А я тебе яблоки пошлю

Напомним, что трехтомное издание об истории и современности полиции и милиции Приморского края вышло в свет во Владивостоке в издательстве «Русский остров» в 2018 году. Подробно об этой книге мы рассказали в номере за 27 марта в материале «Трилогия, достойная экранизации и продолжения». 

В этом же номере с разрешения авторов книги мы начали публикацию очерка «Ю Чинкуй, начальник Сучана». А в номерах за 17 и 24 апреля опубликовали рассказ «Бхута». Еще один очерк из этого сборника – «Мятеж», повествующий о невероятных событиях, которые происходили в Приморье в 1943 году и едва не привели к страшным для края последствиям, вы могли прочитать в номере за 13 июня. Надеемся, что вам было интересно читать эти истории так же, как и нам.

Сегодня представляем вашему вниманию еще один документально-детективный рассказ. Его события произошли во Владивостоке в 1955 году. Невероятно захватывающая история! Приятного чтения.

Не то чтобы у уважаемого вора-карманника Чигирика никто никогда не спрашивал, зачем он ворует, как раз нет – уж этого-то: «Гражданин Чигирик, скажите следствию (или суду), зачем вы ведете такой образ жизни!» – хватало по самый кадык и выше. Другое дело, что по-настоящему чтобы, вот честно, спросил бы кто: «Миха, ну твою же налево, ну какого вот черта надобно тебе это? Ведь ни прибыли, ни навару. Одна маета!» – вот так Михаила Афанасьевича Чигирика никто не спрашивал. Ну даже если и спрашивали, так то давно было. Может, еще когда в школе учился. А вот спросили бы, так Чигирик бы рассказал – может, и не о том, почему он из карманов бумажники да кошельки тискает, но все же есть и у Михи своя история.

В сорок четвертом году это было, по весне. И было Мишке тогда тринадцать лет. Жил он с матерью своей, вечно пахнущей соленым ивасем, между Чуркиным и Гнилым Углом. Отца своего Мишка тогда уже не помнил почти, потому что еще до войны, как говорила мать, отец то ли в море пошел и не вернулся с путины, то ли к другой какой бабе ушел, а может, и забрали его по какому делу да и отправили туда, куда Макар телят не гонял и где, побывав пару раз, Миха Чигирик совсем не хотел оказаться. 

Но история не об этом, а о том, как весной сорок четвертого в трамвае на Ленинской (ныне улица Светланская. – Прим. «В») Мишка залез в сумку какой-то тетки и попытался вытащить кошелек. Полезть-то полез, да тяму не хватило, и спалился. Был пойман за руку гражданами, а граждане, известное дело, когда их два-три, еще вроде как люди, а как больше – так хуже зверей. Трамвай остановили, выволокли орущего, с испугу напрудившего в штаны Мишку, и какой-то, с виду морской, офицер в черной форме и при погонах схватил Михину руку и со всей силы шарахнул ею себе о подставленное колено. Кость только хрусть! И сломалась. 

После этого Мишка уже ничего не чувствовал и очнулся только в больнице, куда его на своем горбу приволок дядя Витя – вор по кличке Чуча. Руку Мишке, понятное дело, подлатали, наложили шину и отправили домой.

Вот такая история. При чем тут вопрос «зачем ты воруешь»? Да бог его знает… Просто вот так случилось, что рабочая рука у Мишки с самого детства как раз левая, а моряк ему правую сломал; ну и еще что в свои тринадцать лет Мишка оказался при дяде Вите по смешной кличке Чуча, и тот уж, как рука-то зажила, научил всему, к промыслу пристроил и с людьми нужными свел. Так они и работали на трамваях да по магазинам между ГУМом и Луговой – Чуча и Чигирик, у которого фамилия такая, что никакого погонялова не надо.

В то же самое время в параллельном с Чигириком классе в той же школе учился и Борька Плахин – обычный пацан. Не зубрила, но и хулиганистый в меру. Бывало, конечно, выделывал коленца – куда ж без этого? Без этого на Чуркине – никак. Тут где что не рыбак или моряк, то бич и полубомж – держи ухо востро и варежку не разевай. Так что, хоть Плахин и не был вором, все же многих блатных и приблатненных если и не лично, то по рассказам, а кого и в лицо – знал. Да их тогда, после войны, все знали.

