Прикладная алхимия

Уважаемые читатели, наша новая рубрика «Читальный зал» продолжает знакомить вас с творчеством молодых приморских писателей. Сейчас мы начали публиковать небольшие рассказы нашего коллеги – редактора отдела политики «В» Сергея Петрачкова. Как известно, талантливый человек талантлив во всем, поэтому Сергею подвластна не только тяжелая органная музыка политической аналитики, но и игра на тонких лирических струнах, приятных душе. Заметим, что Сергей хоть и молодой, но вовсе не начинающий автор. Его рассказ «Прикладная алхимия» в 2012 году был удостоен Гран-при VIII открытого городского конкурса молодых литераторов имени Николая Гомзякова «Гул океанского прибоя». Приятного вам чтения.

6 сент. 2017 Электронная версия газеты "Владивосток" №4194 (133) от 6 сент. 2017
c4868b2f4f89de873ce9ba4e24ca1089.jpg

Продолжение. Начало в номере «В» за 30 августа

Максим Леонидович снова смерил его взглядом и кивнул.

– Тогда продолжим, – сказал он. – Один мой друг был когда-то прекрасным бардом. Александр Штофф. Может, слышали о таком – «золотая струна Приморья»? У него еще песня была «Мир не видал страшнее кошмарища. Над берегом Ханки летало комарище».

Артем отрицательно повертел головой.

– Он писал замечательные песни. Играл в основном в электричках и в переходах. И вот в один из дней я заметил, что как-то давно о моем друге ничего не слышно. Куда исчез – непонятно. Я навестил его. Он был дома. В плачевном состоянии. Я спросил его, что произошло, почему такой кислый вид. Он ответил мне, что больше не может написать ни строчки. Я удивился. Он объяснил, что написал недавно некий стих и что именно этот стих послужил виной его теперешнему состоянию. Стих, по его словам, был настолько хорош – невероятно, магически хорош, – что после него окончательно опускаются руки и исчезает желание писать что-либо иное. Словно, создав его, он исполнил какой-то таинственный договор со своей музой, и она освободилась и ушла от него… Так вот, сидя у него в гостях, я попросил его показать мне то самое стихотворение. Но он отказал, причем отказал в резкой, грубой форме. Он сказал, что оно может своей художественной силой, своей смелой поэтической мыслью сокрушить и надорвать меня.

– Так вы даже не читали то, что он написал? – удивился Артем.

– Нет. Ни я, ни кто-либо другой. Мой друг не показывал свой стих никому. Но сейчас я перехожу к главному. Я спросил у своего друга, как же ему удалось создать этот стих. Он ответил тезисно: воля, отвага и алхимический подвиг.

Артем по привычке закивал, но толком ничего не понял. Видимо, это отразилось на его лице, так как Максим Леонидович остановился и тяжело вздохнул.

– Воля и отвага – вещи, ожидаемые от поэта, – продолжил он. Артем не стал с ним спорить. – Но вот алхимия – с ней другая штука. В самом сильном упрощении алхимия – это когда что-то добавляешь во что-то и в процессе перегонки получаешь нечто третье, намного ценнее исходных материалов. В психологии алхимия – это что-то на уровне синтеза идей. Мой друг объяснил это весьма туманно и образно. Что-то про то, как Уроборос кусает свой хвост. Был такой великий скандинавский змей, если вы помните. Так вот, обычно во время творчества поэт находится в состоянии Уробороса, пытающегося укусить себя за хвост. А мой друг этого змея в себе как бы замкнул. И в этом ему помог алхимический подвиг.

Он пришел к нашим буддийским монахам по линии Кагью. У них центр где-то на Орлиной сопке, насколько я помню. И молился там 26 часов подряд, пока наконец-то к нему не пришла первая строчка. Она стала своеобразной точкой роста, краеугольным камнем, от которого стихотворение начало строиться. Слова будто бы сами приходили в голову и вставали на свои места. Происходило это просто и быстро, и каждая строчка восхищала и радовала его до смеха. Пока наконец-то все они не сложились в одно целое – единое и монументальное поэтическое здание. И, как только оно показалось полностью, заявило о себе, мой друг испугался того, что создал. В конце нашей беседы он привел интересную метафору о собаке, которая гоняется за своим хвостом. В тот момент, когда собака кусает его, она исчезает. И не только она – исчезают все собаки. В каком-то смысле то же самое случилось и с ним.

