Чернорабочий сцены

Третий дальневосточный фестиваль «Мариинский» подарил зрителям несколько великолепных постановок. Например, Валерий Гергиев стоял за дирижерским пультом оперы Чайковского «Иоланта», а одну из главных партий в ней, короля Рене, исполнил Михаил Петренко, ведущий солист Мариинского театра.

Михаил Петренко – это бас, о котором даже зарубежные критики отзываются с восторгом, не скупясь в своих рецензиях на такие слова: «Он напомнил, за что мы любим русских басов. Трудно не испытать глубокое волнение, когда слышишь этот богатый, раскатистый тембр, поднимающийся из глубины и наполняющий зал…» 

Шел за мечтой, как осел за морковкой

– Михаил, как вы пришли в музыку? 

– Как многие: музыкальная школа. У меня мама и брат музыканты, и я учился по классу ударных инструментов.

После окончания школы подумал, что расстаюсь с музыкой, буду заниматься совсем другими вещами. А через какое-то время мне это стало скучно. Захотел вернуться в музыку. Решил поступать в консерваторию. Но на ударные было уже не поступить, форму я потерял. А на вокальном факультете шансы были. Попробовал. И поступил.
Учился я легко. Сложностей и метаний не было. В музыку редко идут наобум, скорее, наоборот, все страстно заинтересованы в наилучшем результате, все еще во время учебы рисуют себе картину успеха и идут к нему. Кстати, потом у многих травмируется психика: реальность оказывается не такой, какой они ее себе представляли…

– Вы понимали, что идете в достаточно жестокий мир?

– А чем он жесток? А, вы о несовпадении реальности и мечты… Нет, меня сия чаша миновала. Да и мир оперы не так жесток, как кажется. Да, он может разочаровать: ты мечтаешь о сольных партиях, о больших ролях, а поешь в хоре. Но, если будешь этого бояться и думать об этом, есть большая доля вероятности, что так все и будет.

Я поступал в консерваторию с твердой уверенностью, что уже через пару месяцев буду петь в хорошем театре рядом с прославленными певцами и ездить на гастроли. Разумеется, этого не случилось ни в первый год обучения, ни во второй, ни даже в третий. Но, как осел за морковкой на веревочке, я шел к этой цели. И еще во время учебы меня приняли в Академию молодых певцов при Мариинском театре.

– Что это для вас значило?

– На тот момент академия была еще малочисленной и сильно интегрированной в труппу театра. Нас было десять человек, и пятеро уже были полноценными солистами Мариинки. Меня тоже сразу стали занимать в спектаклях. Это была сбывшаяся мечта. Я всегда хотел петь в Мариинском театре, понимал, что работа с Валерием Гергиевым – это то, о чем нужно мечтать.

– А почему именно Мариинка?

– Родной театр. Я туда с детства ходил. Помню, как меня поразила своим великолепием историческая сцена. А уж когда стал студентом и начал ходить туда постоянно… В то время там работали чудесные старушки билетерши, они узнавали нас, студентов, в лицо, всегда пропускали бесплатно, давая тем самым возможность видеть лучшие спектакли. Или знакомые певцы выписывали нам контрамарки. Так вот, когда сидишь в этом зале, слышишь эту музыку, эти голоса, мечта только одна: оказаться на этой сцене, работать там. 

– Мечтали о каких-то конкретных партиях?

– Нет. Даже тогда я был хоть и юным, но реалистом. Во-первых, я был еще молод, а басовый репертуар, как известно, возрастной. Во-вторых, отлично понимал, что большинство начинает с небольших ролей. Так что я пел эти роли и был невероятно счастлив просто выходить на сцену. За первые пять лет у меня было до 70 небольших ролей, в одной «Войне и мире» только штук шесть, и как же было хорошо!

Театр принадлежит тенорам. Но басы не страдают

– Вы не честолюбивы?

– Честолюбив, как же без этого! Это качество – один из двигателей развития у творческого человека.

– И довольствовались маленькими партиями? Как вообще вы относитесь к тому, что для баса написано не так много ведущих партий и поклонники больше смотрят на теноров?

– Да басу легче живется именно потому, что ему меньше внимания и поклонников меньше! Я серьезно. Если нет суперзавышенных амбиций, басу в театре очень хорошо. 

С догмой о том, что опера принадлежит тенорам и сопрано, а басы – чернорабочие сцены, я столкнулся еще в начале учебы. И частично даже с нею согласен. Но ведь есть и титульные басовые роли: Борис Годунов, Фигаро, Мефистофель. А подчас бывает, что роль нетитульная, но написана ярче, чем заглавная.

– Все теноры мечтают спеть Германа в «Пиковой даме». А кого мечтают спеть басы?

– Русские – Годунова, конечно. Я, правда, никаких таких мечтаний в себе не лелеял, не пытался бежать впереди паровоза, скажем так. Когда начал работать, отлично понимал, что могу спеть и Филиппа, и Бориса, но это не будет звучать так, как должно, просто потому, что я пока еще молод. К ведущим партиям я приступил всего лет
8 назад, хотя пою в театре уже 20 лет. Это было мое сознательное решение, несмотря на то что Валерий Абисалович всегда старается подталкивать молодежь вперед. Я даже сопротивлялся некоторым его предложениям, оттянул исполнение партии Бориса сколько мог и спел его совсем недавно.

– О вас говорят, что вы одинаково блестяще поете и положительных героев, и характерных. А вам самому что ближе?

