Узником фашизма стал в шесть лет

Ребенку не только пришлось пережить все ужасы и лишения военной поры, вместе с родными жить в простреливаемой прифронтовой полосе и под бомбежками вражеской авиации, но и пройти через страшное горнило смерти фашистского концлагеря. И выжить, несмотря ни на что.

Ветеран труда, кавалер ордена «Знак почета» Анатолий Васильевич Криворучко, несмотря на свои 82 года, прекрасно помнит эти бесконечные дни и ночи в оккупации за колючей проволокой. Рассказывая «В» о событиях 75-летней давности, он волнуется: правильно ли его поймут, сумеет ли он донести правду об ужасах той страшной войны.

– Наша семья жила в поселке Свирьстрой на северо-востоке Ленинградской области. Его жители вместе с заключенными «Свирьлага» до войны строили на реке гидроэлектростанцию, – вспоминает ветеран. – Туда наша семья перебралась с Украины во второй половине 30-х годов, где в ту пору бушевал голод. Кроме меня были еще брат Ваня 1931-го, Римма 1938-го и Боря 1941 годов рождения.

«Папа, немцы на нас напали! Война!»

Начало Великой Отечественной врезалось мне в память навсегда. Утром 22 июня отец пошел в сарай дрова рубить, а я отправился играть к расположенному по соседству от нашего барака клубу «Первое мая». Подъехали две «эмки», и один из сидящих в ней крикнул людям возле клуба: «Гитлер напал, немцы напали, война началась!»

Я кинулся к отцу с криками: «Папа, папа, немцы на нас напали! Война!». Отец бросил топор и пошел к матери, обнял ее, мама заплакала. Не так давно отец вернулся с финской кампании, и вот…

В тот же вечер отцу принесли повестку – явиться утром в военкомат. На следующий день провожали отца. В военкомате батя задержался недолго, и уже к полудню мы все пришли на нашу небольшую железнодорожную станцию. На путях стоял состав из укороченных теплушек.

Только всех мобилизованных посадили в вагоны, как из-за леса прилетел вражеский самолет. Стал бомбить состав и станцию, а потом на бреющем полете обстреливал всех подряд из пулеметов. Народ из теплушек и с перрона кинулся врассыпную, люди прятались от смерти где придется. Запомнилось чувство страха.

Когда самолет улетел, то мужиков вновь рассадили по вагонам и состав тронулся. Отец успел только мелочь мне в ладошку насыпать, чтобы я мороженого себе купил. Пошли мы с мамкой домой. По пути зашли в магазин. А там не только мороженого, вообще ничего из продуктов уже не было – пустые полки и прилавки. Только хлеб был в продаже. Купили лишь его.

Под бомбежками

На третий день, 25 июня, по домам стали ходить красноармейцы. Предупреждали жителей, чтобы собирались в эвакуацию и шли на пристань, откуда их баржами по реке Свирь и Онежскому озеру будут вывозить на восток. Люди стали шептаться, что финские войска (в Карелии и на выборгском перешейке севернее Ленинграда наступали именно финны. – Прим. авт.) прорвали оборону Красной армии.

Взяли кое-какие пожитки, документы, хлеб, а главное, пеленки-распашонки для недавно родившегося Бори и пришли на пристань. А там уже народу навалило, весь поселок пришел. Отходит первая баржа с людьми. И тут же авианалет – взрывы, стрельба. Баржу топят, и все, кто на палубе, тонут. Мать в слезы. Мы бежать. И через оцепление еле прорвались. В общем, вернулись домой. Хотя позднее многие свирьстроевцы на других баржах все-таки в темноте эвакуировались, но мы-то этого уже не знали.

В одну из последующих ночей дома вновь обошли красноармейцы. И всех без разговору отправили на вокзал. Народ рассадили на открытые платформы и вывезли в лес на расстояние 30 км от города. И бросили там. Информации никакой. Стали строить шалаши. В лесу же искали себе пропитание – ягоды, грибы, рыбу ловили в озерцах. Самое теплое время там прожили.

В какой-то день к нашим лесным шалашам подъехали два финских танка. Из пулеметов постреляли поверх голов, посбивали ветки. На башню залез танкист, на ломаном русском заявил, что теперь мы все в финском плену. Надо выполнять все приказы и не нарушать дисциплину. На следующее утро уже финны подогнали платформы, и нас по железной дороге возвратили на станцию в Свирьстрой. Там погрузили на бортовые машины и отвезли на окраину Петрозаводска.

За колючей проволокой

И всех загнали в лагерь под открытым небом за двумя рядами колючей проволоки с вышками и автоматчиками с собаками.

– То есть в концлагере были женщины с маленькими детьми?

– Подавляющее большинство составляли именно матери с малышами и подростками, хотя и стариков было много.

– Помните жизнь там?

– Такое не забудешь никогда. Там были какие-то строения. Но люди еще и землянки копали. Нам повезло – определили под крышу. Голодали. На каждого человека выделялись две столовые ложки муки в сутки. Лагерь был на берегу Онежского озера. Два раза в день под конвоем водили по воду.

Люди умирали ежедневно – от холода, голода, болезней. В похоронной команде также были женщины. Они ежедневно собирали по всему лагерю трупы и отвозили в сторону, затем хоронили кучей в братских могилах. Взамен пригоняли новых задержанных мирных советских граждан. Мы, дети, каким-то непостижимым образом выживали в этом страшном месте. Может, организм противился голоду и насилию?..

