​Человек, которому не стыдно быть русским

О чем можно говорить с учителем истории? Уверена, обо всем. Тем более если он умен, талантлив и имеет за плечами более 25 лет педагогического стажа. Но я решила поговорить все-таки об истории, в том числе и новейшей – ведь в интересное время живем, товарищи.

Знакомьтесь: учитель истории владивостокской школы № 63 Александр Жигжитов, победитель городского конкурса «Учитель года – 2017».

Армия как школа роста

Небольшая предыстория: в школе Александр даже не задумывался о педагогической карьере – он мечтал быть архитектором и строителем. Поэтому поступил в Дальневосточный политехнический институт на инженерно-строительный факультет. «Тоже истфак», – шутит он.

Жизненные приоритеты, как это часто бывает, изменились после армии. Будучи первокурсником, он пошел служить буквально добровольцем. Ушел в 1984 году, а вернулся в 1986-м. Практически в совершенно другую страну...

– Александр Ильич, а разве тогда не было отсрочки от военной службы для студентов?

– Так получилось, что все парни, которые жили со мной в комнате в общежитии, были дембелями. Естественно, тезис «Не служил – не мужик» за год учебы очень четко отложился в моей голове. И для меня вполне естественно, что 10 мая (сразу после празднования Дня Победы) я отправился в военкомат проситься в армию. И не просто в армию – в Афганистан. Слава богу, военком оказался мудрее 18-летнего пацана и отправил меня не в Афган, а служить по специальности – в стройбат в Забайкалье. Причем в тот же день. Видно, чтобы я не успел передумать и сбежать. И получилось так, что ушел я из общежития, словно покурить вышел, оставив в комнате все вещи: одежду, учебники, даже документы.

– Да, жесткие вам достались войска. Про стройбатовцев тогда шутили, что им даже винтовки в руки давать не нужно – они с врагом лопатами справятся...

– Учебка в недавнем оскароносном фильме «По соображениям совести» – просто рай по сравнению с той армией, в которой я служил. Большего ада – с точки зрения человеческих отношений – я в жизни больше нигде и никогда не видел. Адский уровень был доведен до уровня системы, с массовым межнациональным мордобоем, где 50 человек шли на другие полсотни стеной. Так что та шутка про стройбат оказалась не совсем шуткой.

– Это армия повлияла на ваше желание стать учителем?

– Просто после стройбата все архитектурные мечты как-то сами собой развеялись. По пути из Читы во Владивосток, остановившись в славном городе Хабаровске у одноклассников и гуляя по бывшей улице Карла Маркса (ныне Муравьева-Амурского), я увидел памятник Пушкину, пруды, здание пединститута, впечатлился всем этим – и желание поступить туда сформировалось тоже как-то само собой.

А уже когда я был на четвертом курсе, выяснилось, что и обе мои бабушки, и оба дедушки были учителями. Причем биография деда, репрессированного в 1937 году, стала более или менее ясна только благодаря моей архивной практике. Совместив полезное с приятным, я занялся поиском информации о своем дедушке. Узнал статью, по которой он был расстрелян, адрес, откуда его забрали. Написал по полученному адресу и, осознавая, что прошло более полувека, сделал на конверте приписку: «Дорогой товарищ почтальон, если указанного адреса уже нет, пожалуйста, отнесите это письмо в ближайшую школу, отдайте учителю истории».

И представляете, приходит ответ от учителя истории из той самой школы, в которой когда-то мой дед работал директором! Выяснилось, что эта учительница с учениками вот уже несколько лет ищут родственников бывшего директора своей школы. Более того, мама учительницы в свое время училась у моего деда! И эта удивительная женщина, подняв на ноги всех своих одноклассников по всей стране, где-то в Питере нашла все-таки фотографию класса, на которой был изображен в том числе мой дед. Они мне ее переслали, и тогда моя мама смогла впервые увидеть фото своего отца...