– Характерные персонажи. Они чисто психофизически мне ближе, я человек по натуре такой… шебутной, неспокойный, все время куда-то надо двигаться. Потому мне и персонажи нравятся заводные, характерные, у которых вечно что-то происходит. А есть басы с чисто «басовым» характером: неспешные такие, плавные, обожают кантиленное пение бархатным звуком. Вот им по натуре ближе положительные персонажи. А мне интереснее сымпровизировать, дать контраст, подурачиться, добавить гротеска, на грани фола даже.

– Работая над ролью, вы слушаете режиссера или больше свои нотки вносите?

– Свои ноты могу внести, когда пою спектакль не первый раз, когда уже вошел в образ, прочувствовал его. Вот тогда могу что-то предложить, добавить. Но лично мне режиссер нужен. Есть артисты, которые жалуются на режиссера, мол, мешает. Мне – нет, мне помогает понять роль. Еще во многом помогает концертмейстер, именно в актерском плане. С хорошим концертмейстером можно сделать роль еще в оперном классе.

– А к мнению коллег, родных прислушиваетесь?

– Я всеяден, мнение людей с «незамыленным» ухом для меня ценно, всегда его учитываю. Но только сверяясь с собственным вкусом, конечно.

– Карьера в театре сегодня вас удовлетворяет?

– Как только артиста начинает что-то полностью удовлетворять, это начало конца. Плохой знак. Излишнее самоедство тоже к хорошему не приведет, но расти нужно всегда. Отсутствие роста – деградация. Стагнации в нашем деле не бывает. Я постоянно учу новые партии, совершенствую те, что уже в репертуаре. Иначе нельзя.

Я никогда не соглашусь петь на корпоративе – когда вокруг жуют. Другое дело выступить на благотворительном концерте, например, когда речь идет о по-настоящему добром, благородном деле. Не соглашусь на сомнительные постановки, скучные и бездарные. Даже если нет альтернативы. Отказываюсь от работы с подозрительными дирижерами. К музыкальному материалу отношусь трепетно. И не выношу, когда определенная часть «успешной молодежи» вольно относится к этому. Вот от таких предложений отказываюсь.

– Что для вокалиста значит работа с хорошим дирижером?

– Вот смотрите: летит космический корабль. В нем есть рубка, навигационные приборы, система подачи топлива и прочее. Но, если нет двигателя, все это просто теряет смысл. Нет двигателя – никто никуда не летит. Так и опера – такое действо, которое соединяет в себе усилия многих людей: от мастеров по свету до вокалистов. Но вся их работа будет насмарку, если не будет главной детали – дирижера. Без него ничего работать не будет.

– Есть партии, о которых вы думаете с трепетом?

– Сейчас моя самая любимая партия – король Рене. Между прочим, во Владивостоке я пою его впервые. Ужасно волнуюсь, много работаю над этой партией, а значит, она как раз из тех, о которых я думаю с большим трепетом. 

Есть партии, которые только в планах. Например, Мефистофель в одноименной опере Арриго Бойто. Я никогда ее не пел, но хотел бы. Думаю уговорить какого-нибудь дирижера осуществить такую постановку. 

О пользе молчания

– У вас много характерных партий, значит, наверняка приходилось петь в пышных костюмах?

– Да, как правило, приходится выходить на сцену в чем-то этаком. А я очень зависим от акустики. И какая-нибудь замысловатая шляпа, высокий воротник или плотная фактура ткани сильно изменяют акустические ощущения. Я свой голос начинаю слышать по-другому, и это причиняет дискомфорт. Поэтому веду переговоры с художниками по костюмам, настаиваю, ругаюсь даже. Чаще всего к моему мнению прислушиваются. И здесь речь не о том, что плохому танцору всегда что-то мешает, а о том, что в каждой шутке есть доля правды.

– Во Владивостоке вы уже второй раз…

– Да, и мне нравится ваш город в это время года: солнечно, здорово!

– Но ведь и влажность высокая.

– Да бросьте! Нормальная влажность. 

– То есть вам ничто не мешает собраться и спеть на все сто?

– Организм поет, понимаете? Иногда голос сам решает, будет он сегодня петь или нет. Вот я прилетел во Владивосток, поспал, встал и пошел в оперный класс на урок. По питерскому времени было пять утра. Как хочешь, так и убеждай организм, что сейчас самое время петь. Но я спел. Может быть, дело в том, что я стараюсь беречь свой голос и организовываю режим дня, диету и многое другое так, чтобы всегда быть в форме. 

– Чего нельзя вокалистам? Мороженого в жару?

– Нельзя забывать о здоровом образе жизни. Нездоровая еда и напитки влияют на весь организм, а значит, и на голос. И, если выпьешь водки перед спектаклем, ничто не поможет.

– А знаменитый бабушкин совет про сырое яйцо перед выходом на сцену?

– Что? Да бросьте! Это миф. С тем же успехом жидкого мыла можно глотнуть.

– Так вы придерживаетесь здорового образа жизни?

– Ну так вот прямо пафосно о себе сказать не могу, но приспособился лавировать между получением удовольствия от пения на сцене и своей привычкой к веселому времяпрепровождению.

– На хобби время есть?

– Я много работаю, но я человек ленивый. Поэтому хобби у меня нет. Однако стараюсь, например, приезжая в другие города, погулять, посмотреть – в своем ритме, неспешно. Во Владивостоке обязательно постараюсь выйти в море, чтобы почувствовать морской колорит города.

– Работа уходит с вами из театра?

– К сожалению, да. И дома я учу партии, сижу в наушниках. Но бывают дни, когда совсем не пою. Молчание, дни молчания чрезвычайно полезны. Вот впереди у меня три недели полноценного отпуска, едва ли не впервые в жизни. И петь эти недели я не буду.

Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