Барышня и капитан

Продолжение. Начало в номерах «В» за 17, 24, 31 мая, 7, 14, 21, 28 июня и 5 июля

Любе тут же уступили место рядом с именинником и предложили сказать тост. Полная сил и энергии, в прямом и переносном смысле, таскавшая тяжелые бачки с супом на камбузе, как кастрюли на городской кухне, девушка смущаться не стала. Положив пухлую, без признаков маникюра, руку на плечо Андрею, она сказала:

– А я смотрю, в судовой роли первые именины в этом рейсе, да и решила испечь пирог. Задержалась чуток, пока заготовки на завтра делала на камбузе.

Притянув за плечо Андрея к своей могучей груди, повар продолжила:

– Желаю тебе капитанских лычек на погонах! – И, обращаясь ко всем, кто поместился в небольшую каюту третьего помощника, продолжила: – Давайте, замахнем по маленькой, что ли?

Компания дружно поддержала боевую подругу по рейсу.

Ближе к ночи моряки разошлись по своим каютам. Изрядно выпивший Андрей привалился к мягкому, уютному телу Любы. В его хмельном мозгу бродила мысль: «Какая пышная Любаня, как Светка моя в деревне была. Мама бы одобрила такую невестку и внукам бы радовалась. А то полгода живем уже с женой, и никакой прибавки в этом деле».

В затуманенном алкоголем сознании эта мысль перемежалась с голосом певца Криса Кельми, пару часов назад исполнившего в записи музыкальный привет для именинника в кают-компании:

И, сбросив в темноте грусть иных забот,

Продолжим до утра призрачный полет…

***

Новый год дружный коллектив телевизионщиков отмечал в самой большой студии. А что? Есть зал для столов и подиум для танцев, есть аппаратура и собственный диджей – Никита. Есть Дед Мороз – ведущий новостного эфира Семен Васильевич, с хорошо поставленной дикцией, и есть Снегурочка – блондинка с голубыми глазами Аня Верещагина.

Профессионально написанный сценарий скучным не мог быть по определению. Аня, отработав роль, переоделась в праздничное красное платье, обвилась мишурой и веселилась вместе со всеми. Викторины и конкурсы сменялись танцами, шампанское и оливье все никак не кончались.

Глубоко за полночь, когда компания изрядно поредела, для самых крепких оставшихся диджей поставил медленную композицию и объявил: «Господа, а сейчас – белый танец, дамы приглашают кавалеров!»

Аня своим абсолютным слухом с первых нот узнала ту песню, которую Никита поставил в день их первой встречи в фонотеке. «Леди ин ред», ну да, «леди ин ред»! Та самая! То ли шампанское вскружило голову, то ли всеобщая атмосфера праздника подействовала, но Аня направилась к аппаратуре и протянула руку к Никите:

– Можно тебя на танец?

Никита вышел из-за пульта, взял Аню за руку и повел на танцпол. За три минуты танца они не сказали друг другу ничего. Певец говорил за них все слова, чередуя их с фортепианным полетом мелодии. Его волшебный тенор, в самых высоких нотах переходящий на альтино (Аня знала в этом толк), проникал ей в душу, заползал между девичьими лопатками в ложбинку по спине и покрывал ее мурашками.

Укрытое крепкой мужской рукой ее обнаженное левое плечо не могло скрыть мелкую дрожь, и только сильный обхват за талию другой его рукой не дал ей свалиться в обморок от внезапно нахлынувших, неизведанных ею раньше чувств.

Последняя, одинокая нота на фортепиано прозвучала как удар колокола для нее. «Открылась бездна, звезд полна…»

– Я провожу тебя, – шепнул ей в поклоне Никита.

Прогулка по ночному городу, тихому в предутренней дремоте, прерывалась звуками скользящих мимо такси.

– Никита, а ты английский знаешь? – Аня заговорила первая, чтобы как-то снять напряжение, охватившее в танце и не отпускавшее ее.

– Ну, как все, в объеме школы и технического института. А почему вопрос?

– Тогда ты сможешь мне перевести слова песни, под которую мы танцевали. Я французский учила.

– А, так это и без перевода ясно. «Леди ин ред» – женщина в красном. У тебя же красное платье сегодня?

– А что тебе еще ясно? – вопросом на вопрос ответила Аня.

– Ничего пока не ясно.

