Сирень и война

Продолжение. Начало в номере за 8 августа

– Говорят, что давным-давно китайцы приезжали сюда, привлеченные дарами моря и гор. Русские появились здесь, когда военный корабль спасался от шторма и зашел в Золотой Рог. В царской России было мало удобных портов, и, так как Золотой Рог является удобной природной гаванью, было решено построить здесь порт. После революции количество японцев быстро росло. Военные Америки, Германии, Чехословакии начали интервенцию. Японское военное командование тоже отправило «экспедиционные войска» в Сибирь. Во время революционных боев в городе велась ожесточенная борьба, поэтому лучше было не выходить на улицу и прятаться дома. Если посмотреть на порт, то можно было увидеть американские военные корабли с направленными на город пушками, готовыми выстрелить в любую минуту. Глядя на это, я умирала от страха. Но победила революционная армия. Американцы, чехи, немцы вывели свои войска. Только японцы почему-то оставили свои военные силы. Японские офицеры разгуливали по городу, как хозяева, расправив плечи, с палашами. Видя их, японцы чувствовали себя в безопасности, а русские непонимающе взирали на японских военных, – тетя как будто говорила это не мне, а самой себе.

Мы сошли с судна и вместе с двумя-тремя знакомыми, которые пришли нас встречать, поехали не к тете домой, а к Адзума-сан – ее двоюродной сестре. Ее дом находился на Фонтанной, и, если повернуть от улицы Китайской, это был второй или третий двухэтажный дом из красного кирпича в европейском стиле модерн. Внутри было все в японском стиле – с татами. Муж Адзума-сан был зубным врачом и содержал лечебницу европейского типа.

Лечебница находилась в японском районе, жители которого сохранили японский образ жизни: обычаи, язык (хотя и разные диалекты – нагасакский, кумамотский, префектуры Сага). Говорили на «владивостокском японском», поэтому я с трудом их понимала.

Покинув дом Адзума, мы направились в дом тети. Ехать решили на извозчике, так как было далеко и у нас было много багажа. Кучерами были русские и китайцы, корейцев не было. Тетя выбрала русского кучера. У него была окладистая борода, и он был похож на медведя, но добрый на вид. Повозка спустилась вниз по Фонтанной и, миновав Китайскую, выехала на главную улицу города – Светланскую. Фонтанная начиналась от сопки Орлиное Гнездо. У основания сопки раньше били ключи, поэтому улица получила такое название. Светланская была вымощена брусчаткой, поэтому повозка прыгала по булыжникам, издавая ритмичный звук. По обеим сторонам в ряд стояли солидные каменные здания в европейском стиле модерн. Были и здания в русском стиле, непохожие друг на друга ни по цвету, ни по типу постройки. Казалось, что я еду по музею. Было очень красиво.

– Красивая улица, – сказала я, глядя на эти здания. 

– Старое название улицы – Американская. Она получила такое название в 1859 году в честь корвета «Америка»; второе свое название – Светланская – она получила в 1873 году, когда Владивосток стал главным военным портом на тихоокеанском побережье России, в честь корвета «Светлана», так я слышала, – сказала тетя.

 Тетя рассказывала мне о городе: «Зимой повозки сменяются большими санями». Я представила, как несусь на тройке по снегу…

Повозка приближалась к огромному красивому зданию церкви и, немного не доезжая его, повернула наверх, поднимаясь по склону. Тетя объяснила: «Отсюда начинается Пушкинская улица». Покидая Светланскую, я любовалась сверкающими золотом луковичными куполами.

Как раз в тот момент начался вечерний звон. Этот звук ровно плыл над окрестностями. Оглянувшись, я увидела, что люди, поднимавшиеся по склону, остановились, мужчины сняли головные уборы, женщины крестились. Все замерло в необыкновенной красоте. «Русские – глубоко верующие», – догадалась я, и тетя подтвердила. Я почувствовала, что значит вера в душе и жизни русских.

Улица Пушкинская получила свое название в честь поэта Пушкина. Здесь было много культурных зданий: краснокирпичное капитальное здание ГДУ (Государственный дальневосточный университет. – Прим. ред.); рядом с ним – красное кирпичное, окруженное просторным двором здание немецкой кирхи; на пригорке поблизости располагались городская библиотека, музыкальный институт, «коричневая» гимназия, чуть подальше – польский католический костел. На возвышении среди скал, как замок, стоял Дом культуры. Мне казалось, что Пушкин, смеясь, появлялся отовсюду.

 Дом тети находился на улице Металлистов на склоне сопки, там, где расположен Жариковский сквер и заканчивается Пушкинская. На углу Пушкинской и Металлистов была небольшая китайская лавка, рядом – детский сад и сразу – дом тети. Он располагался в закрытом дворе, между детским садом и домом с белыми стенами, у подножия горы. Дом был построен в истинно русском стиле – из дерева и одноэтажный. Именно так выглядели все частные русские дома. Улица была очень тихая, хоть и рядом со Светланской. За домом она заканчивалась, и начинался крутой склон. Этот дом на некоторое время стал моим жилищем. Мне хотелось поскорее посмотреть его внутри, и я быстро взошла на крыльцо.

Я полюбила Владивосток

Месяц прошел очень быстро. Приближался день отъезда. Я не хотела возвращаться в Японию.

