Мятеж

Напомним, что трехтомное издание об истории и современности полиции и милиции Приморского края вышло в свет во Владивостоке в издательстве «Русский остров» в 2018 году. Подробно об этой книге мы рассказали в номере за 27 марта в материале «Трилогия, достойная экранизации и продолжения». В этом же номере с разрешения авторов книги мы начали публикацию очерка «Ю Чинкуй, начальник Сучана». А в номерах за 17 и 24 апреля опубликовали рассказ «Бхута». Надеемся, что вам было интересно читать эти истории так же, как и нам.

Сегодня представляем вашему вниманию еще один очерк из этого сборника. Невероятные события, описанные в нем, происходили в Приморье в 1943 году, и мы уверены, что многие из вас узнают о них впервые. Приятного чтения!

В Пожарском отделении милиции на мемориальной доске под портретом молодого человека надпись: «Виниченко Иван Митрофанович, участковый уполномоченный Нагорненского сельсовета, погиб при исполнении служебных обязанностей в 1943 году». За этой короткой надписью – трагический эпизод военных лет, о котором долгое время старались не говорить, точно так же, как старались не упоминать бандитизм, дезертирство, мятежи и крестьянские восстания, которые на общем фоне Великой Отечественной войны выглядят досадными пятнами, порочащими и боевой, и трудовой подвиг советского народа. Впрочем, не будем пафосными, а попытаемся просто и без оценок рассказать историю мятежа 53-го отдельного железнодорожного строительного батальона, занимавшегося в 1943 году строительством параллельной границе (рокадной) дороги.

Причинами Силанского мятежа называются невыносимые условия существования военных строителей, вынужденных буквально на голодном пайке, вручную, при помощи кайла, лопаты, лома, тачки и «такой-то матери» строить стратегически важную, оборонную дорогу. По сути, строительный батальон мало чем отличался от какой-нибудь зоны ГУЛАГа, через которые, кстати, по уголовным и политическим статьям прошли многие бойцы-строители. Ко всему прочему, по каким-то неведомым причинам стройбатовцы (за исключением командирского состава и вооруженных охранников), несмотря на жаркое лето, продолжали «щеголять» в зимней форме – черных телогрейках и ватных штанах, видом своим соответствовавшей скорее зекам, чем бойцам РККА. Что касается обуви, то большинство бойцов стройбата были обуты в самодельные лапти. 

Вот такие условия тяжелой работы, которые, однако, нужно признать, не были исключительными. Вот, например, 52-й отдельный строительный батальон, рота которого тоже была дислоцирована в Виноградовке, находился в точно таких же условиях, однако мятежников стройбатовцы 52-го не поддержали, оставшись верными своему долгу и присяге.
Нужно отметить, что в 43-м году ситуация во всем Приморье и особенно в тех местах, где произошел мятеж строительного батальона, была очень и очень непростой. В сельских и таежных районах обычным делом были уклонисты и дезертиры. Порой они сбивались в небольшие банды, живя охотой и набегами на близлежащие деревни, а при определенном стечении обстоятельств могли пойти и на убийство, как это случилось, например, в верховье Майхэ с разведчиком отряда по борьбе с дезертирством Косьяновым. 

А в тех местах, где дислоцировался 53-й батальон, была еще свежа память о подавлении в 1932 году Улунгинского восстания староверов, «благодаря» которому богатые северные территории практически обезлюдели. Причиной недовольства староверов была политика коллективизации, и то, что колхозы на севере Приморья были построены на костях староверов (местами еще сохранившихся и живших компактно своими хуторками), симпатии советской власти, естественно, не добавляло. 

Одна из таких деревень, Стольное, как раз находилась недалеко от Большого Силана, где служил участковым уполномоченным Иван Виниченко. Также недалеко была деревня, в которой проживали немцы, высланные из Поволжья. То есть, учитывая то, что колхозники, пережившие предвоенную коллективизацию, ничего хорошего ни от колхоза, ни от властей не имели, мятежники вполне могли рассчитывать – и рассчитывали – на помощь местных жителей.

Большой Силан, где в 30-х годах был колхоз «Имени 22 января», был заметным населенным пунктом. В селе жили и колхозники, и лесозаготовители, и охотники-промысловики. Были своя семилетняя школа, отделение связи, участковая больница. Не столица, понятно, но и далеко не хутор на пять дворов. Такому селу, конечно же, без участкового никак нельзя, и в конце 40-го года сюда после демобилизации из армии был назначен 24-летний Иван Виниченко.