– А что там, в песне, конкретно, про женщину, что?

– Дословно или близко к тексту? – Никита шутил и наслаждался морозной красотой девушки в свете уличных огней.

– Ну, хотя бы в целом, не просто же о платье мужчина поет. Кстати, а кто поет?

– Крис де Бург его зовут. А поет он о том, как прекрасна девушка в красном платье и ее волосы в блеске огней. И как много мужчин хотели бы танцевать с ней, и им только дай шанс! Ишь, негодяи какие! А я был слепцом, я не замечал тебя раньше, и вот наконец мы танцуем с тобой лицом к лицу. И я бы хотел, чтобы это длилось вечно… Моя женщина в красном.

Аня остановилась. И она молчала, и он молчал. Никита взял ее руки в перчатках, осторожно снял одну, с правой руки, и, поднеся к губам, поцеловал каждый пальчик. Потом прижал всю ладонь к губам и начал согревать ее своим дыханием.

– Аня, мне кажется, я тебя уже всю изучил. Когда мне приносят пленку на озвучку, я смотрю на кадры с тобой, пишу звук и просчитываю каждое твое движение, поворот головы, наклон и…

– Никита, я пойду… – Аня терзалась моментом, не понимая, что происходит, как ей себя вести, что нужно говорить и что не нужно говорить. – Спасибо, что проводил.

Он понял, что настаивать на чашке кофе будет глупо и пошло.

– Хорошо. Где твой дом? Миллионка неспокойный район, давай я до подъезда тебя доведу.

– Проводи через арку, а во дворе уже не страшно.

Аня пошла к своей нетопленой пещере, а Никита стоял и ждал: в каких окнах двухэтажного дома зажжется свет.

***

В первый рабочий день года режиссера Светлану ждал от звукорежиссера блиц-допрос, который внес окончательную ясность: Аня замужем, сама из балетного училища города Москвы, муж в рейсе. Первое обстоятельство убивало напрочь, второе нейтрально, третье давало надежду.

– Какая девушка пластичная. Гнется как пластилин, выворотность шикарная и двигается, как богиня. – Мама Никиты, Ольга Николаевна, подавая завтрак мужу и сыну, показала на экран. – Вот эта, в центре. Чудо как хороша!

Никита мог и не смотреть в телевизор, он и так знал, кого показывают в это время на телеканале, на котором он работает.

– Наверняка балетом в детстве занималась, в студии какой-нибудь. Жалко, что нашей школы тогда еще не было, а так бы ее к нам родители привели, с такими-то данными, – продолжила Ольга Николаевна, взбивая сливки к утреннему кофе.

Она работала концертмейстером в хореографической школе и всех немногочисленных пока выпускников знала в лицо.

– Мама, она в Москве училась.

– А ты откуда ее знаешь?

– По работе. – Никита не хотел говорить больше, чем есть на самом деле. Да и на самом деле говорить-то не о чем. Проводил девушку после праздника домой, а она оказалась замужем. Вот и все.

Не отличаясь брутальной красотой, Никита не обольщался по поводу внимания женского пола. Юношеские влюбленности миновали, бывали интересные встречи, конечно, но та, единственная, все как-то не встретилась к двадцати семи годам. Аня, вот да, девушка что надо. Но как к ней подберешься? С какого бока, если она замужем?

– Нам бы такую, – как будто продолжила мысль сына Ольга Николаевна. – Наш хореограф, Юлия Юрьевна, как раз переживает, что некому сыграть взрослую женскую роль в выпускном спектакле. Хочет новую постановку для наших деток сделать. Солист есть, постановщик танцев из театра, а солистки нет. Ты не мог бы подробнее разузнать о ней, где она училась, что умеет?

– Мама, я с ней не вижусь. Там операторы, режиссеры с ней программу пишут, а мне только пленки приносят на озвучку. Но, если увижу ее, попробую поговорить.

***

Февральский ветер задувал в подворотню и снег, и пыль, и мусор, и песок. Его зачем-то любят строители сыпать с лихвой между тротуарной плиткой, для устойчивости композиции, наверное. Или чтоб люди не скользили по вечному гололеду, который в снежную зиму покрывает в дни оттепелей половину Владивостока. И до марта, пока сам не растает, не соскрести его никаким трактором с тротуаров.