– И где теперь ваш друг?

– Открыл автомобильный бизнес, – сочувственно произнес Максим Леонидович. – Торгует. В основном этими китайскими чудо-таблетками, которые сберегают бензин.

Артем озадаченно кивнул. В голове его происходило бурление, и он не был уверен, что это алхимический синтез идей.

***

Воля, отвага и алхимический подвиг. В воображении Артема эти слова принимали различные формы. Сначала примитивные вроде Никиты Михалкова с прической из фильма «12» и в друидовском одеянии (воображение заимствовало его у Гендальфа из фильма «Властелин колец»). Никита Михалков склонялся над дистиллятором и с научной жадностью наблюдал, как экстракт души художника и экстракт души офицера сплавляются воедино под языками алхимического пламени. Потом возникло воспоминание о какой-то старой компьютерной игре, где можно было собирать растения и минералы и готовить с их помощью напитки и яды. Закончилось тем, что в его голове зазвучала песня «Арии» «Воля и разум», после чего он перестал думать о чем-то конкретном и принялся созерцать район Чуркина.

С точки, на которой стоял Артем, открывалась обширная панорама Золотого Рога с портовыми стройками, с пирамидами контейнеров, с гигантскими желтыми кранами по берегам. Порт напомнил Артему перевернутую на спину сороконожку, по брюху которой разъезжали груженые баржи и катера.

Недалеко отсюда, рядом со строящимся мостом, располагался дом Эда. По-настоящему Эда звали Иван Воронок, а прозвище он получил в честь того, что был похож на Эдварда Руки-Ножницы из фильма Тима Бертона. Эд считался каноническим вечным студентом и в свои 24 года не достиг четвертого курса ни в одной из дисциплин, в которых пробовал себя. О размытости его взглядов на будущее говорило то, что он поступал на математический, затем филологический, а после философский факультет, но нигде не преуспел. Однако университетские будни не прошли даром. За время учебы Эд успел сколотить рок-группу, которую назвал «Прекрасный П».

Артем зашел к нему в воскресенье, через день после встречи с Максимом Леонидовичем, который посоветовал Артему обратиться к Эду как к человеку, который разбирается в поэтической воле, отваге и алхимии на интуитивном уровне. Случилось так, что Артем уже был знаком с ним по университетским будням филологического факультета.

Несмотря на то что родители Эда жили во Владивостоке и были обеспеченными людьми, сам он снимал гостинку на Чуркине и работал в компании по установке пластиковых окон. Таким образом он соблюдал принцип свободы.

Эд встретил Артема по-своему празднично. Из холодильника был изъят и поставлен на стол портвейн «Гордость Чжурчжэня» сомнительного происхождения. Ценник на бутылке указывал на то, что она была последней в магазине и взята прямо с витрины. Также он указывал, что стоила «Гордость Чжурчжэня» 80 рублей, и Артему стало обидно за древний народ. Первый же глоток убедил Артема, что гордиться «чжурчжэням» решительно нечем, кроме кислого и неостывающего послевкусия.

На столе лежала афишка прошедшего недавно во Владивостоке рок-концерта. Пока Эд нарезал лимон, Артем принялся ее изучать. Среди названий групп он прочел «Vsled», «Охтябрята», «Металлурганты», «Ганстарбайтеры», «ЦК КП SS», «Zoya Cosmo Dem», «Трам why?», «Золотой Сварог». Артем разглядел там и «Прекрасный П». Он заметил, что название группы органично вписывается в общий ряд.

– Песню, значит, хочешь написать? – спросил Эд. С той стороны, с которой смотрел Артем, Эд становился похож на певца Глеба Самойлова. Артем отодвинулся от стола, и Эд стал больше похож на актера Джонни Деппа. Артем старался сохранять эту дистанцию.

– Да, лучшую о Владивостоке, – ответил он.

