Зачем вы, девочки, мерзавцев любите?

Герман Авеличев, актер и режиссер Приморского краевого театра молодежи, на днях представил руководству театра заявку на постановку спектакля «Бе$приданница» по всем известной пьесе Островского. Если заявка будет принята, в будущем сезоне мы увидим весьма необычную постановку со своеобразным прочтением классического сюжета.

А на режиссеров‑то уже не учат…

Между прочим, выходить на театральную сцену Герман Авеличев начал в возрасте… четырех лет.

– В то время моя мама устроилась в наш театр, тогда еще Камерный театр драмы под руководством Леонида Анисимова, осветителем, – вспоминает Герман. – И там шел спектакль «Маленький принц». Поначалу главную роль играла актриса‑травести. А потом главрежу захотелось, чтобы это был именно ребенок. Он по просил маму привести меня в театр, посмотрел. В итоге я получил в «Маленьком принце» главную роль. Слова учить мне было не нужно, спектакль был поставлен так, что слова за меня говорили в микрофон актеры. Эта постановка умиляла зрителей, еще бы – такой малыш на сцене… 

Потом я еще не раз участвовал в спектаклях театра, например в «Бабьем бунте», играл зайцев‑белочек, как и все театральные дети. Но никогда не думал, что буду актером. В подростковом возрасте был период, когда даже слышать не хотел о театре, не ходил туда совсем. А в 11‑м классе, когда встал вопрос о выборе профессии, меня как‑то позвали на спектакль Сергея Руденка «Иногда они возвращаются». Он произвел на меня сильнейшее впечатление! И я решил: хочу стать режиссером. Но в тот же год режиссерское отделение в институте искусств было закрыто, представляете! 

В итоге Герман поступил на режиссерское отделение в культпросветучилище в Уссурийске. Отучившись, ушел в армию. А когда вернулся, понял: училища мало, нужно высшее образование. И поступил на актерский факультет ДВГИИ. На третьем курсе так поразивший Авеличева Сергей Руденок взял его на главную роль в спектакле «Тринадцатая звезда». В общем, судьба упорно вела парня в театр молодежи… 

– А мама была против того, чтобы я связывал жизнь с актерством, мы даже ругались по этому поводу, – замечает Герман. – Но меня бесполезно отговаривать от чего‑либо. Уж если я чего решил, как пел Высоцкий… В общем, мама смирилась с моим выбором и ходит на спектакли с моим участием.

Но во мне жило и живет желание быть в первую очередь режиссером. Я не считаю себя хорошим актером, если уж говорить начистоту, скорее посредственным. Уверен, что как режиссер могу принести в искусство больше. И если бы такой перспективы у меня не было, я бы не пошел работать в театр. Еще на выпускном курсе, если помните, мы показали в театре молодежи «Пушкин. Размышления» – такую работу, где все были и актерами, и немного режиссерами в той или иной степени. Официально же режиссером был Марк Букин, и мы с ним много спорили, но в итоге ту постановку я вспоминаю с большой теплотой…

– Кстати, почему для первой своей режиссерской работы вы решили взять «Собачье сердце»?

– Это была ставка. Мне сказали: выбирай материал. Я задумался и рассуждал скорее аналитически: «Собачье сердце» в театрах практически не ставится, а произведение хорошее, все роли ложатся на нашу труппу. Много доводов «за». Если бы мне сказали: Герман, ставь что хочешь, я бы никогда Булгакова не выбрал. Но для первого раза именно эта работа давала возможность четко о себе заявить.

«Да‑да, вот так же было и со мною»

– А почему сейчас выбрали «Бесприданницу»? 

– Тут ситуация, противоположная тому, что было с «Собачьим сердцем». Я делал как режиссер отрывок из «Бесприданницы», финальную сцену, еще когда учился в институте, на конкурс имени Гришко. Но выстрела в Ларису у меня не было. Я не смог это показать, хотя было ясно, что Лариса погибает. С той еще поры мне хочется поставить такой спектакль. 

Эта пьеса рвет меня на куски, вызывает сильнейшие эмоции. Когда я прочел ее первый раз, сразу понял, что больше всего меня задевает проблема нелюбимого мужчины. Да, речь идет о Карандышеве. Он влюблен в женщину и в меру своих сил делает для нее все, на что способен. Да, он, как все мы, немного эгоистичен, но он старается сделать жизнь Ларисы комфортной, счастливой. А она его все равно не любит. Сердце Ларисы отдано мерзавцу и негодяю… Вот эта проблема долго мучила меня, и именно о ней я хочу говорить со зрителем в спектакле.

– Молодежи будет понятна его тема? Вам не кажется, что молодые люди просто скажут про Ларису: «Ну и дура!»?

– Да вы что! В ситуации, в которой оказалась Лариса Огудалова, и сегодня оказывается чуть ли не каждая вторая девчонка, девушка, женщина. Вы не согласны? Бросить надежного, но нелюбимого ради любимого, хоть и негодяя, – это же типичная ситуация! Я уверен, что на спектакле, если он состоится, зрительницы любого возраста будут вытирать слезы и говорить: «Да‑да, вот так же было и со мною».