Вот и здесь, в проходе между домами на Миллионке, вокруг застывшего на теневой стороне арки ледяного сугроба кружило маленькое торнадо из серо-бурой смеси.

Никита пришел сюда после работы без особой надежды увидеть Аню, но чем черт не шутит? Пришла же она на новогодний корпоратив одна. Может, он, господи, муж ее этот, еще не вернулся из рейса, ведь по полгода бывают, и дольше даже. В студии она с девушками появлялась только раз в месяц для записи очередного комплекса упражнений, а где они репетируют – он не знал.

Окна ее квартиры были темны, оставалось ждать. И не попасться при этом на глаза, если Аня появится с мужем.

Никита, как швейный челнок, ходил сквозь арку во двор, проверяя свет в окнах, и обратно на улицу, вглядываясь вдоль узкого тротуара в обе стороны.

Сама улица, называемая горожанами «Торговой», была заставлена сотней однотипных киосков с ширпортребом. Этот квартал был пешеходным, только изредка сюда заезжали мобильные грузовички, подвозящие товар продавцам. В девяностые годы иметь в распоряжении такой киоск – значит обеспечить себе безбедное существование.

Прямо на раскрытых железных ставнях висели на вешалках костюмы, куртки, брюки. На узких прилавках теснились по одному ботинку (второй выдавали на примерку). За стеклом пряталась косметика и видеокассеты. Тут же – «бутики» с корейским печеньем «Чоко-пай», китайской сухой лапшой, русским алкоголем. По углам подворотен жались продавцы валюты с приколотыми на куртках бумажками, на которых был нарисован значок «$».

Основной «торговый центр» города был всегда забит людьми до отказа, поэтому широкого обзора Никите не представлялось. К тому же сумерки потихоньку накрывали улицу с головой, и фонари уже давали тусклый свет.

Спрятаться ему, однако, не удалось. В очередной раз вынырнув из подворотни, он почти столкнулся с Аней лицом к лицу.

– Никита? – Девушка не ожидала его здесь увидеть. Уже месяц прошел после ошеломившего ее танца с ним, в груди уже затихла буря, вернее, была придушена ею сознательно. Совсем задушена, по правде сказать. Причем не то чтобы за танец с Никитой, а вообще, на будущее, на все танцы со всеми мужчинами. Кроме мужа. Навсегда! Она же замужем!

– Аня, мне поговорить с тобой надо.

– Я замужем. Совместных танцев больше не будет. Извини, если тебе показалось иначе. – И девушка двинулась дальше, в проем арки.

«Если не остановлю сейчас, то ничего и не выйдет. Уйдет совсем, бесповоротно». И Никита пошел ва-банк.

– Аня, есть работа в балете для тебя! – крикнул он вслед.

Она остановилась и повернулась. Если для большинства людей на планете как музыка звучит их собственное имя, то для Ани таким кодовым словом было «балет». За возможность кружить на пальцах фуэте, делать батман-тандю и деми-плие она отдала бы многое сейчас. А, впрочем, что у нее есть? Пара пуантов. И все. Еще – нереализованные возможности. Кому они здесь могут быть нужны? Кто-то хочет предложить ей работу?

– Пойдем в дом, что мерзнуть на сквозняке. – Аня направилась к подъезду. – Не убейся тут, темно в коридоре, лампочка сгорела. Как треснула на мелкие осколки, так и все. Я не умею наладить.

Пробравшись вслед за Аней в комнату, Никита ужаснулся условиям ее жизни. Но виду не подал.

– А есть нож, изолента? Я могу починить, инженер все-таки.

– Нож на столе, а изолента может быть в прихожей. Там, на полке, ящик с какими-то инструментами. Лампочки я купила, но там не выкручивается эта штука, не знаю, как она называется, черная, в которой лампочка держится.

Пока Никита возился под потолком, Аня привычными движениями растопила печку, включила чайник в розетку.

Десять минут работы – и загорелся свет и в прихожей.

– Ну вот, жизнь налаживается! – Никита улыбнулся Анюте. – Что еще починить?

– Спасибо, телевизор работает нормально, и холодильник тарахтит потихоньку. Так что там про балет?

Чем станет для Ани «работа в балете»? Как отнесется к этому ее муж, вернувшись из рейса? Узнаете в следующем выпуске толстушки «В». Продолжение следует...