Сирень и война

Окончание. Начало в номерах за 8, 15, 22, 29 августа, 5, 12 и 19 сентября

В роддоме 

За год до рождения нашего первенца, в 1934 году, в семье императора Японии родился первый наследный принц, и поэтому в Японии царила праздничная атмосфера. Рождение нашего сына было маленьким счастьем в одной маленькой семье в обстановке сгущающейся темноты. Муж назвал сына Коодзи. 

У меня были нелегкие роды. Мне пришлось страдать от боли и терпеть трое суток. Предполагалось, что сватья – жена сотрудника консульства Японии – будет присутствовать при родах, так как она была акушеркой. Перед самыми родами по неизвестной причине она отказалась. Мне пришлось позвать русскую акушерку из городской больницы. 
У меня были первые роды. Тетя не рожала. Мы ничего не знали о родах и волновались. Только русская акушерка, спокойно читая журнал, сказала: «При такой боли еще рано рожать». Японским женщинам внушали, что стыдно кричать при родах и надо терпеть всякую боль. Поэтому я переносила все молча. 

Родовые муки продолжались три дня, но ребенок не появлялся. Постепенно я стала слабеть. Акушерка сказала: «Если ты не будешь хорошо питаться, то потеряешь силы», – и заставила меня выпить сырое яйцо. Меня стошнило. Акушерка стала беспокоиться, закрыла журнал, осмотрела меня и, вероятно, поняв, что не сможет принять младенца, обратилась за помощью к главному врачу городской больницы. 

Главный врач-гинеколог пришел к нам. Он сразу осмотрел меня, стиснувшую зубы от боли, и отругал акушерку за то, что она все делала без указания врача. «Нельзя принимать первые роды дома, где нет медицинского оборудования. Сейчас отправим ее в роддом. Помоги мне», – сказал врач акушерке, а сам позвонил в роддом. Меня повезли на экипаже в роддом на улице Пушкинской. Сопровождали муж и акушерка. Через 20 минут мы приехали. 

В роддоме с меня сняли всю одежду, обмыли под душем, одели в верхнее и нижнее больничное белье. Мою домашнюю одежду передали мужу, который находился в зале ожидания. Ему не разрешили войти в кабинет врача. Меня сразу отвезли в родильный зал. 

В большом родильном отделении было несколько беременных женщин. Они ходили по комнате взад-вперед. В родзале площадью 12 кв. м за занавеской стоял родильный стол, роды проходили в этой маленькой комнате. Когда боль стихала, беременные выходили оттуда. С началом схваток они бежали в маленькую комнату и ложились на родильный стол. Одни кричали громко: «Больно! Больно!» – или просили о помощи. Одна женщина кричала: «Хватит мне такой боли! Не надо было выходить замуж. Почему только я должна мучиться?! Моему мужу-то совсем не больно… Ой, такая боль! Я разведусь!» Акушерки и медсестры криво усмехались. Красивый, как кинозвезда, светловолосый главврач сказал ей: «Боль рождает любовь. Больно, поэтому мать любит ребенка. Терпи», – подбадривал он. 

Он был немногословен и серьезен. Ему можно полностью доверять. Я молча стиснула зубы и терпела. «Не надо стесняться. Кричите громко, как все. Будет легче, – сказал он. – Желательно, чтобы у вас были естественные роды, еще подождем одни сутки». Но, не дожидаясь завтрашнего дня, он осмотрел и решил делать операцию. «Операция?» – спросила я, лежа на каталке. Акушерка ответила: «Ваши роды будут с помощью щипцов. Не надо беспокоиться. Операция будет под общим наркозом». Главная медсестра добавила, чтобы успокоить меня: «Когда ребенок родится, мы поругаем его за то, что он так долго мучил маму». 

В чистой операционной я лежала на кровати с маской на лице. Как мне сказали: когда я посчитаю «один, два, три…», сознание исчезнет. Сколько прошло времени? 

Когда я проснулась, то была на кровати. Сидевшая рядом медсестра с улыбкой сказала: «Проснулись? Поздравляю! Ваш ребенок очень большой. Вес четыре килограмма. Мальчик. От маленькой мамы родился такой большой малыш». 

В палате кроме меня было три роженицы. Палата рассчитана на четверых. Дети – в отдельной палате. Через несколько минут медсестра принесла моего сына на руках, завернутого в синие пеленки. Она добавила: «Первая встреча с мамой». У него было красное отечное лицо, маленькая рана у угла глаза. «Он тоже мучился от боли в долгих родах. Ранки около глаза и за ушком – следы от щипцов. Врач действовал вслепую, хорошо, что щипцы не попали на глаз». Я похолодела от таких слов. Ошибка в один-два миллиметра могла привести к трагедии. Но все закончилось благополучно. Я благодарила Бога. 

Главный врач пришел ко мне и сказал, что все прошло нормально, но он наложил семь швов, поэтому некоторое время нельзя садиться. Что касается раны ребенка, то она скоро совсем заживет. Врач добавил: «Вы сами виноваты. Во время беременности до родов вы слишком берегли себя и ничего не делали. Беременность – не болезнь. Надо двигаться как обычно. Это правило для легких родов». Я поняла. Его слова запали мне в память. 

У меня же это были первые роды. Окружающие тоже не имели опыта, поэтому они не разрешали мне что-либо делать. Кроме того, они кормили меня многими питательными продуктами, чтобы я родила большого, здорового малыша. И ребенок вырос в моем животе слишком крупным. 

