Крепкий тыл – на плечах ребятни да баб

– В 1941 году наша семья жила на станции Шелонгер – это между Казанью и Йошкар-Олой. Мобилизация была объявлена в первый же день войны, и примерно в течение месяца фактически всех мужчин на нашей станции забрали на фронт – остались только калеки да те, кому выделили бронь (чаще всего у нас это были железнодорожники).

Каждый призывник должен был иметь при себе деревянный макет винтовки, две пары обмоток на ноги – в то время солдаты еще были обуты в ботинки и обмотки.

Помню, на нашей станции заборы вокруг домов были из тонкой доски, так их все разобрали на изготовление тех самых макетов. С ними солдаты обучались военному делу. Обмотки же делали из мешков: женщины в каждой семье должны были сдать определенное количество обмоток для нужд военкомата. Причем сшивали их вручную, иглой, а это было тяжко. Нашей маме было немного проще – в семье была швейная машинка, которую берегли как зеницу ока.

Зерно для фронта. Медлить нельзя

Семья наша была немаленькой: мама – Нина Васильевна, отец и четверо детей – десять, девять, семь лет и четыре года. В хозяйстве огород, куры, коза…

Отец мой, Петр Станиславович Бонишко, работал главным бухгалтером пункта «Заготзерно» и тоже получил бронь, потому что его предприятие было самым крупным в округе. Из всех окрестных деревень через «Заготзерно» шел огромный поток зерна, из которого делали муку – в основном для нужд фронта. Отец понимал важность своей работы, но много раз писал заявления в военкомат с просьбой снять бронь, объяснял, что ему, здоровому мужчине, стыдно ходить среди женщин, чьи мужья все на фронте…

В марте 1942 года папа добился своего – его отправили на фронт. Больше мы его не видели, он погиб 17 августа 1943 года, защищая Ленинград.

Трудным было военное время. Мужчины ушли, а работать-то надо. Мою маму буквально упрашивали, когда отец ушел на фронт, принять на себя руководство «Заготзерном» – она хотя и не работала никогда, но была грамотная, сноровистая. В итоге мама согласилась. За ней теперь числились склады с зерном, конюшня с лошадьми. Необходимо было обеспечить заготовку зерна и выпечку хлеба для всех работников, доставку ГСМ для элеватора – за 50 километров везти топливо надо было, аж из Йошкар-Олы. Удивительно, как мама с этим справлялась, ведь она раньше не работала…

В «Заготзерно» свозили урожай хлеба из всех колхозов и совхозов, его надо было складировать, хранить, чтобы ни зернышка, ни колоска не пропало, сортировать, очищать на элеваторе и отправлять железной дорогой в мешках по 50 – 80 кг. И все это делали женщины да подростки, даже мешки на себе таскали. А больше и некому…

Ох, тяжел был этот труд: насыпать зерно в мешок вручную, взвесить на весах, взвалить на плечи и занести в вагон, там подняться по трапу и высыпать или складировать в штабеля. А вагоны немаленькие – по 16 – 50 тонн зерна в них помещалось (не одна сотня мешков), и тянуть с погрузкой нельзя было никак, все быстро надо было делать, за простой вагонов – суровое наказание. Никакой техники, все руками и на своем горбу – бабы да ребята. Собирались они в бригады по 10 – 15 человек и носили, носили… Из мужчин в конторе остался только однорукий механик на элеваторе, фамилия его была Исламов. Люди уставали, падали, но с работой справлялись. Понимали: это для фронта…

Помогали старшим и мы, дети помладше. Мешки таскать нам было не под силу, а вот наполнять их зерном могли. Были у нас совки – набиралось в них за раз от 15 до 20 кг. Вот таким совком из буртов в мешки зерно и перекладывали. Когда вагонов приходило очень много, нам отменяли занятия в школе, всех отправляли помогать на погрузке. Были случаи, когда буквально все население станции – от шофера до лаборанта – выходило на погрузку.

Мои сестры начали работать в 14 лет, я в 12 стал трудиться аппаратчиком на сепараторе – таком агрегате по очистке зерна на элеваторе. За работу нам выдавали хлебные карточки. Правда, детям не рабочие карточки давали, но все же. И еще платили по 300 рублей в месяц. Деньги по тем временам небольшие, но все помощь в дом…

Тогда на нас, 12-13-летних, легло много обязанностей, ведь взрослым было не до мелочей. Мы и крыши складов чинили – дранку на них прибивали, и сами склады по мелочи ремонтировали, за техникой тоже присматривали, в лесу уголь жгли, мох заготавливали – без дела ни одного дня никто из моих ровесников (про тех, кто старше, и речи нет) не сидел.

