Хотите драчки – будет вам драчка!

55 – хорошая цифра, красивая, считает Илья Бутусов, председатель Приморского отделения Союза художников России. Но при этом он абсолютно уверен: все же это просто цифра, не более того. Потому и персональную свою выставку, открывшуюся на днях в залах Приморской картинной галереи, не называет юбилейной.

– Эта выставка сама по себе, – говорит Илья Иванович. – Была идея, которую удалось воплотить в жизнь, причем в год юбилея Приморского отделения Союза художников, его 80-летия. Вот этой дате выставку посвятил! А цифру 55 важной не считаю. 

В чем кайф, мэтр?

Как объясняют искусствоведы, в своих картинах Илья Бутусов создает собственный мир и наполняет его образами, стоящими на грани между иллюзией и реальностью, иронией и драмой. Этот мир живет по своим законам, в нем исторические истоки и жанровая классификация отходят на второй план. И новая выставка представляет сложный, многозначный внутренний мир художника, чье творчество находится в постоянном движении. Этот мир, отраженный на холстах, обращен к духовному зрителю, умеющему терять и обретать, грустить и радоваться.

– Персональная выставка в залах картинной галереи – большая честь, так ведь, Илья Иванович?

– Не то слово! Я даже сформулировать не могу четко, что почувствовал, когда директор Приморской картинной галереи Алена Даценко предложила мне сделать выставку. Удивительно, но это было ощущение какой-то естественности. Вообще, такое чувство, мол, все идет как надо, должно, по идее, напугать нормального художника. Но оно быстро прошло. Как только выставка начала обретать очертания, когда я увидел зал, стал отбирать работы – вот тут случился настоящий, правильный мандраж, чувство восторга и ужаса одновременно. 

– По какому принципу отбирали работы, что хотели показать?

– Показать художника – вот и вся концепция выставки. Показать, кто я. Я не могу сформулировать, что говорит обо мне эта выставка, мне самому хотелось бы это узнать и понять! Мне вообще очень интересно слушать отзывы коллег (и к некоторым я прислушиваюсь), читать мнения в книге отзывов. Но более всего хотелось бы поговорить, например, с тем, кто понятия не имел, что есть такой Илья Бутусов, художник. И вот этот кто-то случайно зашел на выставку и посмотрел эти работы. Что он думает, что почувствовал, что понял? Вот это ну очень интересно. Это был бы просто кайф – поговорить именно с таким зрителем.

Замечу: то, что хотел показать, и то, что смог, скажем так, отличается. Очень хотелось выставить несколько работ, которые я считаю значимыми, весомыми в своей жизни. Но они находятся в музеях – и в России, и за рубежом. К примеру, «Пехота», которую мне очень хотелось бы видеть на этой выставке, хранится в Хабаровске, привезти ее сюда не получилось. Я обратился к частным коллекционерам, у которых есть мои работы, важные для меня, и некоторые откликнулись. Так здесь появились «Кардиналы и домино», «Соловецкий реквием» и другие картины, которые, как мне кажется, сделали выставку весомее и гармоничнее. И, разумеется, я не мог не показать последние работы: музыкальную серию, «Стену», «Китч». 

Посмертное признание не греет 

– Вы взяли и пейзажи, и натюрморты, и жанровые работы… 

– Да, и потому компоновка картин была просто мучительной. Создание экспозиции – это интуиция, и никак иначе. Мне много помогала Алена Даценко, я доверяю ее вкусу и опыту, мне очень нравится, что она бывает во многих музеях мира, директор картинной галереи так и должен делать – быть насмотренным. Тогда он хорошо сознает, как создавать экспозиции в родных залах. Так что я прислушивался к ее советам. Всего здесь представлено 49 живописных работ и шесть тарелок. 

– Кстати, о тарелках. Это ведь фарфор Klimenkoff, верно? Уникальная серия с вашими авторскими работами.

