Сирень и война

Продолжение. Начало в номерах за 8, 15, 22, 29 августа и 5 сентября

Московская академия (напомним: здесь и далее речь, скорее всего, идет о Московском государственном университете. – Прим. ред.). Все студенты мечтают попасть в это самое высшее заведение науки, поэтому очень сложно туда поступить. Тем не менее он так легко хочет туда меня рекомендовать – это неспроста. Что они потребуют за это от меня?

– О Московской академии, конечно, все мечтают, но слишком большая конкуренция. Я, иностранка, не собираюсь, потому что нет никакой надежды, – четко сказала я и ждала его ответа.

– Нет, вы сможете поступить. Мы уже все узнали для вас. Ваших результатов в учебе достаточно для рекомендации. Итак, решено. Продолжим наш разговор дальше, – он сделал паузу, не спеша перешел к следующему: – Во-первых, мы просим вас забыть о том, что вы сегодня были у нас. И мы просим дать слово, что вы ни в коем случае никому не скажете о следующей просьбе, – он смотрел мне в глаза.

– Если нужно, я поклянусь. Но это будет означать, что я приняла вашу просьбу, которая еще неизвестна мне. Меня это не устраивает, – сказала я, подчеркивая суть дела, и сама удивилась, что смогла дать такой разумный ответ. Успокоившись, я перестала бояться.

Их требование при условии рекомендации в Московскую академию было для меня неожиданным. Они хотели, чтобы я ходила в дома японцев и информировала ГПУ об именах русских, которые дружат с японцами.

– Это очень легкая просьба, не правда ли? Вы, конечно, согласитесь? – офицер заглянул мне в глаза с уверенностью.

Может быть, это несложная работа. Но если подумать, что это значит, что имеется в виду, то ответ дать непросто. Что-то нужно было говорить. Я мучилась.

– Я затрудняюсь ответить. Я почти не общаюсь с японцами и очень редко хожу в гости к хорошо знакомым японцам. Я занята учебой в университете, поэтому я не знаю, какие русские приходят к японцам.

– Это неправда. Вы в последнее время часто бываете у японцев. Они приглашают вас на вечеринки. В японском обществе женщин немного, и всем вы нравитесь.

Он все знает. Он хвалил меня, а на самом деле требовал строго. Я поняла, что сама нахожусь под контролем. Короче говоря, он требует, чтобы я шпионила.

Шпионить – для меня самый отвратительный поступок. Если я откажусь от их требования, то меня в худшем случае выгонят из университета и вышлют из России. Но у меня дома есть дядя, которому я обязана. Мой отказ обязательно повлияет на меры ГПУ против дяди. Его ждет строгое наказание без конкретного повода. Я не могла этого допустить. Если я соглашусь, то многие невинные русские, поддерживающие доверительные отношения с японцами, могут погибнуть. Тогда я всю жизнь буду чувствовать себя доносчиком, и меня будет мучить совесть за предательство. В душе продолжалась борьба.

– Пожалуйста, скорее решайте и подпишите эту бумагу. Если вы этого не сделаете, то не сможете выйти отсюда никогда, – пригрозил офицер, усмехнувшись.

– Выберите, пожалуйста, кого-нибудь другого. Ведь я такая молодая, что я смогу сделать? Эта работа слишком трудна для меня.

– Вы сможете, – он говорил голосом, не терпящим возражений.

– Я гражданка Японии. Что скажет консульство Японии?

– Консульства это не касается. Только вы никому не говорите, тогда никто не узнает.

– Но...

– Это никак не касается ваших соотечественников, только русских, которые не имеют контактов лично с вами. Подумайте о своем дяде Серебрякове, как он дорог вам. Просто дайте согласие. И все.

Вот наконец-то они коснулись имени дяди. Он намекнул, что с дядей может произойти несчастье, и все зависит от моего ответа. Какой он все-таки подлый, этот человек! В душе закипал гнев, и я не знала, что делать.

– Вы не одна, есть еще японцы, которые оказывают нам содействие. Они с удовольствием согласились. Не верите? Я могу показать вам целый список, – он взял одну папку из тумбы стола и протянул мне.

Я просматривала страницы, думая: «Не может быть, таких японцев нет». На бумаге были четко напечатаны имена. От изумления я чуть не вскрикнула. В списке были также имена известных представителей японских компаний во Владивостоке. Поставлены печати. Но я не могла поверить. Я с сомнением посмотрела ему в лицо и спросила:

– Это правда?

– Кто сможет поставить свою печать понарошку? Они согласились, не колеблясь, и поставили печати. За содействие мы предоставили им льготы в делах.

