Топать-топать-топать...

Не замечать, насколько изменился музей имени Арсеньева за последние годы, как активно он стал работать со зрителем, как много интересных идей и предложений сгенерировано в его стенах, может, наверное, только человек, ни разу там не бывавший.

Не так давно директор музея Виктор Шалай получил весьма престижную награду – премию президента России для молодых деятелей культуры. Отличный повод поговорить о том, как живет и о чем мечтает музей сегодня.

Кто в музее главный?

– Виктор Алексеевич, вы получили весьма почетную премию. Для вас это была ожидаемая награда?

– Конечно, нет. Это же не конкурс, на который можно заявить свою кандидатуру. Решение старших коллег выдвинуть меня было полной неожиданностью. Тем более что право номинировать на получение этой премии имеет строго ограниченное количество людей: лауреаты Государственной премии, народные артисты, народные художники, творческие союзы. Когда меня выдвинули, это был сюрприз.

Потом было ожидание решения, но я, честно говоря, предпочитал об этом не думать и ни на что не надеяться. А когда позвонили и сказали, что я вошел в число награжденных, разумеется, это была большая радость. Но я никогда не расценивал эту премию как награду лично за мою работу. В формулировке «За сохранение и популяризацию культурного и исторического наследия» – усилия большого количества людей, моих коллег. Поэтому, получая премию, в числе первых я поблагодарил коллектив музея, и в этом не было никакого лукавства.

Как потратил? Часть премии – на подарки семье, дорогим и близким людям, в том числе коллегам, на те подарки, которые раньше просто не мог купить.

– В музее стало намного больше публики, в чем секрет?

– Мы сумели незаметно для зрителей войти в их жизнь и остаться. Поколение 90-х – того времени, когда люди думали о чем угодно, только не о походе в музей, – это люди, которые растут, становятся родителями. И они живут без мысли, что музеи – это то, что важно хотя бы иногда иметь в своей жизни. Но мы-то знаем, что, если мы будем в их жизни, им будет лучше! Это они не знают. Упрекать их в этом глупо, заигрывать – еще глупее. Нужно просто так составить разговор, чтобы человек почувствовал, что он заблуждался и что ему хочется пойти в музей.

Вот так мы и работали – деликатно, аккуратно, стараясь и удивлять, и разбивать шаблоны. Например, человек всю жизнь думал: музей – это скучно и тихо, руками не трогать, фотографировать нельзя, там сидят бабушки-смотрительницы и вяжут. И вот он приходит, а у нас – ничего подобного!

Мы действительно очень много времени уделили тому, чтобы изжить старые, нежизнеспособные стереотипы и методы работы музея. В тяжелые годы, в те же 90-е, музей крепко держался на одном ките – на учете и хранении, там все работало как часы. Десятилетиями, что бы ни происходило на дворе, хранение, исследования, реставрация методично воспроизводили музей в его сути.

Но была и та часть музейного организма, касающаяся публичности, где были огромные проблемы. В частности, тот факт, что общение с посетителями строилось по стандартам советской торговой системы.

Сегодня люди прекрасно понимают, что такое сервис. А начинается этот сервис со смотрителя, с гардеробщика. Вообще, работа смотрителя непростая. Она малооплачиваемая, как правило, сюда идут работать те, у кого уже есть какой-то доход, чаще всего это пенсионеры. Раньше музей не фильтровал желающих стать смотрителями: хочешь эту работу – заходи! А любишь ты людей или нет, умеешь общаться или нет – неважно. И скажите, как можно поставить в зал смотрителя, которого люди просто бесят?

Когда у нас не было ни копейки, были пустые залы (а мы именно с этого начинали – с очень низкой статистики посещаемости), когда мы еще не знали, как будем менять содержание музея, мы уже думали о том, как будем заниматься гостеприимством. И начали зачищать ту первую линию, которая встречается с посетителями, – от кассира до смотрителя. Знаете, когда я только вступил в должность, провел своеобразный опрос – спрашивал у сотрудников, кто главный в музее. Все очень льстиво отвечали: ну, конечно, вы, вы же директор... Нет, отвечал я, главный человек – вы, кассир, смотритель зала. Ведь мы с коллегами на служебной половине можем до седьмого пота придумывать самые гениальные выставки и интересные проекты, но первый, кого видит человек, когда приходит на выставку или проект, – это вы. И вы можете так с ним поговорить, что он тут же развернется и уйдет. И больше не придет. И зачем мы тогда придумывали красивые экспозиции и интересные лекции? Так что вы главнее, и именно поэтому вы не можете выглядеть как вы хотите, не можете общаться как вы хотите, вы должны делать все в рамках приличий, вежливо, с радушием.

И такие разговоры велись не один день. Мы никого не увольняли, просто многие поняли, что по таким стандартам работать не смогут. Ко мне дважды подходили служащие и говорили примерно следующее:

– Виктор Алексеевич, я люблю музей, но хочу уволиться.

– Почему?

– А людей стало много. Раньше было хорошо, малолюдно, тихо, а теперь шастают и шастают...

