкант, скрипачка, ученица известного приморского педагога Александра Петровича Боргардта Анна Бакшеева. В эфире радио VBC она рассказала ведущей шоу «Экватор» Александре Смолиной, почему она переехала в Оттаву, как преподает там мастерство юным канадцам и выступает с концертами. 

Игра сквозь слезы

– Анна, ты сама захотела играть на скрипке или это был выбор родителей? Я замечу нашим слушателям, что твоя мама – Галина Бакшеева – известный музыкальный педагог. 

– Да, я буквально выросла в Дальневосточном институте искусств. Ждала маму, когда она закончит работу. Насколько помню, мне даже не было пяти лет, когда мне дали возможность выбрать себе инструмент. И тогда свою роль сыграл Александр Боргардт. Он взял меня за руку и предложил попробовать сыграть на скрипке. Человеком он всегда был добродушным, приветливым. Во многом именно его тепло, доверие и отношение к своему делу повлияли на мое решение. Ну и то, что скрипка очень красивая сама по себе и ее всюду можно носить с собой. 

Признаюсь: я много раз пыталась бросить инструмент. Помню, как забрасывала скрипку куда-то на шкаф. Когда была маленькой, у меня слезы текли постоянно во время занятий. Текли прямо по скрипке. Там была дорожка на верхней деке. Как будто специально для слез юных учеников. Все, кто чего-то добился в музыке, прошли через это. Мои собственные ученики, как рассказывают их родители, плачут чуть ли не каждый день. Но сквозь слезы и упорство пробивается талант.

– Почему они плачут?

– Трудно заставлять себя. На улице снег с дождем, а ты должен пойти на урок и отзаниматься положенные час или два. Или, наоборот, солнечный прекрасный день, а ты должен идти на занятия. Это потом я уже все время со скрипкой ходила. Даже в горы ее брала. 

– Сколько времени надо уделять инструменту, чтобы что-то начало получаться?

– В детстве, я думаю, не надо навязывать инструмент. Сначала достаточно просто подержать его в руках, чтобы скрипка постепенно вошла в твою жизнь, привыкнуть к ней. А потом начинаешь влюбляться. Это у всех по-разному. Есть те, кто рано начинает и добивается успехов, но потом вдруг в старших классах резко бросает. Из-за гормонов или когда появляются мысли, что ты будешь дальше с этим делать. Есть люди, которые не могут представить себя без инструмента. Это как воздух. Они приходят к выводу, что будут заниматься по-настоящему и зарабатывать этим. Ведь помимо всего прочего надо еще как-то существовать, платить по счетам. Но, чтобы сделать музыку своей профессией, надо очень хорошо играть. Осознание, как правило, приходит в подростковом возрасте. Практикуешься, уже не глядя на часы. Я помню, как мама меня умоляла: может, хватит уже? Но заниматься так много тоже неправильно. Это приводит к эмоциональному выгоранию, к усталости. 

Одна «Чакона» и Бах – ты в музыке!

– Насколько важна роль педагога?

– Моим первым педагогом был Александр Боргардт. У него я занималась совсем немного. Но его душевная теплота и энергия повлияли на меня очень сильно. Я много раз смотрела его живые выступления. Он кайфовал на сцене. Он был влюблен в свою публику. Я это видела, чувствовала и влюблялась в музыку сама.

– В какой момент ты поняла, что будешь заниматься музыкой профессионально?

– Это произошло рано. Мне было 11 или 12 лет. И так получилось, что моя учительница уехала в Германию. Она была русской немкой. И меня взял к себе профессор Феликс Кальман. Обучение у него было далеко не шуткой. Попадали к нему только избранные. Правило: хочешь у меня заниматься, тогда работай, играй на уровне! Так что, я думаю, Кальман установил для меня высокие стандарты. Почти все мои одноклассники стали профессиональными музыкантами, окончили московские, петербургские консерватории. Еще я помню незабываемый концерт в театре им. Горького, когда меня просто пронзила страстность скрипки. Насколько помню, Михаил Вайман играл «Чакону» Баха. Я сидела в третьем ряду. И именно тогда ко мне пришла мысль и невероятная уверенность в стиле «я лучше умру, чем брошу музыку». Затем последовали мысли, что нужно ехать куда-то и учиться дальше.

– Почему ты уехала? Ты же здесь получила первоначальное образование? 

– Потому что все тогда уезжали. Все мои друзья уехали в Москву и Петербург. И профессор Кальман очень расстроился, воспринял это болезненно. Его покинуло очень много учеников в возрасте 16 лет. Он же надеялся увидеть их студентами института искусств. И я тоже поехала. Он меня отправил туда, мягко говоря, с тяжелым сердцем.
Не знаю, как меня отпустила мама. Я бы своих детей сейчас, наверное, не отпустила. Зная, через что им пришлось бы пройти. Быть одной, далеко, без родителей. В Петербурге совсем другие требования. Было очень трудно.

Музыкальная пауза

– А как дальше ты оказалась за границей?

– Это уже другой вопрос. В Петербурге преподаватели перестраивали мне всю технику игры заново. Для меня оказалось большим откровением, что я, по их мнению, играю неправильно. Когда ты приезжаешь из провинции, тебя начинают исправлять, ломать. И мой педагог очень сильно меня ломал. Дошло до того, что я на время перестала играть и присоединилась к международной религиозной организации. Какое-то время музыкой вообще не занималась. 