Но, с другой стороны, знать-то воров – это одно, а самому воровать – это другое. Тем более мама у Борьки очень строгая. Вот как-то с дружками к соседке в огород залезли, огурцы из парника повытаскивали, так мать Борькина как узнала, так взяла отцов ремень и так всыпала, что неделю сидеть не мог. И с тех пор, чтобы чего чужого, ни-ни. Да и жалко было Плахину мать свою. Отец у них в сорок четвертом погиб, и мать Борьку на своем горбу до совершеннолетия тащила. А Борька все это понимал и старался уж как мог, чтобы мать не огорчать. Вот такое детство у Плахина было. 

К тому времени, когда Борис оканчивал восьмилетку, Мишка Чигирик уже отправился топтать зону, а к тому времени как вернулся, наблатыканный и понатасканный в лагере, Борис уже в армии служил. А после армии Плахина сразу направили в милицию. Так что уезжал с Чуркина Борька, а вернулся уже «товарищ участковый» или, если совсем не официально, а уважительно, Борис Матвеевич. Чигирик же в это же время «щипал» то на рынке, то на трамваях. Бывало, с дядей Витей и по-крупному удавалось раззяву приезжую тряхнуть. Но не часто и осторожно.

Как-то летним вечером Борис Плахин и еще два сотрудника милиции находились возле танцплощадки, что у Дома офицеров флота. Обычное дежурство. Танцплощадка же – это такое место, где постоянно что-то происходит. То парни из-за девчонки подерутся, то дебош и хулиганство, а то и молодые-глупые решат кого-нибудь потрясти. Так что наряд на танцах обязательно должен быть.

На те же танцы пришел и Чигирик и, увидев Плахина, не смущаясь, подошел к милиционерам.

– Здорово, Борька! Помнишь Чигирика?

– И тебе не хворать. Помню, чего же не помнить. Ты же после восьмого класса ушел. Да?

– Ага.

– Помню. Ты вроде тогда при Чуче состоял?

– Было такое. Но свое отмотал как положено и вот «с чистой совестью на воле».

– Ну хорошо. Одумался или по-прежнему «щиплешь»?

– Ну как тебе сказать, – ответил Чигирик, ухмыляясь и блестя золотой фиксой. – Одумался, наверное. То есть до того додумался, что главное – не то чтобы «щипать» или не «щипать», а главное – не попадаться. Вот я и не попадаюсь.

– Ну смотри, не попадайся. А то, сам знаешь, вот так стоим, болтаем – одно, а вот поймаю на деле – совсем другое. Тут уж знакомство, незнакомство, а пойдешь лес валить.

– Да это понятно, что, коли поймаешь, не посмотришь. Да только я тебе вот что скажу: зелен ты, Борька, меня словить. Так что бывай и покедова. Паси вот по танцам фраерков, а я пойду. Дела есть у меня. Наше вам, товарищи мильтоны, с кисточкой. А, да, яблочек хотите? 

Зелененьких.

– Ну иди-иди, щипач Чигирик. А там посмотрим, кто зелен, а кто спел.

Не то чтобы этот разговор сильно зацепил Бориса Плахина, а все же молодой милиционер дал себе обещание обязательно отловить наглого вора. Но одно дело – дать обещание, а другое – отловить. Это же как с охотой. Про зверя, на которого охотишься, нужно знать все. И где живет, и где на водопой ходит, где охотится, как следы заметает – каждую мелочь, каждую повадку надо понять. И Борис Плахин, которого очень кстати перевели в уголовный розыск, вплотную занялся карманниками Владивостока. И открыл для себя целый мир, до того времени скрытый от глаз.

Вор-карманник – это не то, что думают. «Мелочь по карманам тырить» – это пренебрежительное отношение законопослушных граждан – на поверхности, а в глубине – уважаемая всеми ворами каста, внутри которой свои порядки и понятия. 

Уважающий себя щипач никогда не пойдет на дело в грязном рваном тряпье. И не потому, что все они такие уж чистюли и франты – нет, тут дело в другом. Если ты в грязной одежде, даже работяга с Дальзавода или из депо посторонится тебя, а значит, на дело нужно идти в чистом, добротном костюме, но и не выделяться особо. Карманник, он должен быть незаметным и тихим, лишние понты ему ни к чему. Хотя, конечно, бывают и исключения, когда щипачи образуют компанию и целые спектакли устраивают: один отвлекает, другой «щиплет» и тут же передает ворованное третьему.

Через полгода работы в уголовном розыске Борис Плахин знал в лицо практически всех карманников Владивостока. Оказалось, что у нескольких десятков профессиональных щипачей Владивостока дело было поставлено «на производственную основу». Существовал даже своеобразный «профсоюз» карманников, сходки которого проходили раз в месяц в подворотне большого пятиэтажного дома на Ленинской. На этих «производственных совещаниях» воры делили город, то есть определяли, кому где работать, чтобы не мешать друг другу. 