– Сам-то ты Владивосток любишь?

– Конечно.

– За что?

Артему трудно было сформулировать, за что конкретно, а бросаться общими фразами перед Эдом не хотелось. Поэтому он просто пожал плечами.

– В том-то и проблема всей нашей поэтической группировки, – сказал Эд. – Все мы спешим выразить то, что по природе своей невыразимо и что находится не на уровне слов, а где-то между интуицией и первобытными рефлексами. В этом случае волк, воющий на луну, гораздо ближе к поэтической правде, чем поэт, который часами подбирает рифму к слову «лошадь».

Артем не знал, почему Эд выбрал пример про лошадь, и решил, что это что-то личное.

– Кстати, знаешь, почему волки воют на луну? – спросил Эд. Артем отрицательно повертел головой.

– Потому что мы их так видим. Вой для волков – это коммуникация. Так они общаются друг с другом. А есть ли луна на небе или нет ее на небе – это им неважно. Но когда лунной ночью человек увидит воющего волка, он придаст этому значение мистического или даже религиозного акта. Так уж мы все устроены.

Через час они перебрались из дома Эда на мемориал «Рыбацкая слава». Воздух был пронизан какой-то нежной полуденной дремой, и через его призму открывался приятный вид на Русский остров, бухту Золотой Рог и полуостров Шкота. Артем подумал, что у погоды во Владивостоке маниакально-депрессивный характер. Она может быть и грозной, и сварливой, и невероятно ласковой, и прихотливо менять свое настроение, как героини романов Достоевского. Эд, недолго думая, сказал, что у погоды начались менструации. Артем избегал подобной риторики, но в целом был с ним согласен.

Они расположились под тенью памятника в виде рыболовного сейнера МРС-80. Эд захватил две японские чашечки под саке, из которых они пили всю ту же «Гордость Чжурчжэней». Свежий воздух остужал неприятный привкус и выветривал лишний алкоголь из головы. Артем подумал, что в этом есть что-то алхимическое.

– Так значит, бесполезно пытаться выразить то, что невозможно выразить? – спросил он.

– Это неважно, если у тебя есть воля, – ответил Эд. Оба они смотрели вдаль, как два капитана с мостиков своих кораблей. – Максим Леонидович тебе же все рассказал. Смысл воли в том, чтобы тебя не останавливали разные «нельзя», тем более если об этих «нельзя» ты услышал час назад. Воля, отвага – и вперед.

– Он еще говорил о каком-то алхимическом подвиге.

Эд нахмурился.

– Это сложная штука, – ответил он. – Тут я не мастер давать советы. Я вообще не мастер давать советы. Но тут конкретно каждый должен решать сам за себя, какой подвиг он собирается совершить. Главное, не попасть во власть слов и не принять подвиг в каком-то рыцарском значении. Под подвигом имеется в виду некий опыт, который ты должен пережить. Ты уже сам решай: медитировать тебе вместе с буддистами или, например, пойти на Пидан и искать там белого старца.

– Какого белого старца?

– Белый старец – есть такая современная туристическая легенда. Если тебе интересно, можешь почитать о нем в Интернете. Вкратце: если найти этого старца и подойти к нему с просьбой, он может тебя выслушать. Причем, если он тебя выслушает, это еще не значит, что твоя просьба исполнится. Такая вот легенда. Одна из многих. Еще говорят о летающем пиджаке Ремпеля и о лесном велосипедисте.

– А как найти белого старца?

– Не знаю. Можно идти кричать его по лесу, можно закопать ноги в землю и читать как мантру «приди, белый старец, приди». Все это, конечно, было бы интересно, если бы не оставалось в пределах буйной человеческой фантазии…

– Если хочешь на Пидан, можешь пойти с нами, – продолжил после паузы Эд. – В октябре там собираются местные маги и друиды. Чего-то там заряжают и совершают свои странные обряды. Поэтому мы ходим в самом начале октября, чтобы с ними не столкнуться.

Чему научит Артема восхождение на Пидан? Узнаете в следующем выпуске толстушки «В». Окончание следует…

Автор: Сергей ПЕТРАЧКОВ