– Вы снова беретесь за произведение, которое имеет несколько ярких экранизаций: «Бесприданницу» ставили Яков Протазанов, Эльдар Рязанов…

– Я не видел ни одной экранизации, которая бы меня впечатлила. И потому ни с кем конкурировать не буду. Фильм Рязанова кажется уже ненастоящим, очень постановочным. А что до экранизации более старой – это же совсем уж прошлый век. Сегодня так играть нельзя… 

– Текст и язык Островского своеобразны, сегодня они звучат даже немного архаично. Вы не боитесь, что публике будет трудно воспринимать их?

– До начала работы над заявкой я занимался тем, что нещадно сокращал текст. Убирал все непонятное. Меня могут за это осуждать, но я уверен, что поступаю правильно. Главное, я не меняю смысла, просто убираю бесконечные длинноты. Надо же осознавать, когда жил Островский и какой век сегодня. Тогда был в моде диалоговый театр: люди сидели в партере по пять часов, слушали диалоги артистов и смотрели на них, кого‑то даже сюжет не особо волновал. Сегодня нужно сокращать речь до смысла. Кто‑то скажет: как можно коверкать классиков? Коверкать – нельзя, сокращать можно. Я режу текст, чтобы зритель не терял информацию в ненужных словах, а именно получал ее. 

– Вы и разные эпохи на сцене смешали. 

– Да. Потому что не в этом дело. Кто‑то одет в костюмы той эпохи, кто‑то – в современную одежду. Возьмем таких персонажей, как Кнуров и Вожеватов. Кнуров – человек старого поколения, он в костюме XIX века, а Вожеватов – в современном, потому что он уже из другого времени. 

– Готовы ли вы к тому, что вам могут и отказать в постановке?

– Абсолютно. Вообще, я не очень люблю заявки. Спектакль – это процесс: читки, репетиции, потом финал, актеры вживаются в роли, понимают своих персонажей. А тут нечто совсем другое: я собрал актеров, раскидал им роли, они что‑то быстро прочли и уже скоро надо все показывать. И что можно показать? Вот то‑то… 

И вообще, я не люблю делать что‑то, чтобы понравиться. Вы мне дайте сделать вещь целиком, поставить спектакль, а уж потом судите.

Закон армии. И театра

– Если в вас живет эта режиссерская жилка, легко ли вам выполнять требования режиссеров, с которыми вы работаете как актер?

– Дело обстоит так: если я с чем‑то не согласен, всегда говорю режиссеру, привожу доводы. Если он говорит: нет, сделай по‑моему, подчиняюсь. Но, скажу честно, актеру эта самая жилка сильно вредит. Нужно делать то, что тебе говорят. Закон для армии и для театра. 

– Вам интересны оценки коллег, родных?

– Нет. Хм, вот теперь прочитают это коллеги и скажут: ну, Авеличев совсем палку перегибает… Давайте сформулируем иначе: я убежден, что все наши знания о театре – это то, что нам вредит. Вот проработал ты 10 лет в театре и начинаешь думать, что что‑то о нем знаешь, можешь судить. А это сильно мешает. Я тоже могу сесть в зале и разбирать по винтикам то, что вижу. Поверьте, я это хорошо умею. Но показателем по‑настоящему хорошего спектакля для меня является одно: когда я сажусь в кресло, начинаю смотреть – и забываю о том, что надо разбирать по винтикам, анализировать, просто сижу и смотрю. Вот это правильно. 

– А углубившись в режиссерскую работу, не разочаровались в ней?

– Нет, но сделал много выводов. В первой режиссерской работе что главное? Доказать всем на площадке, что ты тут главный, командуешь и твои команды надо исполнять. Это отнимает очень много времени и сил, но без этого никак. Представляете, на сцене солидные актеры, они работают здесь десятилетиями, видели многих режиссеров – и тут ты такой, мальчишка, которого они четырехлетним помнят. И только если ты сделал хороший спектакль, отношение поменяется. 

– Вы поставили успешный спектакль и снова выходите на сцену как актер. Не терзает некий внутренний конфликт?

– Нет. Повторюсь, я служил в армии и знаю: надо делать, что говорят.

– Нет желания продолжить учебу, получить высшее режиссерское образование?

– Начнем с того, что это очень дорогостоящее дело… Но учиться очень хочется. Но еще больше хочется заниматься практикой, ставить спектакли. Отсутствие учебы я компенсирую поездками на мастер‑классы, например. Знаете, в 21 год, когда я оканчивал училище, мечтал: вот поставлю спектакль в театре молодежи и буду ставить, ставить. Но вместо спектакля случилась служба в армии. Потом снова учеба. Мне 27, а я поставил только один спектакль – я уже по жизни опаздываю, понимаете! Поэтому очень спешу осуществлять планы, «сбывать» мечты. Сколько нам отмерено, никто не знает, поэтому мешкать нельзя, нужно торопиться. Жить и работать. И ничего не откладывать на потом. 

Когда верстался номер

По итогам просмотра художественный совет театра молодежи дал Герману Авеличеву рекомендацию: поработать над концепцией спектакля и, возможно, над распределением ролей и при желании показать эскиз еще раз осенью. Так что вопрос, будет ли на сцене театра молодежи метаться в отчаянии душа бесприданницы Ларисы Огудаловой, пока открыт.

Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