Решали и другие вопросы. Порой приходилось наказывать какого-нибудь зарвавшегося любителя или залетного гастролера, по незнанию или по дерзости плюющего на существующие понятия. Таких не убивали, конечно, но пальцы (главный инструмент любого карманника) могли и переломать, а уж избить того, кто общество не уважает, это наипервейшее дело.

Узнал Плахин и то, что в этом воровском обществе есть не только те, кто ворует, но и свои наводчики, стражники, помощники, не говоря уж о барыгах, скупающих краденое.

Николай Васильев по кличке Биль был при сообществе карманников этаким дозорным-сигнальщиком. Его обязанность – ковылять на своей деревянной ноге по Ленинской и высматривать, чист ли горизонт или менты в цивильном появились. Если менты появились, то Биль шапку снимает и блестит своей лысиной, а это – знак всем карманникам, что нужно отойти, что то ли облава готовится, то ли что еще. 

За этот дозор Биль имеет свой хоть и небольшой, но постоянный гешефт, а как еще инвалиду жить? Ногу свою Васильев еще в тридцать девятом потерял – по пьянке попал под паровоз, но об этом обычно не говорит, а рассказывает какими-то намеками о том, что это у него с фронта.

Борис Плахин достаточно быстро вычислил, что этот инвалид на деревяшке вроде как на шухере стоит, а не просто так по Ленинской прогуливается. И систему его с шапкой тоже быстро вычислил. И в самом деле, вроде вот он, карманник, а как только Биль шапку снял, то все – щипач на дело не идет, а сворачивает удочки и исчезает. Короче, Биль этот коли шапку снял – все, никакой облавы не получится. 

Что-то нужно с этим дозорным делать, а что сделаешь? Забрать его в отделение? Так, во-первых, не за что, а, во-вторых, убери Биля с улицы хоть на час, это значит – готовится облава. Так что хоть так, хоть этак – все одно. А все же Плахин придумал.

Раз в два-три дня стал подходить к Билю и разговаривать о том о сем минуту-другую, похлопывая инвалида по плечу. Со стороны это выглядело так, будто у Плахина и Биля какие-то особые дела, а поскольку Бориса уже знали в лицо как сотрудника уголовного розыска, то у воров возник вопрос: уж не стучит ли Биль? 

И так удачно сложилось, что после одной из таких встреч удалось взять с поличным одного из известных воров. Ну тут уж дело ясное, и одноногий постовой с множественными побоями оказался в больнице. Хорошо хоть не убили. Биль-то, конечно, жаловался на свою судьбу и укорял, что с ним нечестно поступили, что не дело так милиционеру с инвалидом расправляться. Плахин, слушая его, кивал головой, а сам, не подавая вида, глубоко в душе усмехался.

Как-то вечером, когда Борис Плахин возвращался с работы, возле самого дома к нему подошел Чигирик.

– Здоров! Давно не виделись.

– И что? Целоваться с тобой что ли теперь?

– Не, Борька, целоваться мы не будем. Я же к тебе по-человечески подошел, дело у меня есть.

– Да какие у меня с вором могут быть дела?! Только те, которые в папочке, а на папочке как раз и написано «Дело». Вот такого добра на тебя – с лихвой. А чтобы по-человечески, так это тебе завязать надо с воровством. А пока ты по карманам лазишь да сумки режешь, нет и не может быть у нас с тобой дел, – сказал так и собрался уже в дверь свою входить, но Чигирик вытащил из кармана красную корочку и протянул ее Борису.

– Ой-ой-ой, прямо суровый какой мент. Держи вот. Кто-то из ваших проворонил свою ксиву.

– Подрезал, что ли? Смотри, дерзок ты стал, совсем без берегов.

– Нет, не я. И не подрезал. Нашел вот. Валялось на улице. А за утерю, слышал, у вас там так прищучат, что небо с овчинку покажется. Так что передай этому олуху-растеряше, что нечего ворон ловить и хлебалом щелкать, – потом сплюнул через зубы, помолчал, прикидывая, как бы так похитрее сказать и выдал. – Ну а ты смотри, мы же можем и другое приносить, ну из того, что на улице найдем. Будешь как стол находок. А?

 Плахин аж закаменел, чтобы не взорваться.

– Ты что это, Чигирик? Ты мне взятку предлагаешь? Чтобы я, значит, с вашего навара кормился? Ты вообще с головой дружишь?