Наша мать заболела цингой, слегла, стала опухать. Вот мы и решили, что старший брат, когда пойдет поутру по воду, сбежит от конвоя и соберет в ближайшем лесу хвою – люди говорили, что отвар из нее помогает от цинги. Первый раз ему удалось отбиться от колонны и набрать иголок, а потом незаметно присоединиться к водоносам. А на второй раз Ваню поймали. Утром следующего дня охранники привели избитого Ивана. Мать лежит молчком, а мы все ревем в голос. Финны не стали добивать Ваню, зато увидели, что мать умирает. Наверное, решили, что нам лучше всем умереть где-нибудь в другом месте.

Нашу семью через некоторое время посадили в грузовую машину и вывезли в ближайшую деревню, оставили возле брошенного дома, в котором даже стекол не было. В деревне жили семь старушек. Вот они-то и выходили мать отварами. Да и нас, ребятишек, подкормили. Получается, что в концлагере мы провели почти полтора года. Выпустили нас только 29 октября 1942 года.

– Кончились ваши мучения?

– В той деревне поселился финский фермер, все живущие стали его батраками. Ну хоть смерть перестала ежедневно грозить нам.

А мучения позже продолжились. В том концлагере мы еще раз оказались. Советские войска нас освободили только в 1944 году.

За несколько дней до наступления Красной армии в Карелии жителей деревушки, включая старых бабок, выгнали из домов и пешком пригнали в лагерь. Заключенных в лагере уже не было, наверное, умерли все. Туда сгоняли весь оставшийся живой люд с окрестностей Петрозаводска. Всех загнали в единственное кирпичное строение – большую баню. Заколотили окна и двери. Мы так и подумали: сожгут живьем, чтобы не оставлять свидетелей. Двое суток мы там находились. Вода закончилась. Начались обмороки. Двое пацанов постарше сумели выломать чердачное окно и выбраться наружу. Смотрят, а вышки уже пустые и ворота из лагеря нараспашку...

В ГУЛАГ

Мы хотели было вернуться в ту же деревню, где последние месяцы жили у бабушек. Но нас не отпустили. Появилась другая охрана. От НКВД. На вышках вновь встали часовые, и ворота крепко захлопнулись. Конечно, стало свободнее. И есть давали, и за водой спокойно выпускали. Но жили мы в лагере. Как объяснил представитель советского командования, вся территория вокруг лагеря была заминирована. Так ли это было на самом деле – неизвестно. Пробыли мы там еще чуть больше двух месяцев.

Людей в лагере проверяли и отпускали. Мать сумела сохранить наши свидетельства о рождении. Опять же отец служил в действующей армии. Видимо, опасений мы не внушали. На автомобиле привезли нас в деревню. Остановились возле дома, в котором мы жили после фашистского концлагеря и где был у нас посажен огород. Но солдаты из машины нас не сразу выпустили, пошли проверять дом и сараи. Представляете, нашли несколько заложенных финнами мин – мы могли погибнуть. Предупредили, чтобы дальше огорода не ходили, особенно в лес.

Мать отправила запрос на поиск отца. Осенью 1944 года на огороде копали картошку. Слышим, кричит почтальонша: «Тетя Поля, тетя Поля, вам письмо!» Отец нашелся – живой! Хоть и в госпитале. Воевал простым солдатом на Карельском фронте, награжден множеством орденов и медалей. У него за войну было семь ранений, не считая контузий. А после победы мы встретились.

На Дальний Восток

– Вернулись в Свирьстрой?

– Решили переезжать во Владивосток к бабушке.

Вначале отец приехал сюда, устроился на железнодорожную станцию Эгершельд. На работе ему выделили вагон, который отец обустроил под жилье. Мы с матерью два месяца добирались до нового места жительства. Помню, приехали под самый праздник – под Новый, 1946 год. В следующем году нам уже дали нормальную комнату в бараке на улице Морозова. А позже отцу выделили земельный участок на улице Камской, и мы все вместе построили дом. Владивосток стал для нас родным городом.

Я окончил школу, отслужил армию. Работать пошел еще до призыва на службу. Во Владивостокском морском торговом порту в 17 лет устроился подсобным рабочим. Стал учеником электрика. Трудовую книжку открыл в 1952 году. Кроме благодарностей, никаких других записей в книжке не было. Всю жизнь играл за «Портовик» в футбол и хоккей с шайбой на стадионе «Строитель», выступали на первенстве города. При этом 18 лет еще ходил по морям в составе Дальневосточного морского пароходства (тогда порт был одним из подразделений ДВМП. – Прим. ред.). Вначале морячил в подменных экипажах на лесовозах. Потом в ремонтных бригадах мотористом-электриком на «Павлодаре», «Пестово» по всему Тихому океану. Бывал в Канаде, США и Австралии. Еще более шести лет трудился ремонтным механиком и мотористом на щеповозах типа «Павел Рыбин». Из-за потери слуха пришлось перевестись слесарем на контейнерный терминал.

На пенсию вышел в 2013 году. Итого мой стаж работы в порту составляет 61 год. С 1976 года мой портрет висел на городской Доске почета.

Мы с супругой Тамарой Ивановной воспитали двоих детей – сына и дочь.

– Анатолий Васильевич, вам, как малолетнему узнику фашизма, выплатили компенсацию?

– В начале 90-х годов правительство ФРГ узникам концлагерей и лагерей для военнопленных, угнанным в рабство на работы в Германию и страны сателлитов, выдавали деньги в качестве компенсации. Уже в зрелом возрасте я посылал в Финляндию запрос о получении такой компенсации. Спустя годы мне из Хельсинки прислали официальный документ, подтверждающий, что я был заключенным концлагеря. Но денег так и не дали. Пусть это останется на совести политиков Германии и Финляндии.

Автор: Николай КУТЕНКИХ