На Дальний Восток Виниченко, родившийся на Украине, попал по призыву 37-го года. Служил в Ворошилове (ныне Уссурийск) младшим командиром отделения 10-го отдельного инженерного батальона. Служил, надо сказать, вполне успешно, не раз награждался денежными премиями и даже командирскими часами – «За успехи в боевой и политической подготовке». После демобилизации решил продолжить службу в органах НКВД, остался в Приморье и за короткий срок службы, буквально каких-то полгода, заслужил авторитет у колхозников Большого Силана.

Заканчивался второй год войны. На фронтах шли яростные сражения. Сержант Виниченко просился на фронт, но его по-прежнему оставляли служить в милиции в Верхнем Силане. 

Весенний сев в том году в колхозе «Имени 22 января» был завершен рано. Механизаторы вели междурядную обработку посевов, овощеводы были заняты прополкой ранних культур. Шла подготовка к сенокосу. 

Внешне ничто не предвещало беды, и все же всю весну в 53-м строительном батальоне, расквартированном в трех селах, тайно шла подготовка к восстанию. Бойцы-строители старались наладить связь с гражданским населением, которое должно было поддержать мятеж, и, надо сказать, в некоторых случаях это удалось.

Вообще, вызывает удивление тот факт, что о подготовке мятежа никаких сведений не просочилось ни к военному командованию, ни в органы контрразведки. По тому, сколько человек было вовлечено в восстание, сохранить секретность кажется нереальным, но факт остается фактом. До тех пор пока не полыхнуло в Виноградовке, а затем не перекинулось на Большой Силан, никто из представителей властей ничего не подозревал.

Ранним утром 2 июня 1943 года в Виноградовке в бараке роты 53-го батальона зародился слух о том, что Япония объявила войну СССР. Сержант Тимошенко и ефрейтор Семенов убежденно рассказывали, что только что пришло секретное сообщение о том, что в районе Большого Силана и Стольного – парашютный десант императорской армии Японии. «Пора! Поднимаемся! Хватит терпеть!

Большевики бегут, а нас сейчас бросят погибать. Натерпелись измывательств и голода. Поднимаемся и идем. По домам». 

Рота поднялась. Ротный и замполит, пытавшиеся урезонить мятежников, были тут же, на месте, зарезаны. Их судьбу разделили еще семь младших офицеров и бойцов, высказавших желание не присоединяться к общему бунту. Тут же общим сходом избрали командиром ефрейтора Семенова, бывшего до призыва вором и пользовавшегося «уважением» во всем батальоне.

Семенов первым делом приказал уничтожить связь с внешним миром, для того чтобы командование не выслало войска на подавление восстания. Вторым делом была попытка поднять восстание в роте 52-го батальона, стоявшей в той же Виноградовке. Но, увы, посланных с предложением делегатов командование роты до казарм не допустило. Закончилось тем, что, захватив имевшееся оружие, мятежная рота выдвинулась в Дмитрово-Васильевку, где дислоцировалась еще одна рота 53-го батальона и находились плохо охраняемые военные склады.

В Дмитрово-Васильевке все происходило по тому же сценарию, что и в Виноградовке. Сообщение о японском десанте, призыв расходиться по домам. Связь обрывается. Командиры убиты. Часть взята в заложники, склады вскрываются, и затем во второй половине дня вооруженные мятежники выдвигаются в Большой Силан, где находится штаб батальона.

В Большом Силане помимо штаба батальона находится и идеолог восстания, 36-летний ефрейтор Илья Краснов.

Как вспоминал батальонный связист Петр Яровой, Краснов на общем фоне уголовников выглядел грамотным, сообразительным. Был уверен в себе и обладал чем-то таким в манере поведения, что привлекало к нему людей. Был прост в общении, но в то же время очень убедителен. Находил слова, способные зацепить простого солдата, и был, по сути, талантливым пропагандистом. Даже уголовники, несмотря на то что Краснов был «политическим», относились к нему с определенным уважением и прислушивались к тому, что советовал этот «враг народа». Яровой, рассказывая о «комбате» Краснове, особо подчеркивал, что тот был неплохим умельцем и изобретателем, сделавшим несколько простых, но весьма облегчающих тяжелый труд на строительстве дороги приспособлений. 

Короче, Илья Краснов по всем статьям был хорош. Единственное, хоть и скрываемое им до поры до времени, – всеми фибрами души он ненавидел сталинскую советскую власть, считая и самого Сталина, и всех его приспешников «предателями революции» и «настоящими врагами трудового народа».