Легко ли внуку репрессированного преподавать современную историю

– Сложно объективно преподавать историю советской эпохи, имея в собственной семье столь негативное отражение того времени?

– А вы знаете, я благодарен этой эпохе. И благодарен не только с той точки зрения, о которой поэт Александр Кушнер сказал: «Времена не выбирают, в них живут и умирают». Здесь другое. Я безмерно благодарен 70-м годам и своему детству. Я жил в лучшей стране на земле. У меня была замечательная комсомольская юность. Даже в армии у меня было ощущение счастья. Не говоря уже о том, что она пошла мне на пользу. В стройбате я получил «корочки» плиточника и каменщика и реально научился строить дома. А на втором году службы узнал, что такое сельское хозяйство: научился доить корову, принимать опорос. И да, я уверен, что Советский Союз – одна из лучших и красивейших страниц нашей истории.

– Ну да. А потом 90-е – как холодный душ...

– Видите ли, окрас моей жизни в то время отличался от окраса жизни всей страны. Распределение я получил в поселок Пильтун рядом с печально известным Нефтегорском на севере Сахалина, а остров жил тогда немного в другом ритме – Татарский пролив амортизировал все потрясения, происходившие в стране.

Назначили меня директором школы, которую еще нужно было достраивать. Я ее за остаток лета достроил, 1 сентября благополучно начал учебный год. И в тот же день сразу получил и благодарность в трудовую книжку, и строгий выговор – нельзя было в здание, не принятое комиссией, запускать людей, тем более детей.

Комиссия во главе с начальником управления образования приехала тогда же, 1 сентября. Начальник громко кричал, а после все-таки поблагодарил и выдал настоящую чековую книжку с неограниченным лимитом. И я, чувствуя себя абсолютным Рокфеллером, отправился в Южно-Сахалинск в учколлектор, где смог купить для своей школы абсолютно все: оборудование в кабинет химии, станки для кабинета труда, наисовременнейшие тогда видеомагнитофоны «Электроника». Их, я честно говорю, набрал не только для своей, но еще и для нескольких десятков школ района.

Рубежом между той и этой эпохами лично для меня стало землетрясение в Нефтегорске. Пильтун тоже хорошо тряхнуло, но здания у нас были малоэтажные, поэтому обошлось, слава богу, без жертв. Школа наша, правда, обвалилась, да и большинство детей родители вывезли на материк. На 1 сентября 1995 года в школе числилось восемь учеников. Однако эта ситуация была несоизмерима с тем, что произошло в Нефтегорске. Из 3000 жителей 2800 погибли!

В итоге после четырех лет жизни на Сахалине пришлось уехать – жена не смогла справиться со страхом перед землетрясением. И, уже переехав на материк, я почувствовал все особенности новой эпохи. На острове к тому времени мы перешли на оплату труда по показателям, и зарплаты у нас выходили действительно какие-то сумасшедшие. Да, тогда все получали миллионы, но у нас миллионов было много! А на материке зарплата была раз в три месяца, и хватало ее ровно на то, чтобы раздать долги.

Но знаете, тех четырех месяцев, которые я прожил в Нефтегорске после землетрясения (поскольку школа в Пильтуне рухнула, меня перевели в Нефтегорск, где я исполнял обязанности директора школы вместо погибшего коллеги), мне хватило на то, чтобы воодушевиться на всю оставшуюся жизнь. У меня на месте руки, ноги, голова, все мои родные, слава богу, живы. И это воспринимаешь как бесконечное счастье. Особенно на фоне того, что из 450 учеников нефтегорской школы осталось в живых лишь 135, и 70 из них – круглые сироты...

Сейчас, оглядываясь назад и отвечая на вопрос, для чего нужны были армия с мордобоем, Нефтегорск, 90-е, когда ты зарплату месяцами не получал, понимаешь, что все перипетии в жизни даны для роста. А еще для того, чтобы не забывать: тебе не так уж и много дано времени, чтобы ты успел сделать все, что задумал.