Полигон, плацдарм, лагерь…

Наша станция Шелонгер была выбрана для концентрации воинского состава до отправки в действующую армию, и со всей республики сюда везли призывников. Все дело в том, что у нас было много полей, пустого пространства, а в основном по области – непроходимые леса… Так что разместить большое количество новобранцев можно было только на наших полях.

Первые партии призывников стали поступать через пару недель после начала войны. Мужчин, парней привозили на подводах, в грузовиках, в железнодорожных вагонах, шли они и пешим строем… Десятки тысяч мужчин собрались на наших полях.

Дом наш стоял буквально впритык к началу поля, и мы видели, что происходило на этом сборном учебном пункте. По всему полю ставили палатки, шалаши, учились рыть землянки и блиндажи. С первых же дней, как прибывала новая партия призывников, начинались учения. Солдат обучали месяц, офицеров младшего звена – три месяца. Затем колонны строились и уходили к станции Суслонгер – 12 км пешего хода. Оттуда круглые сутки поезда увозили бойцов на фронт. Наш отец тоже проходил подготовку в этом лагере.

А еще на этих полях формировались конные соединения. Десятки тысяч лошадей – их тоже нужно было приучать к военной жизни. Вдоль полей построили кузни – всех лошадок необходимо было тщательно подковать, чтобы не хромали. После месяца обучения лошадей грузили в вагоны, чтобы везти на фронт. Горько было смотреть, как они не хотели заходить в вагоны, становились на дыбы, падали, кричали страшным криком…

Мы, пацаны, иногда забирались на деревья, что повыше, и смотрели на этот громадный плацдарм, в который превратились наши поля. Сколько хватало взгляда – муравейник из людей и лошадей…

Несколько позже были построены подготовительные пункты и на станциях Суслонгер и Сурок. Это были полностью автономные пункты, там было все – от бань до пекарни и магазина для офицеров. По площади – примерно девять на десять километров… Все пространство было занято бараками, окопами, рвами, блиндажами, землянками, сооружениями военного назначения. Здесь готовили пополнение для всех родов войск, была и техника соответствующая.

Мы, пацаны, были ужасно любопытны, тем более когда под носом такие объекты… Поезда между станциями ходили часто, а скорость их была небольшой, и нам не составляло труда залезть в грузовой вагон и доехать до Суслонгера, а от станции до подготовительного лагеря – или пешком, или на попутке, если повезет. А там главное – проскользнуть внутрь. Конечно, больше всего нам хотелось попасть на стрельбище, а особо – на артиллерийское. Ох и драли нам уши часовые и мамки, когда ловили на полигонах и выдворяли домой… Но мы все равно лезли обратно – ведь так интересно!

Власовцы с гармошкой и аккордеоном

Когда ход войны был переломлен и наша армия пошла в наступление, уже не требовались такие огромные человеческие ресурсы, и эти пункты опустели, но ненадолго. Их стали заполнять пленными власовцами. Скажу, как было и как я помню. Власовцев привозили на станции поездами. Они везли с собой хорошие вещи – ладное обмундирование, одежду крепкую, обувь, гармошки, даже аккордеоны… Когда солдаты этой запутавшейся армии, ставшие предателями, подъезжали к подготовительным пунктам, которые, по сути, стали лагерями, они уже знали, что здесь у них отнимут все вещи. И дальше – отбывать наказание – они отправятся пешком и с минимумом скарба. Поэтому они продавали местным (а очень часто и дарили, отдавали просто так) хорошие вещи. Так что вагонов с власовцами в наших местах ждали…

Отправляли в наши края и крымских татар – давали им места построить поселки, работать направляли на лесозаготовки. Глухие у нас были места, от фронта и цивилизации далекие. Вот и навидались мы всякого…

Вечный сон под Ленинградом

Известие о гибели отца было для нас страшным ударом. Нам сообщили, что он похоронен в братской могиле в 40 км от города, но точных данных не дали.

Уже ближе к концу войны вернулся в наши края друг отца, с которым он познакомился как раз во время прохождения подготовительных курсов на полигоне. Они и служили вместе. И воевали. И видел этот человек, как погиб наш папа – умер от ран. Привез он нам отцовский портсигар, часы, рассказывал о нем. Был он худой, желтый. Помню, очень болезненно выглядел – комиссовали его после ранения. Прожил боевой товарищ отца у нас неделю, мама все старалась его повкуснее накормить, а потом он уехал домой.

Его рассказ очень пригодился нам. Когда мы выросли, сестра моя Вера стала искать место, где та братская могила. По рассказу сослуживца ей удалось какие-то приметы, названия вспомнить. И вот после долгих переписок и запросов она все же нашла место, где похоронен был наш папа. Там, на обелиске, и фамилия его значилась. Спит вечным сном солдат Петр Бонишко под городом Ленинградом.

Автор: Борис БОНИШКО, читатель «В»