Первые выстрелы в Большом Силане прозвучали около полудня. Вестовой, спешивший из Дмитрово-Васильевки, принес Краснову сообщение о том, что две роты батальона восстали и уже вышли для соединения с силами третьей роты. Впрочем, как стало ясно позднее, мятеж планировался заранее, и к тому времени, когда прибыл вестовой (не намного опередивший основные силы мятежников), Краснов и его сообщники уже предприняли необходимые организационные шаги. Так что, когда на двух полуторках подъехал вооруженный авангард мятежников, он тут же, что называется, с колес, вступил в короткий, но ожесточенный бой.

 Сопротивление мятежникам оказало командование батальона, пытавшееся удержать за собой штаб и не допустить разграбления складов, в которые, кстати, буквально накануне завезли наконец летнее обмундирование и кирзовые сапоги. Несмотря на отчаянную попытку офицеров спасти положение, командование было обречено.

Краснов в свое время основательно изучал работы Ленина, в частности, план вооруженного восстания в Петрограде и в меру своего понимания применил его на практике, приспособив к реалиям села. Первое, что было предпринято мятежниками, захват всех возможных узлов связи. Красновцы перерезали телефонную линию, связывавшую Большой Силан с райцентром, захватили поселковое отделение связи (которое, кстати, было одновременно и филиалом банка), уничтожили коммутатор и, чтобы воспрепятствовать утечке информации, выставили пикеты на единственной дороге, соединяющей Большой Силан с ближайшим городом.

Участковый Иван Виниченко с самого начала вместе с руководителями местной власти, колхоза и несколькими активистами села старался урегулировать ситуацию, предотвратить беду, связанную с неоправданной потерей человеческих жизней. Несколько раз милиционер пытался дозвониться до районного центра, но плохо работавшая связь не позволяла этого сделать, а потом она и вовсе была отрезана.

Вот что вспоминает невольный участник тех событий Дмитрий Петрович Гаевой:

«В 43-м мне было 16 лет. В день восстания мы были в школе – шли экзамены. Где-то после 10 часов к нам пришли участковый уполномоченный Виниченко, военрук Миргородский, ветврач. Чуть позже подошел председатель сельсовета Роман Яковлевич Сильченко. Они сказали, чтобы мы пошли домой и взяли оружие, которое нужно было для отряда самообороны. Потом все собрались в школе. За происходящим по просьбе военрука наблюдали с крыши.

Вскоре мы увидели въезжавшую со стороны Дмитрово-Васильевки полуторку с вооруженными людьми, одетыми в черные ватники. Они из пулемета стреляли по школе. Участковый приказал нам, ребятам, быстро спуститься с крыши и не высовываться. Сам же пошел, как он сказал, на розыски одного из помощников Краснова Матвея Жука
(Матвей Жук – завхоз большесиланской больницы, играл заметную роль в восстании и был одним из тех, с кем Краснов наладил контакт еще зимой).

Я и Музыченко, стоявшие на углу возле здания школы, видели, как Иван Виниченко, держа в руке пистолет, стал обходить церковь с тыльной стороны. Также мы увидели крадущихся за ним двух мужчин, один из которых был в черной телогрейке, какие носили стройбатовцы, а другой в гражданском. Гражданский прицелился из винтовки и выстрелил в участкового. Тот упал.

Мы с Музыченко бросились к Виниченко, но второй мужчина, тот, который стрелял, обматерил нас и закричал, чтобы мы убирались назад, в школу. Дескать, нечего тут, а то голову оторвут. Вот тогда нам стало понятно, что участковый убит».

К трем часам дня сопротивление мятежу, и без того слабо организованное, было окончательно подавлено, и на площади перед сельсоветом провели митинг, где присутствовали почти все, кто был тогда в Большом Силане. Выступавший Краснов толком не говорил ни о целях восстания, ни о перспективах, отделавшись общими фразами о том, что происходящее сейчас и здесь вроде как происходит повсеместно на всей территории СССР.

– Советской власти больше нет! Правительство расстреляно. Война закончена, и на фронтах установлено перемирие. Армия распускается по домам. Колхозы ликвидируются, а земля поделится и перейдет в собственность тех, кто на ней работает, – говорил Краснов.

На этом импровизированном митинге, закончившемся аплодисментами и криками «ура», «комбат» Краснов назначил старостой Большого Силана завхоза больницы Матвея Жука, имевшего за плечами два года отсидки за кражу из кооператива. А вот репрессий Краснов устраивать не стал. Ни председатель сельсовета, ни другие представители власти после митинга не пострадали, и складывалось впечатление, что назначение Жука старостой было просто демонстрацией якобы имевшихся властных полномочий.