Мне хотелось заткнуть уши. И одновременно стало грустно, потому что передо мною открылась еще одна сторона грязного мира взрослых. Меня так откровенно проинформировали, что я уже не могла отказаться, отступать некуда. Я расстроилась, осознав, в каком положении нахожусь. Сказать «нет» нельзя. Дать согласие не позволяла совесть, сколько бы ни требовали, сколько бы ни демонстрировали доказательств. Перед глазами стояло печальное лицо дяди. Едва сдерживая слезы, чтобы не заплакать, я сказала:

– Будьте добры, разрешите мне подумать. Для меня все это неожиданно и шокирующе. Я плохо соображаю. Я не могу решить. Пожалуйста, дайте мне несколько дней. Я хорошо подумаю и обязательно отвечу.

– Это не такой сложный вопрос. Кстати, что вы делаете руками?

– Руками?.. – я посмотрела на свои руки, которые лежали на краю стола, и увидела, что машинально скомкала и разорвала в мелкие кусочки пропуск, который получила при входе. У меня была привычка в моменты волнения что-то рвать в руках.

– Если я не подпишу этот пропуск, вы не сможете выйти отсюда, – сказал он спокойно.

Я испугалась и встала, начала лихорадочно собирать клочки пропуска и готова была разрыдаться. Психологическое напряжение достигло предела. Я чуть не потеряла сознание.

– Если вы согласитесь, то мы сразу сделаем новый пропуск. – Он хладнокровно наблюдал за мной, стараясь ничего не упустить.

– Вы опять вернулись к разговору. Я только что попросила вас дать мне подумать. Мое решение не изменится.

– Ничего не поделаешь, – усмехаясь, сказал он, – какая упрямая девушка!

– Я не упрямая. Просто нерешительная. Я не такая умная, как вы представляете. Вы переоцениваете меня. Я еще молодая и неопытная. Мне нужно время, чтобы принять решение.

– Довольно. Я понял. Мы ждем вашего ответа. Сколько дней нужно подождать? Один день? Два? Или неделю?

Я сказала: «Два или три дня мне хватит» и пожалела: за два или три дня невозможно принять решение. Мне все равно, я так устала. Хотелось скорее уйти отсюда и вернуться домой, поплакать на груди у тети.

– Тогда как вас привести сюда? Вы не против, если это сделать, как сегодня?

– Да.

– Хорошо, договорились. Пройдемте со мной, – он пригласил в соседнюю комнату. 

Там, в кабинете, несколько офицеров и среди них женщина, печатавшая на машинке, безразлично взглянули на меня. Наверное, весь наш разговор напечатан этой машинисткой. Так мне казалось. Офицер велел машинистке: «Пожалуйста, срочно сделайте для нее пропуск. Эта девушка порвала свой».

– Вы свободны. Устали? Я тоже устал и проголодался. Такой случай впервые! – сказал он недовольно и подписал новый пропуск, отдал мне и ушел.

Меня проводил другой офицер. Я спустилась по лестнице, открыла дверь и вышла на улицу. Наконец-то я почувствовала облегчение. Слезы брызнули из глаз. Я пошла домой. Но мысли о следующей встрече через несколько дней тяготили меня и подавляли радость освобождения.

Я не освободилась полностью. Когда я пришла домой, то поклялась сохранить сегодняшнее событие в тайне. Но дядя сразу по моему лицу догадался, что со мной что-то произошло. «Я...» – хотела я что-то сказать, но слова застряли в горле.

– Нина (так звали Ёнеко ее русские знакомые и друзья. – Прим. ред.), ты переживаешь из-за меня. Не надо обо мне беспокоиться. Поступай так, как считаешь правильным. Нельзя стать человеком, который всю жизнь мучается, осознавая, что он предатель, – дядя сказал так, как будто он все знал. Я не могла больше скрывать и рассказала им с тетей все, что произошло со мной сегодня. Тетя страшно взволновалась, лицо ее потемнело, и она заплакала.

Прошел день. По дороге домой я ждала, что ко мне вот-вот подойдет ГПУ. Так прошел и второй день, и третий... Мне казалось, что я начинаю сходить с ума. Я никак не могла принять окончательного решения. И после третьего дня «вызова» не было. Почему? Они оставили все надежды на мое согласие? Так не бывает. Что случилось? Они передумали, что ли? 

В неопределенности прошел месяц. У меня осталось неприятное чувство. Месяц был страшный. После этого события мне все время казалось, что кто-то меня преследует.

Спокойно мне было только дома или в университете. Я решила ни в коем случае не ходить к японцам, перестала посещать их вечеринки, не обращала внимания на то, что обо мне говорят. Я была уверена в том, что никого не предам. Иногда я видела того японца, фамилия которого была в списке, и не могла смотреть на него прямо, а он держался преспокойно. Ему уже нельзя доверять, я узнала, что существует человек с двойным лицом. Это печально, но это факт.

Продолжение следует…

Автор: Ёнэко ТОИДЗУМИ