Я чувствовала, как сильно болит грудь. Патронажная нянечка приходила ко мне и теплым полотенцем делала сильный массаж. Было очень больно. Я просила прекратить, однако она продолжала свою работу (иначе мог бы развиться мастит, и тогда пришлось бы делать операцию), но все-таки чуть легче. 

– Вы японка, да? – она начала говорить, не прекращая свою работу. – Пять или шесть лет назад в этом роддоме работала нянечкой одна женщина-японка. Как ее звали, я уже забыла. Она была такая добрая-добрая, ухаживала за больными, как за своими близкими, и очень им нравилась. У нее был русский муж и одна дочка. Она жаловалась, что ее дочка увлекалась только танцами. Спустя некоторое время она заболела и ушла с работы. А… вспомнила! Ее звали Хатори, да, Хатори. 

– Хатори? Не Хаттори? – спросила я. 

– Хаттори, может быть, и так. Японские имена очень трудно запомнить и понять. Вы знаете ее? 

Я знала одну девушку-балерину, которая обучала танцам. Ее звали Хаттори Тиэко. Несомненно, нянечка была ее матерью. Когда японцы проводили какое-нибудь мероприятие, ее приглашали на сцену и заставляли танцевать русские танцы под свист и улюлюканье мужчин из зала. Я вспомнила ее. 

Я мечтала учиться классическому балету. Как-то вместе с подругами несколько раз тайком от тети ходила к ней домой. Хаттори снимала одну комнату у русских и жила одна. Когда мы бывали у нее, то всегда в гостях у нее были один или два парня. Она пользовалась большой популярностью среди молодых мужчин. Тетя узнала о моих визитах к ней и запретила туда ходить. Мне пришлось отказаться от балета, но тетя разрешила мне ходить к преподавателю балетной школы учиться бальным танцам. Она считала, что в светском обществе, когда я повзрослею, будет необходимо уметь танцевать. Рассказ няни напомнил мне об этом случае. Хаттори Тиэко уехала в Японию. Говорили, что кто-то видел ее в городе Кобэ, но что было дальше – неизвестно. 

Однажды случилось небольшое происшествие. Мне принесли ребенка на кормление, но другого. Я сразу заметила ошибку, потому что у моего ребенка в углу глаза была ранка. Кроме меня в роддоме не было женщин восточного типа, а ребенок был восточный. «Это не мой ребенок!» – встревожилась я. Женщины в нашей палате присоединились и осудили медсестру за ее невнимательность. «Не может быть», – медсестра пришла в замешательство. В это время в коридоре послышался шум. Говорили, что кто-то по ошибке взял ребенка. Молодая медсестра подошла ко мне, держа моего сына в руках: «Извините, я ошиблась». Она передала мне моего ребенка и взяла у меня чужого. Другие медсестры осуждали ее: «Ты рассеянная». 

Тот ребенок действительно был от восточных родителей. Я спросила: «Есть ли кроме меня еще кто-нибудь восточного типа в этой больнице?» Медсестра ответила: «Нет, только вы». Я сказала: «Я уверена, что родители ребенка из какой-то восточной страны». – «Да, у него мама русская, а папа – японец. Он похож на папу», – пояснила медсестра. 
Стало ясно: японский отец, наверное, «покраснел» – так японцы называли людей, ставших коммунистами. Они мечтали о Советской России и убежали из Японии. Ходили слухи, что много таких «покрасневших» японцев собиралось во Дворце моряков Владивостока. Советская власть не верила им и даже, наоборот, остерегалась их и приняла холодно. Прожив здесь некоторое время, японцы разочаровались и хотели вернуться на родину, но этого тоже не разрешали. Им пришлось жениться на русских женщинах и смириться с бедной жизнью. 

Я вспомнила г-на Хигасияма. Может быть, это его ребенок? Где он сейчас и чем занимается? Если живет счастливо с русской женой, то хорошо. Но если он был арестован и сидит в тюрьме за металлической решеткой, то мне очень его жалко. 

Одна женщина, лежавшая со мной в палате, сказала: «Японские женщины часто мешают на дороге прохожим. Когда мы, русские, встречаемся на улице, то приветствуем друг друга, подняв руку. Если есть разговор, отходим в сторону и разговариваем, стоя рядом. А японские женщины стоят посередине дороги и обмениваются приветствиями.

Расстояние между ними целый метр. Они многократно раскланиваются, сгибаясь под 90 градусов. Это мешает прохожим. Японки не замечают этого и долго повторяют приветствие, кланяясь. Нам это не нравится. И еще японские моряки плохо воспитаны. Они везде мочатся, – прямолинейно критиковала она. Мне нечего было сказать в ответ. Наконец она добавила: – В Японии неприкрыто занимаются торговлей людьми. Из бедных деревень девушек продают в публичные дома. По закону в Японии моногамия, но на самом деле богатые японцы, как китайцы, имеют много женщин кроме жены и хвастаются этим. Японки молчат, как будто они не против своего унизительного положения. Вы должны стараться создать общество, которое гарантировало бы равноправие женщин!»

Я ничего не смогла ответить, потому что она говорила о реальных фактах. Я не ощущала ни иронии, ни антипатии в отношении себя. Я жила в русском обществе, и никто никогда не говорил мне подобные вещи. Я поняла, как глубоко любили меня мои однокурсники…

Автор: Ёнэко ТОИДЗУМИ