Все течет, все изменяется

– Вы учились в школе в разгар застоя, учились в институте на стыке перестройки и разгула 90-х, преподаете сейчас. Как изменился предмет? И возможна ли история без идеологизации в принципе?

– Идеологизация в советской школе зиждилась на прославлении героизма, на примерах Павки Корчагина, Александра Матросова, Зои Космодемьянской... Да, белые были белыми, а красные красными. Но тогда идеологизация в большей степени оправдывалась задачами патриотического воспитания. Нас воспитывали правильно: мы любили свою страну, нам прививали уважение к старшим. Да, мы курили, пили, ругались, как и любые подростки во все времена, но, когда мимо шел взрослый человек, мы прятали бычки и старались говорить на нормальном человеческом языке...

Сейчас в какой-то мере история как школьный предмет поменялась, но для учителя увеличилось поле деятельности, он волен сам для себя определять, как он будет преподавать свой предмет.

– А как вы преподаете, как сопоставляете факты? Правда – она ведь хоть и одна, но у всех своя...

– Один мой институтский друг меня постоянно шпынял за то, что у меня мировоззрение менялось с периодичностью раз в неделю. Когда мы с ним недавно вновь встретились, он признался, что правда за мной: ничего нет более изменяемого, чем взгляд на жизнь и тем более на историю.

Да, я знаю, что мой дед был расстрелян в 1937 году, в самый пик репрессий. Но сегодня я тем не менее не могу назвать Сталина тираном. Потому что (и я стараюсь об этом с учениками в школе говорить) человек на протяжении всей своей жизни меняется. И совершенно точно тот юный бандит Коба, который бомбил дилижансы, перевозившие деньги, и тот молодой Джугашвили, который работал вместе с Лениным, и тот Сталин, который боролся за власть в 20-е годы после смерти Ленина, и тот вождь народов, который проводил в 30-х все эти чистки, и тот маленький человек, который в 1941-м закрылся у себя в кабинете и сутки не выходил в ожидании, что сейчас придут его арестовывать, и тот Сталин, который в 1945-м смотрел, как Жуков принимает у Рокоссовского Парад Победы, был совершенно разным человеком. И в любом случае мне всегда будут импонировать и Ленин, и Сталин, и Николай Второй – никто из них не жил для себя. После Сталина остался в шкафу его поношенный китель, после Ленина вовсе ничего не осталось...

Аргументы для тех, кому стыдно быть русскими

– Тогда как вы преподаете эпоху перестройки?

– Сейчас можно сказать только одно: слишком мало времени прошло для действительно объективной оценки. Когда мы сейчас с детьми рассматриваем 1991 год, мы еще не понимаем всего ужаса того времени, когда страна стояла на краю. Ведь вполне реально, что сегодня Дальний Восток мог бы быть китайским, или японским, или американским. Вспомните, что происходило в период с 1991-го по 1994 год, когда танкисты спали в танках, выстраивались огромные очереди за самыми необходимыми товарами, когда пенсионеры продавали свои ваучеры буквально за копейки. И сегодня, чем дальше, тем больше, мы узнаем обо всех нюансах тогдашней распродажи страны.

Я о Сахалине скажу, он мне все-таки ближе. Обе буровые вышки на Сахалинском шельфе были полностью проданы иностранным компаниям. И неизвестно, что сейчас было бы со страной, если бы Владимир Путин в начале своего президентства не собрал в Кремле представителей компаний, удачно поучаствовавших в приобретении российских ресурсов, и не объявил, что 51 процент акций принадлежат государству.

Да, я возмущаюсь нищенским положением наших учителей. Но я стараюсь это оправдывать тем, что в приоритете сейчас внешняя политика государства. Сейчас важнее сделать так, чтобы не было терактов, как в Питере, и чтобы Сирию не бомбили, чтобы террористов задавили. И на сегодня для меня антагонисты – это те самые одиозные либералы.

– А аргументы для них?