После митинга Краснов отдал первый приказ по батальону. Приказал накормить мятежников, переодеться в летнее обмундирование (оно в числе прочего было захвачено на складе) и после этого организованно выступать к станции Бурлит, где предполагалось захватить бронепоезд и двигаться далее на Бикин и Хабаровск, с тем чтобы оттуда разойтись по домам и вернуться к мирной жизни.

Предполагалось, что к тому времени, когда красновцы достигнут Хабаровска, восстание охватит как минимум весь советский Дальний Восток, что приведет к быстрому окончанию войны. Конечно, трудно представить, что мятежники всерьез верили в развитие такого сценария, в конце концов, пример 52-го отдельного батальона, не присоединившегося к восстанию, должен был показать, что не все так просто и легко. Может быть, упоение от первых успехов кружило голову, и каждый боец, поддавшись общему чувству, думал, что все именно так, как говорит «комбат».

В суете и неразберихе, когда одни тащили по мелочи, кто самогон, кто сапоги, другие переодевались и вооружались, третьи ожидали обеда, готовившегося на полевой кухне, поставленной посреди площади, связист Петр Яровой, прихватив походный телефонный аппарат, отправился за село и там каким-то чудом сумел связаться с Иманом и Бикином – двумя ближайшими городами, где размещались штабы и командование крупных частей армии.

В это же время, между четырьмя и пятью часами, выставленные повстанцами пикеты задержали автомобиль с возвращавшимися в батальон начальником штаба, батальонным замполитом и особистом недавно организованного СМЕРШа. Ехавшие в автомобиле, разобравшись в ситуации, попытались оказать сопротивление, но тут же на дороге были убиты.

А мятежный батальон ближе к вечеру выдвинулся по направлению к староверческому селу Стольному. К тому моменту число восставших достигло 330 человек, вооруженных 12 пулеметами и 230 винтовками с достаточным количеством патронов к ним. В распоряжении батальона была и «карманная артиллерия» – порядка 300 гранат. То есть, как ни крути, а мятежники, будь у них еще хорошее военное руководство, представляли собой большую силу.

Уже смеркалось, когда батальон вошел в Стольное. И здесь по каким-то причинам стройбатовцы превратились в озлобленных мародеров, рыскавших по домам и требовавших у «кулаков-староверов» самогона, сала, соленых огурцов. Слава богу, обошлось без жертв.

Краснов, как мог, пытался организовать батальон. Выставил на окраине Стольного боевое охранение и начал готовиться к обороне, но, как показали дальнейшие события, стройбатовцы все-таки не настоящие солдаты и противодействовать обученным частям не в состоянии.

Командование, получившее сигнал от Петра Ярового, сначала не поверило, но связист настаивал на своем, и реакция на сообщение о мятеже не заставила себя ждать.

Глубокой ночью к Стольному подошли подразделения РККА в составе усиленной мотоциклистами роты автоматчиков СМЕРШа. Из Федоровки выступил и был уже на подходе стрелковый полк. Из Игнатьевки подошли две стрелковые роты. Кроме того, на подавление мятежа были направлены три танка, которые ждали сигнала, чтобы вступить в бой.

Ранним утром над Стольным пролетел самолет, разбросавший листовки с призывом-требованием немедленно сложить оружие и сдаться, выдав организаторов мятежа. Чуть позже в Стольное на мотоцикле прибыл парламентер, передавший те же требования Краснову. Батальону давался час на принятие решения, после чего части РККА должны были атаковать.

Час прошел в напряженном ожидании. По окончании отведенного времени была дана команда «Атаковать!», и автоматчики СМЕРШа устремились к селу. Мятежники встретили их недружными выстрелами и несколькими пулеметными очередями. В ответ раздались автоматные очереди, и вперед на подавление пулеметных гнезд выдвинулись танки.
Потери среди мятежников росли. Кто-то погиб, кто-то сдался. Поредевший почти в два раза батальон был рассеян и принужден к бегству с поля боя. Остаток дня войсковые подразделения вели поиск разбежавшихся повстанцев, уничтожая всех, кто пытался оказать сопротивление.

Разбежавшихся мятежников до 20 июня вылавливали сотрудники отдела по борьбе с бандитизмом УНКВД Приморского края и отдела СМЕРШ 35-й армии.

10 июля «комбат» Краснов и его помощник сержант Тимошенко были задержаны засадой пограничников у развилки дорог восточнее Федоровки. Сопротивления голодные и оборванные повстанцы не оказали.