Так что со временем у нас сформировался именно такой кадровый состав, который и должен быть в музее.

Встречают по одежке

– Но вам все равно пришлось менять наполнение, содержание экспозиций...

– Точнее, подход к презентации. За 20 лет довольно голодной жизни, с 90-х до начала нулевых, музеи просто не поспевали за меняющейся идеологией, за временем, потому что у них не было денег. Экспозиции стояли такими, какими их создали в 70-х. Кстати, именно поэтому многие люди перестали ходить в музеи – там они сталкивались с теми мыслями и суждениями, которых больше не разделяли, с той идеологией, которой уже не придерживались.

Менять экспозиции, подходы было необходимо, поскольку все понимали, что назрели перемены, и никакой сложности, кроме финансовой, здесь не было. Мы вместе размышляли, как строить сценарии повествования.

Повторюсь: тут идей было множество. Сильная сторона нашего музея как раз в том, что мои коллеги любят музей, знают его коллекции, у них творческое мышление – у всех! Люди, которые проработали 50 лет, так же азартно, как и недавно пришедшие к нам молодые коллеги, сидят в творческих группах и что-то придумывают.

Сложнее было воплотить их идеи в жизнь, ведь за те же 20 лет изменились стандарты экспозиционного дизайна. Экспозиция должна быть стильной, красиво исполненной, сделанной не на коленке. Ведь те, кто побывал за границей, где музейная политика строится весьма умно, знают, что музей – это стильно, удобно, очень разнообразно, что там ничего не стоит колом 20 лет. И они всегда могут сравнить, как у нас и как там, и нам важно, чтобы у нас было не хуже. Но правильно и красиво упаковать экспозицию – это деньги. А деньги мы можем тратить только те, которые заработали.

Мы стараемся идти в ногу со временем, насколько это возможно. Например, у нас уже нет экспозиций, которые готовы простоять 20 лет несменяемо. Чтобы был стимул сменить коллекцию, как только появляется возможность. Все наши залы модульные, они легко демонтируются, и в них можно встроить новую экспозицию. Прежний же вариант был – на века! Нереально даже было шкафы от стен оторвать. Поэтому мы стараемся быть мобильными: как только заработали, сразу что-то меняем, показываем новое.

Для посетителей, кстати, это стимул приходить еще и еще. Ведь у нас нет огромного потока иностранцев, как в Третьяковке или Эрмитаже. Там коллеги в принципе могут не задаваться вопросом о целевых аудиториях: дверь открой вовремя, и все – очередь уже стоит. А мы работаем в другом сегменте, у нас «возвратный» посетитель. Мы не можем рассчитывать на туристов, тем более что большая их часть – это весьма своеобычные ребята с северо-востока Китая. Мы им рады, но гонимся мы за теми, кто живет здесь, за горожанами, жителями края. Потому что, если мы с ними диалог наладим, они будут приходить еще и еще. И таким образом мы будем создавать себе подушку, которая нас поддерживает. Мы – та голь, которая на выдумки хитра.

Привет из СССР: чемодан без ручки

– Потому что с деньгами все по-прежнему плохо?

– Региональная политика финансирования учреждений культуры сегодня такова, что реальность наша крайне сурова. Если ты берешься руководить музеем, будь готов к тому, что это учреждение с изначальным бюджетным дефицитом.

Между прочим, музей Арсеньева – самый большой музей Дальнего Востока, самое большое учреждение культуры в Приморье. Но при этом у нас нет своего автомобиля! Когда-то давно был, потом сломался, был списан. При этом у каждого депутата Законодательного собрания есть автомобиль – это так, к слову... И мне как директору не удается пока убедить власть имущих, что если у главного музея Дальнего Востока нет автомобиля, то это стыдно. И стыдно должно быть не мне. Это вы так финансируете культуру! Так, что стало нормой то, что в других регионах вовсе нормой не является. В Хабаровском музее, например, автомобильный парк, включая автобус, – шесть единиц. И у них ни одного филиала при этом, а у нас – пять по краю. Что еще рассказать о том, как финансируется культура?

Поэтому музей вынужден топать-топать-топать, чтобы потом что-то лопать, понимаете? Когда коллеги из отдела маркетинга приходят и говорят, что они нашли вот такой и такой вариант бартера или рекламы, я отношусь к этому как к подвигу. Потому что в музеях в центральной части России, к примеру, сотрудники сидят и думают, как потратить рекламный бюджет, имеющийся в учреждении. А мы свои афиши, баннеры часто делаем в кредит под будущий доход.

Но наш доход – дело нестабильное. Бюджет музея (вместе с филиалами), который нам выделяет государство, на 90 процентов состоит из средств на зарплату. То есть почти на все расходы – по ЖКХ, по охране, на новые выставки – мы должны заработать сами. Потому что нам остается на это всего 10 процентов.

– Вы затронули тему филиалов. Это по-прежнему ваш чемодан без ручки, который вы обязаны нести?