Владивосток притягивал меня. Я уже привыкла к китайцу с косичкой в лавке на углу. Сначала я его боялась, но постепенно стала понимать и ходила к нему за покупками каждый день. Общаясь с ним, я почувствовала, что он добрый человек, подружилась с его семьей. У его жены были маленькие ножки, и она ходила медленно, как гусыня. У них был мальчик 5–6 лет. Он был шалун и всегда, сделав что-нибудь плохое, убегал от мамы, чтобы она его не наказала. Мама бегала за ним с криком, вперевалку. Она никак не могла поймать его. Шоухай (что значит по-китайски «ребенок») иногда останавливался, показывал маме язык и опять убегал. Смотреть на них было очень забавно.

Тетя водила меня на рынок, там я встречалась с кореянками. Они ходили большими шагами, покачивая бедрами, с большим грузом на голове. Когда они встречались со знакомыми, то начинали громко разговаривать, как будто ссорились. На них тоже было интересно смотреть. 

Молодые русские женщины – стройные и красивые. Но с возрастом они почему-то полнеют, среди них есть женщины с животом, как пивная бочка. По натуре все добрые, любезные, простые и привязчивые люди. Мне нравился такой характер.

А еще были цыгане. Этот необычный народ, неизвестный в Японии, не живет на одном месте. Когда наступала весна и лед в Золотом Роге и Амурском заливе таял и исчезал, обязательно откуда-то приезжали в кибитках цыгане. Они останавливались в поле, где-то в Гнилом Углу, и оттуда приходили в центр города. У них были темные красивые рельефные лица, черные, как угли, глаза и яркие губы. Одеты они были в разноцветные длинные национальные костюмы. На груди висели своеобразные бусы в несколько рядов. Молодые девушки играли ритмичную музыку на бубнах, кастаньетах, позвякивая металлическими бусами, и танцевали, собирая вокруг себя людей в парке, на пустыре или на рынке. Женщины постарше исполняли красивым альтом печальные любовные песни. А цыганки-старухи зарабатывали гаданием на картах. Пока женщины работали, мужчины играли в азартные игры, занимались контрабандой или кражей. 

В городе русские всегда были осторожны с ними, но относились к ним лучше, чем к японским солдатам. В душе русские ждали приезда цыган. Они говорили, что, когда слышны звуки тамбурина, кастаньет и песен, наступает успокоение: значит, долгой зиме пришел конец. Приезд цыган был одним из признаков наступления весны во Владивостоке. Осенью, когда листья опадали, цыгане куда-то незаметно исчезали. Тетя коротко объяснила мне: «Они как перелетные птицы». И это казалось очень романтичным.

Владивосток тянул меня необъяснимой магией. К тому же я уже научилась бытовому разговору на русском языке. Мне стало интереснее жить в этом городе, и было очень жаль бросить все и вернуться на родину. Но я не могла сказать, что не хочу возвращаться домой. Странно, но дядя и тетя тоже как будто бы забыли о моем отъезде и ничего не говорили об этом, несмотря на то что с сентября начинался второй семестр и я должна была идти в школу. 

В тот день я набралась смелости и открыла душу перед дядей и тетей: «Если я не помешаю, вы могли бы оставить меня у вас в доме? Я не хочу возвращаться в Японию». Дядя и тетя обрадовались. Они каждый день с волнением ожидали, когда я заговорю об этом – сегодня или завтра? Теперь они успокоились и сказали: «Ты нам не помеха, наоборот, мы очень рады. Мы хотим, чтобы ты долго была у нас». Всем своим видом они выражали радость – мы уже совсем привыкли друг к другу.

Уговорить моих родителей в Японии тетя взяла на себя, а я сама решила свою судьбу и осталась во Владивостоке. Раз решила остаться, то мне надо было готовиться к занятиям в японской школе во Владивостоке с сентября, когда начинался второй семестр.

Меня приняли в японскую школу. Школа находилась на Фонтанной, очень далеко от дома тети. Мы искали кого-нибудь из друзей, живущих поблизости от нашего дома. На улице Пушкинской была прачечная Араки, у которого были мальчики, ученики пятого и третьего классов. Тетя подумала, что мне будет удобно вместе с ними ходить в школу, и повела меня к Араки, чтобы поговорить об этом с мальчишками. Муж и жена Араки встретили нас приветливо и с удовольствием согласились, но оба мальчика заявили: «С девчонками не ходим!» – и ни разу не пошли со мной. Поэтому тетя провожала меня каждый день, пока я не привыкла. 

Школа находилась недалеко от дома Адзума в деревянном двухэтажном доме, окруженном черным деревянным забором. За воротами было жилье дворников, мужа и жены – добрых русских среднего возраста. Тетя вежливо представила им меня и попросила приглядывать за мной. Они ответили: «Хорошо. Не беспокойтесь».

В школе было 200 учеников. На втором этаже находились классные комнаты и учительская, а на первом – актовый зал, который использовался и как спортзал, там же была и раздевалка. Спортивная площадка размещалась на возвышенности и была связана лестницей со вторым этажом. 

Учителя: пятеро японских, которые были направлены от министерства образования Японии, и один русский – от городской администрации. С третьего класса русский язык входил в число обязательных предметов. Фамилия русского учителя была Моисеев, и он был очень красив. Адзума как-то сказал: «Моисеев владеет японским языком лучше, чем японцы, и любит японскую кухню, часто ходит в японские рестораны». Понятно, что он дружил с детьми хозяев японских ресторанов.

Продолжение следует…

Автор: Ёнэко ТОИДЗУМИ