Затем было следствие, и военный суд приговорил Илью Краснова к высшей мере социальной справедливости – расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 23 октября 1943 года.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Дмитрия Петровича Гаевого:

«Нас, школьников – меня, Рябенко и Павленко, после митинга председатель сельсовета попросил помочь в похоронах. Мы погрузили на повозку семь трупов военнослужащих, которых позже захоронили в братской могиле. Виниченко же мы с ребятами (нас было пять человек) похоронили 3 июня на сельском кладбище. На могиле был установлен деревянный памятник в виде пирамиды с красной звездой наверху. Со временем памятник сгнил и могила сровнялась с землей. Но в 1951 году, когда я приезжал в Нагорное, памятник на могиле был…»

…Долгое время о Силанском мятеже старались вообще не говорить, как будто и не было на севере Приморья, в нескольких десятках километров от границы с Китаем, ни старосты Жука (получившего по приговору 10 лет лагерей), ни «комбата» Краснова, ни боя у села Стольного, ни сержанта НКВД Ивана Виниченко. Все сведения были засекречены, и впервые об этом деле заговорили открыто только в 1991 году.

В 1999 году имя участкового уполномоченного Ивана Виниченко занесено на мемориальную доску памяти УВД по Приморскому краю, а к 65-летию со дня гибели милиционера на въезде в село Нагорное (так теперь называется Большой Силан) установлен памятник милиционеру, до конца исполнившему свой долг. 

Кодограмма

«Из Имана начальнику погранвойск Прим. округа генерал-майору Зырянову.

2 июня 1943 г.

По данным штаба 35-й армии, в 4 часа 2 июня с.г. восстала рота 53-го отдельного железнодорожного строительного батальона, дислоцируемая в селе Виноградовка, в 60 км северо-восточнее Имана. Восставшими убиты замкомандира роты по политчасти, старшина, семь младших командиров и бойцов. Уведены командир роты и два командира взводов, взято оружие, боеприпасы, продовольствие. Восставшие продвигаются в направлении села Дмитрово-Васильевка, где дислоцируется другая рота этого батальона. Командующий фронтом приказал восставших уничтожить. Заставы Туманная, Княжевка, Карагай, Заливная переведены на усиленную охрану границы. Высланы заградительные отряды к селам Муровка, Новополтавка, Челдонка, Сухановка. На место происшествия выехал начштаба Емельяновской комендатуры 77-го погранотряда.

Начальник штаба 57-го погранотряда Ионов».

Кодограмма

«Из Имана ВРИО начальника погранвойск Прим. округа полковнику Арефьеву.

3 июня 1943 г., 22 час. 30 мин.

По сообщению начальника 77-го погранотряда, по состоянию на 12 часов 3 июня с.г. остатки восставших до 70 человек в районе Стольного распылились и с боем уходят в разных направлениях. Преследование ведут части Красной Армии. По показанию задержанных, готовится восстание 52-го отд. дорожно-строительного батальона, расположенного в Виноградовке. Командованием фронта и 35-й армии приняты меры.

Начальник 57-го погранотряда полковник Агеев».

ИЗ ХАРАКТЕРИСТИКИ при присвоении специального звания «сержант милиции» Виниченко Ивану Митрофановичу:

«Товарищ Виниченко за время работы в органах рабоче-крестьянской милиции показал себя с положительной стороны. К своим обязанностям относится серьезно, добросовестно работает по пресечению уголовного элемента. Хорошо усвоил следственную работу. Самостоятельно может вести серьезные уголовные дела. Среди населения пользуется авторитетом. Политически развит, идеологически устойчив…

Начальник Пожарского РО НКВД младший лейтенант госбезопасности Омельченко».

Справка

«Илья Лукьянович Краснов, 1907 г.р., уроженец Орловской обл. Трубачевского р-на, дер. Щетинино, б/п, образование среднее. В начале 30-х годов работал на оружейных заводах «Баррикада» в Сталинграде. Там вступил в тайную антисоветскую организацию, организованную троцкисткой И. С. Доброкваша. В 1935 году был арестован ОГПУ и по 58-й статье приговорен к трем годам и последующей ссылке в Казахстан. 

После освобождения остался в Актюбинске, откуда был призван в РККА по мобилизации в 1941 году. Был направлен в находившийся тогда в Амурской области 53-й дорожно-строительный батальон НКВД, укомплектованный военнослужащими старших возрастов. Среди состава батальона преобладали уголовники. Были также и проходившие по 58-й статье. В декабре 1942 года батальон был выведен из состава войск НКВД и передан в распоряжение НКО с отправкой в Приморский край».