– Да. Мне совершенно неожиданно несколько лет назад предложили создать серию сувенирных тарелок, перенести на них часть моих работ, а название серии – «Совгавань». Я сначала не понял, при чем тут этот город. Потом уже дошло: тарелки делались не для продажи в России, они шли в Европу, где Sovgavan звучит совсем иначе, что-то такое с подтекстом «Совьет Юнион» – морская, рыбацкая культура СССР. Мне было интересно делать их, переносить свои работы в черно-белом варианте на совсем другой формат. 

– Здесь представлены и пленэрные работы…

– И некоторые очень мне дороги. Вот «Соловецкий реквием»: он написан в 2000-х, но родился из этюда, который я сделал еще пятикурсником. Это было самое начало 90-х, мы месяц были на пленэре в Карелии, жили на Соловках. Тогда там игумены Савватий и Зосима только-только начали приводить его в порядок. И там еще не было никакого туризма, а было такое паломничество творческой богемы – Гребенщиков там жил, другие люди андеграундного искусства. И рисовали мы не днем (днем изучали историю места, пытались понять, что же такое Соловки), а белыми ночами. Эти впечатления оказались на всю жизнь, вдохновение на десятки лет. И через много лет тот соловецкий этюд стал картиной. Она мне очень дорога. 

– И она хранится в частной коллекции… Каково это – художнику продавать свои работы? Нет ли желания, скажем так, чтобы «все деточки были со мной»?

– Я тут историю из 90-х вспомнил. К одному художнику нашему пришли американские коллекционеры – посмотреть работы, купить. Ну смотрят, выбирают, говорят: вот эту возьмем, вот эту. А художник был под мухой, разрыдался: ах, это мои дети, как тяжко расставаться. Американцы перепугались: ну что вы так расстраиваетесь, не надо – раз вам так мучительно продавать работы, мы не настаиваем, не будем покупать. Тут художник мигом протрезвел: то есть как не будете? Нет, все это лирика, покупайте!

И я не поддерживаю разговоров в духе: «Ах, меня не покупают, потому что я такой гениальный, но непонятый. Вот помру, тогда поймут и оценят». Меня, знаете ли, перспектива быть признанным после смерти не греет. 

Художник должен продавать свои работы. Это правильно. Да, бывают минуты досады, что ты что-то не можешь показать, потому что картину купили, но… Работы художника должны от него уходить, это как обновление крови, чтобы не застаивалась. Плачевное зрелище, когда у художника очень много работ лежит в мастерской… 

Из какого сора растут картины

– Так много жанров, а к какому душа больше тянется?

– Это каждый год по-разному. В этом году меня совсем не тянет осень красить, а в прошлом прямо тянуло – на Русский, в лес, красить и красить. Просто рождается какая-то идея, и каждый раз она разная, и ты живешь ею, пока воплощаешь. 

Вообще, бывает и так, что работа рождается буквально из ничего. Вот «Слон», например. Это импровизация: на холст была размазана лишняя краска, и вдруг я увидел, что получается нечто. Так же и с «Партитурой», и с некоторыми другими работами. «Когда б вы знали, из какого сора…» – что правда, то правда.

– А легко ли художнику понять, когда картина завершена? Ну, грубо говоря, когда надо просто отойти от холста?

– Это всегда сложно, спорно. Тебе кажется, что работа еще не закончена, а коллега зайдет, глянет и скажет: да ты уже лишку хватил… Тут все на интуиции, очень индивидуально. Графика «я пишу до такого-то числа» нет.

– У вас и административная работа, и преподавательская – они не мешают творчеству?

– Нет. Точнее, так: преподавательская работа даже заряжает, это же общение с молодыми ребятами, с их энергией. Это легко, это радость. То, что ты отдаешь им, отдаешь с радостью. А взамен получаешь азарт! Должность в союзе энергии, увы, не придает. Там много монотонной и нетворческой работы – с документами, например, с бюрократической машиной. Одна только история с мастерскими, которые у нас регулярно пытаются отобрать, чего стоит. Но у меня такой характер… Меня заводит, если начинают грызть, понимаете? Я не в депрессию впадаю, а наоборот: хотите драчки – будет вам драчка! Может, творческим натурам это не очень свойственно, но вот такая у меня натура.

Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