– Да. И ничего не изменится, потому что у меня как у директора нет полномочий закрывать филиалы. По закону это полномочия органа исполнительной власти. При поддержке депутатов и глав муниципалитетов сеть можно реформировать и передать ответственность за малые музеи в крае главам поселений или городов. При этом уже несколько раз все те же законодатели буквально обрушивались и на моих предшественников, и на меня, стоило нам только заговорить о том, что отжившую свое систему филиалов пора менять.

Меж тем филиалы – это не просто чемодан без ручки, это страшный архаизм, который тормозит развитие музея в целом. Филиалы много десятков лет живут спокойно в позе эмбриона и развиваться не хотят. У них нет своей бухгалтерии, нет финансовой ответственности за происходящее – ее несут люди, работающие во Владивостоке! То есть прокуратура Лесозаводска, к примеру, штрафует за отсутствие пандуса на входе в филиал музея не главу муниципалитета, а меня.

Хорошо работать, когда ты получаешь зарплату, средства на оплату коммунальных услуг в твоем филиале, и при этом начальство – в шести часах езды. А сколько людей приходит к тебе на выставки, по сути, никого не волнует, кроме все того же начальства во Владивостоке. Статистика-то у тебя идеальная, на бумаге все так гладко! Ну и что, что все до копейки деньги на скрепки в твоем кабинете заработаны музеем во Владивостоке, что в твоих залах тишина...

А я считаю, что в интересах развития музея в Дальнереченске или Арсеньеве было бы лучше, если бы его директор подчинялся не мне, а главе муниципалитета. Ведь это музей истории города! Почему выбивать деньги на починку текущей крыши музея в Чугуевке должен я, а не глава села и не местный депутат? Где логика?

Система филиалов была сформирована во времена СССР в 60-х годах, от нее отказались фактически все регионы России, а Приморский край просто забыл это сделать. Недосуг было сказать руководителям городов: все, теперь городской музей – ваша ответственность, товарищи муниципалы.

А сейчас эта ситуация стала просто неподъемной. Когда депутаты мне в лицо говорят: «Вы не посмеете закрыть филиал», мне хочется ответить: «Почему музей должен быть заложником законов 50-летней давности? Почему вы не хотите помочь филиалам, убедив глав городов принять их на свой баланс и заниматься ими?»

Кстати, к главам городов у меня вообще много вопросов. Это потребительская позиция – иметь в городе музей, рассказывающий об истории города, проводить там мероприятия и писать в отчетах количество выставок, но ни копейки на музей не выделять, не отвечать за него.

Когда один из прежних мэров Дальнереченска выкинул музей из старого здания, депутаты помогали нам решить этот вопрос? Нет! Когда у нас развалилось на части здание в Лесозаводске, мы могли вывезти всю коллекцию просто под предлогом аварийной ситуации. Но мы, руководство музея, целый год убеждали местные власти дать нам новое здание. Помогли депутаты? Нет.

Помните, на выездном заседании социального комитета ЗС ПК один депутат сказал: «В культуре работают вежливые люди: мы им даем чуть-чуть денег, а они за это молчат». Что тут можно добавить?

О чем задумалась, Элеонора?

– Есть ли какие-то подвижки в организации музея Элеоноры Прей?

– Ситуация там замерла. Сначала

из-за конфликта со стройкой, потому что, пока шло строительство дома рядом с домом Смитов, мы просто не могли ничего делать. Сейчас дом снесли, но земля осталась в собственности застройщика, и вряд ли он склонен благодушно говорить про Элеонору Прей и что-то делать для ее музея. Стоит вопрос о том, что же будет на этом месте.

Создание музея в доме Элеоноры Прей – комплексная задача. Нельзя просто зайти в здание и что-то там сделать. Мы должны вовлекать сопряженные здания и объекты. И пока там остаются конфликты, возникшие не по нашей вине, полноценного музея там быть не может. Тем более что и помещения в доме нам переданы не полностью. Там в одной квартире по-прежнему живут жильцы, у которых есть свои права...

К сожалению, сейчас нет политической воли, направленной на создание музея. Мы успешно сотрудничали с Игорем Пушкаревым, главой Владивостока, и это было во многом его встречное движение. Под его гарантию, честное слово этот проект затевался. Тогда администрация города начала выкупать в одном из помещений квартиры. Но с одной из квартир вопрос пока не решился и в ближайшее время по понятным причинам решен быть не может. Музей Элеоноры Прей стал заложником политической ситуации.

Но это не значит, что мы не продолжаем работу по созданию коллекции музея, в появление которого я все же верю. Мы начали эту работу задолго до появления идеи о создании музея. Сейчас эта коллекция уже даже больше, чем просто про Элеонору Прей.

В скором времени мои коллеги-экспозиционеры отправятся в Новую Англию, на ее родину. Они будут изучать ее дом, места, где она была, – словом, все, что повлияет на создание экспозиции в будущем музее. Помогать будет Биргитта Ингемансон. При ее содействии коллеги изучат моду, географию, даже мораль Новой Англии времен Элеоноры, чтобы наиболее точно потом воспроизвести эту атмосферу в доме в Почтовом переулке, с соблюдением всех деталей. Так что все, что в наших силах, мы делаем. И вкладываем в это собственные средства в том числе.

Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