– Человеку, который говорит, что ему стыдно быть русским, я бы ответил: я тоже не хочу, чтобы ты был русским. Уезжай! А вот мне не стыдно. Замечательный литературовед-пушкинист Валентин Непомнящий, сравнивая Европу и Россию и в XIX, и в XX веках, отметил колоссальную разницу между нами в отношении к гадости. У нас всегда гадостей было по горло, но у нас всегда осознавали, что безобразие – это безобразие, что гадость – это гадость, и никогда не возводили ее путем толерантности в норму. Почему? Возможно, причины в христианской идее, возможно, объяснение в том страдальческом пути, который прошла Россия. Но именно это осознание питает меня и дает возможность преподавать историю так, как я вижу. Слава богу, сегодня никто меня не ограничивает ни в методах, ни в видении...

Когда не бывает провокационных вопросов

– Индикатором педагогического профессионализма считается умение учителя (особенно учителя истории!) отвечать на провокационные вопросы. Вот как бы вы ответили на вопрос, зачем, убивая царскую семью, вместе со взрослыми расстреляли и детей?

– А зачем в 1614-м на Красной площади повесили четырехлетнего Ивашку Воренка – сына Марины Мнишек? Для того, чтобы впоследствии пресечь возможность престолонаследования в очередной раз и появления очередного Лжедмитрия. Так же можно ответить и на ваш вопрос. Одно из объяснений – прагматика. Власть старалась искоренить Романовых до основания.

Еще одно: самое страшное время для любой страны – это время Гражданской войны, когда, с одной стороны, ожесточаются сердца, а с другой – к власти приходят самые беспринципные. Время любой революции – это когда люди, патологически жаждавшие крови, получали прямое удовольствие от того, что под девизом борьбы с врагами могли практически законно убивать. Большевики, они ведь тоже разные были – от интеллигентов в самом лучшем смысле этого слова до булгаковского Шарикова (помните знаменитое «Мы их сегодня давили, давили...»?). В нашей страшной русской революции очень много шариковых было, в том числе и наверху.

Ну и третий аргумент – классовая ненависть. Любая ситуация в истории имеет философский, мистический и чисто прагматический смысл.

– А ваши ученики задают вам провокационные вопросы?

– А то! Дословно цитирую: «Если справедливая война – это война, которая ведется за свободу и независимость Родины, то какого черта наши делают в Сирии?». Естественно, я отвечаю так, как я на самом деле сам для себя это объясняю, – исходя из освободительной миссии России. Ведь Россия и раньше вставала на защиту других государств: в XIX веке – на Балканах, в прошлом – начиная с Китая и заканчивая Афганистаном.

Я все-таки надеюсь, что ученики меня уважают, и, полагаясь на это, надеюсь, что они уважительно относятся и к моему мнению, в том числе и по сирийской политике. Ведь если мы не погасим конфликт в Сирии, то завтра он захватит наш Кавказ, а послезавтра дойдет и до Владивостока. Логично? А еще я им привожу очень простой пример: если ты идешь по улице и видишь, как верзила бьет маленькую девочку, ты не вступишься за ребенка? Так вот, Сирия сегодня находится в похожей ситуации. И если бы не наша поддержка, с ней было бы ровно то, что случилось с Ливией, с Ираком. То же, что случилось с Югославией, которую за три года уничтожили только потому, что Россия не проявила свою политическую волю для того, чтобы это остановить. И здесь опять ребята соглашаются. Если ты уверен в своей идее, то провокационных вопросов не бывает.

Кстати

В 2000 году, работая учителем истории в школе № 1 города Лесозаводска, Жигжитов уже участвовал в краевом конкурсе «Учитель года». Тогда только вышел учебник «История российского Приморья», в то время в программе был обязателен региональный компонент. И Александр Ильич написал программу к этому учебнику с разными вариантами способов преподавания. Занял он в том конкурсе третье место и в награду получил машину.

Автор: Анжелина ШИЛАН