Потом настал еще один период моей жизни. Через эту организацию я приехала в Америку. Хотелось все поменять, переосмыслить, как это происходит со многими молодыми людьми в возрасте 18–20 лет. И в поисках себя я оказалась в США. Однажды я пришла в церковь, и там кто-то заиграл на скрипке. Я тут же подошла и, как только схватила эту скрипку, уже не смогла выпустить из рук. Потом появилась возможность учиться там. 

– У тебя есть диплом бакалавра по скрипке. То есть существует такая специализация?

– Да, пришлось учиться четыре года университета, чтобы ее получить. Есть бакалавры с фокусом на педагогику. У меня фокус на исполнительское мастерство. В Атланте мне повезло встретить московского профессора, который учил всех по русской системе. Он похлопотал за меня. Занимался со мной усиленно. Сказал, что все у меня в порядке с техникой. Отнесся гораздо проще. Действительно, очень многое зависит от педагога. Кто-то все сильно усложняет, создает нервную обстановку. А кто-то, наоборот, старается тебя расслабить и успокоить. Потому что, если человек психологически зажат, он будет также зажат и физически. 

Потом судьба отправила меня в Канаду. Мой преподаватель познакомил меня со своим другом профессором Ланцманом, тоже эмигрантом из Москвы. Он уехал из столицы в 1981 году. Стал победителем Первого монреальского международного конкурса. Я поступила к нему в аспирантуру. Там и осталась, и у меня все сложилось. Теперь у меня канадский муж, двое детей, любимая профессия.

Со временем мы переехали в Оттаву. Это в двух часах от Монреаля. Там уже я поступила и три года училась у прекрасного скрипача из Израиля (тоже русского эмигранта). Это уникальный исполнитель. Он играет 24 каприза Паганини в одном концерте. Техника на грани фантастики. У него научилась очень многому. Прекрасная образовательная программа, очень много камерной музыки, исполнительских классов, практики. Даже бизнес-классы были: как продавать свое мастерство, как делать собственные сайты, как устраивать собственный менеджмент. За рубежом это считается одним из главных навыков – уметь себя преподнести. Оркестровые места очень ограниченны. Судьба может занести тебя куда угодно. Учились, как проходить в оркестры. Но мой настрой всегда был и остается – соло и маленький камерный ансамбль. Этим я сейчас и занимаюсь. Играю в дуэте. Даем очень много концертов. 

– Система зарубежного музыкального образования отличается от российской?

– Конечно. Там все частное. Там частные учителя. Таких школ искусств, как у нас, очень не хватает. А в те, что существуют, не идут серьезные ученики. Они идут только к частным педагогам с громким именем, со своей студией, с ансамблями. 

Музыкальные школы также отличаются от наших. Там все поставлено на благо коммерции и экономии. Никакой акустической защиты нет. Слышно все, что играется в соседнем классе. Я пыталась работать в таких школах и поняла, что это невыносимо. Особенно когда твой ученик у тебя на глазах начинает громко плакать от того, что в соседнем кабинете сидит ударник, занимается на барабанах и не дает ему сосредоточиться. 

Семейное дело

– Твоего сына зовут Иван, а дочь – Валентиной. Канадский муж участвовал в процессе выбирания имен?

– Ему очень понравились эти русские имена. 

– Он тоже представитель творческой профессии?

– Он долго играл на скрипке, но потом повредил плечо и перестал. Необходимо было зарабатывать, пошел в программирование и математику. Но до сих пор играет для себя. А недавно у нас и дочка заиграла. Очень приятно видеть, как они по утрам вместе музицируют. 

– Ваш ребенок уже в первом классе? 

– Да, учится в католической школе. Это бесплатная школа. Мы отдали дочку туда еще и потому, что сейчас в Канаде идет очень сильное и заметное отклонение от традиционных ценностей. Родителей, например, уже не называют мама и папа. Их называют родитель номер один и родитель номер два. Наносится большой удар по обычной нормальной семье. Это пугает многих родителей. А многих приводит в шок. В католической школе они хотя бы имеют возможность вместе со знаниями прививать любовь к традиционной семье и общечеловеческим ценностям. 

– Учебный год в Канаде выстраивается так же, как у нас, или там другая система образования? 

– Как и в России, в декабре канадские дети уходят на долгие каникулы. Они продолжаются три недели. Большой зимний перерыв используется, чтобы слетать в теплые края, отдохнуть от снега и холода. Потом начинается долгий семестр. Он длится до конца июня. Во многих школах нет домашнего задания. Нет традиционного класса. Дети не сидят за партами, сложив руки. Там есть несколько длинных столов, за которыми они, как правило, работают в группах либо получают индивидуальные задания. 

– Нам со стороны кажется, что там, за рубежом, пряничные дома и золотые горы. А на самом деле как, трудно?

– Везде нелегко. В Канаде реальность так же сурова, как и везде. Счета приходят неумолимо. Только на обслуживание машины я порой отдаю половину своего годового заработка. Жизнь такая: крутись и работай. 

Эмигранты – особая категория людей, которой нужно пройти через депрессию и тоску. Мы понимаем, что это не наша Родина. Мы всегда тут будем чужими. Мы здесь странные, по-другому думаем, по-другому реагируем. Были времена очень тяжелые, но со временем я привыкла. Я всегда была жизнерадостным человеком. Просто нужны время, вера в свою профессию и свои силы. Со временем я надеюсь открыть в Оттаве свою скрипичную школу.

Автор: Сергей ПЕТРАЧКОВ