– Ой, ша, спокойно, никто никуда уже не идет. Нет-нет. Я же тебе только вот ксивку принес, а ты тут развел турусы на колесах… Ладно тебе. Вот лучше яблочко скушай. Зеленое. Не хочешь? Ну ладненько. Тогда бывай! До повстречанья.

Развернулся и ушел, посвистывая.

Почти год прошел с того дня, как на танцах в Доме офицеров флота вор Чигирик подошел к милиционеру Плахину. Лето было в самом разгаре, а в организациях в этот день выдавали зарплату. В такие дни все «члены профсоюза карманников» выходили на работу. Оно и понятно: вот он, жирный кусок, сам в руки просится.

Работяги же, забрав зарплату, не могут без того, чтобы не пойти и не обмыть получку. А как обмоют – тут и бери тепленькими.

Чигирик прошелся по парку, что возле цирка шапито, заглянул в пивную, но пить не стал, просто присмотрелся. Потом прошелся до трамвайной остановки, наметанным глазом пытаясь определить, есть ли среди скопления людей оперативники уголовного розыска. 

Все вроде было спокойно и тихо. Знакомых лиц не было. Люди приезжали и уезжали. Те, кто оставался, были привычными частями пейзажа, как, например, вон та продавщица мороженого или вон тот оборванный, слегка трезвый бич, что-то высматривающий в урне, или даже вон тот постовой, дело которого – следить за порядком, а вовсе не за Чигириком. 

Вор специально, чтобы осмотреться, пропустил три трамвая и теперь, уверенный, что не привлек к себе внимания, собирался пощипать клиента. А вот и подходящий. Крепко поддатый мужик, по виду – докер, покупая мороженое, достал из кармана толстую пачку, расплатился и небрежно, разве только не рассыпав по тротуару, сунул деньги в правый карман тужурки. Стоит, пошатываясь, и лижет мороженое. 

Доел. А тут как раз и переполненный трамвай подходит. Народ с остановки кидается к дверям, докер неуверенно тоже идет к трамваю. Чигирик пристраивается справа, толкается, проталкивает докера в двери и чистенько левой рабочей рукой выхватывает деньги из кармана клиента. 

Все. Нужно отходить. Чигирик делает вид, что не может поместиться в трамвай, отступает назад, разочарованно вздыхает, дескать, ну вот – не хватило места. Трамвай, обвешанный пассажирами, звеня, отъезжает, и в этот момент Чигирик чувствует, что кто-то кладет ему руку на плечо, и слышит:

– Ну здорово, Чигирик. Чего ты тут? В трамвай не поместился? Так давай подвезем тебя.

Чигирик уже по голосу понял, кто говорит. В голове промелькнуло: «Как же я прозевал-то?» Оборачивается. Нет, не прозевал. Прокололся. Стоит перед ним тот самый бич, что в урне ковырялся. Только совсем не пьяный.

– О! Борька! А чего ты? У вас так платят, что на одежку не хватает? Так ты бы сказал, у меня есть обноски, я бы поделился. Размерчик твой.

– Ну ты порогочи, что уж. Посмейся, только руки на виду держи. Начнешь сейчас кошельки скидывать, деньгами мусорить. Знаю я вашего брата. Не мое, нашел, тут лежало, подсунули… Так что не ерепенься, а стой смирно, сейчас и потерпевший подойдет, – сказал и в свисток засвистел. 

На свист разом и постовой подскочил. А через пять минут и тот докер, что деньги у мороженого светил, подбежал. Запыхавшийся, красный, но трезвый.

– Елки-моталки, от следующей остановки бежал.

– Ну вот, Чигирик, знакомься: Семен Николаевич. А это щипач Чигирик. Михаил Афанасьевич. Или просто Миха. Он твои целковые и подрезал.

– Да я понял уж… А можно я ему…

– Нет. Этого нельзя. А вот доставить в отделение, заявление написать, протокол составить – вот это не просто можно, это нужно. Так, вынимаем деньги. Купюры помечены, так что, Чигирик, как там в песне блатной: «По тундре, по железной дороге»?

Стоит вор Мишаня Чигирик, головой крутит и хочет улыбнуться, да не выходит.

– Это что же, Плахин, получается, ты меня на живца развел, что ли?

– Ну вот так и получается, Чигирик. Знал бы ты, сколько мы эту операцию планировали. Ну да ладно, идем уж. Три года тебе светит обо всем подумать, все понять. Впрочем, тебе ж не привыкать. Это же третья ходка будет? Так что ты там сиди, а я тебе, может, даже посылку отправлю. Яблочек. Зелененьких.