Ты ж одессит, Мария…

Открытие Паралимпийских игр в Сочи в 2014 году было грандиозным зрелищем. Одним из самых ярких его событий стала завораживающая «Казачья колыбельная» в исполнении Марии Гулегиной. А сама оперная дива, драматическое сопрано мира № 1, для большинства россиян стала настоящим откровением.

Великолепный голос и актерский талант сделали Марию Гулегину суперзвездой мировой оперы еще три десятка лет назад. Ей стоя рукоплескали зрители Вены, Токио, Нью-Йорка, Рима, Лондона – да можно перечислять бесконечно! И только в России она стала известна не так давно. Почему? Ответ на этот вопрос длиною в жизнь…

Капля цыганского молока

О своей жизни великая Мария Гулегина рассказала зрителям на встрече, которая прошла в музее имени Арсеньева. В наш город примадонна приехала по личной просьбе Валерия Гергиева, чтобы выступить в «Тоске» на Приморской сцене Мариинского театра и показать владивостокским зрителям, что такое настоящая оперная звезда.

– Да, я навела шороху, – улыбается Мария Гулегина. – Зря, что ли, говорят, что у меня – характер? Еще какой характер! Я никогда не изменю сама себе, своей музыкальной совести. Когда мне прислали видео «Тоски», поставленной во Владивостоке, и я посмотрела первые сцены, у меня вырвалось словцо, которое я не могу произнести публично. Крепкое русское слово, знаете ли. Потом сказала дочке: Наташа, я никуда не еду, в этом нельзя участвовать, это ужас. Затем остыла, подумала: Валерий Абисалович лично просил, значит, лететь надо. Но петь в таком позорище я не могу. Написала в театр, спросила, можно ли переделать спектакль, не будет ли у театра проблем с выплатой неустоек, например. Мне ответили: переделывайте так, как сочтете нужным. И я успокоилась.

Две репетиции, которые мне удалось провести, пока я окончательно не разболелась (сосед в самолете кашлял, как пес, извините), меня вдохновили: этого безобразия, пошлости, глупости, которые я увидела на видео, нет. И, конечно, мне очень повезло, что здесь, во Владивостоке, такой молодой отзывчивый коллектив, с которым легко работать. Так все было здорово, такой театр замечательный, город у моря прекрасный, но вот, увы, нагнала меня простуда…

Но не тот человек Мария Гулегина, чтобы позволить болезни себя победить. Она борец с детства. И в Паралимпийском комитете состоит недаром: что такое бороться с недугом, Мария Агасовна знает очень хорошо.

Когда она родилась, врачи, увидев ножки младенца, охнули: «Она никогда не сможет ходить!» Пожалели свою коллегу – мать Марии – и… подменили ребенка.

– Меня подложили какой-то цыганке, а ее девочку – моей маме, – рассказывает певица. – Вот такой бразильский сериал… Но мама что-то почувствовала, сказала: «Это не мой ребенок, у моей девочки были другие ножки!» И ей вернули меня. Но первые капли грудного молока, которые я попробовала, были цыганскими. Так что во мне есть что-то цыганское, не зря я столько путешествую по миру…

До двух лет девочка лежала в кроватке: ей вытягивали ножки, вставать врачи не разрешали.

– И я кричала, – вспоминает Мария Агасовна, – ох, как кричала… Как иерихонская труба. Суждено мне было быть певицей!

Серьги и иконка на память

Путь Марии Гулегиной в искусство был тернист. Многое было: и раннее замужество, и трудная жизнь студентки консерватории и матери-одиночки, и постоянный труд…

В 1987 году она навсегда улетела из СССР, потому что из Минского театра, где она работала, ее все реже стали отпускать на спектакли в «Ла Скала», все чаще намекали на возможность стать невыездной. Она упорхнула на свободу и впряглась в работу так, что могла за год быть дома только 20 дней. Ее звали все сцены мира, ей рукоплескали, называли «дивным русским голосом»… Только в одной стране она оставалась как бы за скобками – в СССР, а затем – по инерции – и в России.

Вернул Марию Гулегину нашему зрителю Валерий Гергиев. Она триумфально выступила в Мариинском театре, затем в Большом. И тот факт, что мировое сопрано № 1 не просто спела во Владивостоке, а провела у нас почти неделю, еще только требует осознания. Не в каждом городе примадонна проводит столько дней…

– Я не успела из-за болезни увидеть Владивосток во всей красе, – признается она, – но это же прекрасный повод вернуться, правда? Я обязательно приеду еще. И предварительно в самолете надену маску…

Кстати, на память о пребывании в нашем городе Мария Агасовна подарила музею икону святой Марии Египетской, которую 10 лет возила с собой по миру, и серьги, в которых выходила на сцену в партии Тоски.

Вопреки всему

– Мария Агасовна, вы родились в СССР и помните реалии того времени. Какие воспоминания остались у вас от жизни в СССР? Жалеете ли вы, что такой страны уже нет?

– Да, я помню! Развал такой страны – величайшее преступление. Да, надо было что-то менять, но не рушить! Не надо было так кидаться в ноги разного рода «советникам», которые только и хотели развала СССР и добились этого, а мы, как буратины, пошли за ними на поле дураков… Но что же сейчас рыдать по этому? Поезд ушел. Нас всех разделили и сделали врагами. Разделяй и властвуй…

Не могу сказать, что все было в СССР замечательно. Я сама уехала из-за того, что мы были как крепостные. По команде какого-то типа сверху или по доносу коллег можно было стать невыездной. Но страна была другая, и все, что сегодня приемлемо, тогда считалось неприличным. Я росла в семье, где меня любили, где родители не «воспитывали», а показывали своим примером, отношением к людям, работе, как нужно жить. Моя бабушка, надев ордена, ходила выбивать квартиры пришедшим с войны, а сама с дочкой жила в подвальном помещении. Моя мама на себе испробовала свою антибруцеллезную вакцину (мать Марии была профессором микробиологии, заведующей лабораторией особо опасных инфекций. – Прим. ред.)! Они были сумасшедшие в хорошем смысле этого слова. Была духовность. Когда я выехала впервые за границу на конкурс в Бразилию, меня переполняла гордость за свою страну. Уехать для меня было страшным решением, но я понимала, что еще чуть-чуть – и не выпустят. И не было бы моей оперной жизни, не сложилась бы моя судьба…

– Был ли у вас в годы учебы кумир, может быть, вы хотели петь, как Мария Калласс?

– Боже упаси. Я же совершенно случайно попала в консерваторию, как та Фрося Бурлакова, пришла, спела тихим голосом – и вдруг меня взяли…

Потом я очень рано – по кавказским обычаям – вышла замуж, в 18 лет уже родила дочь. И всерьез петь не собиралась, мое крепкое армянское воспитание диктовало: надо быть женой, матерью. Но семья не сложилась, свекровь считала профессию певицы неприличной, шептала, шептала моему первому мужу – и дошепталась. Жить стало невозможно, я взяла дочь в охапку и ушла. И чтобы доказать, что могу все сама, начала петь всерьез…

Однажды, когда мы с дочкой уже жили у мамы (отец умер) и втроем боролись за существование, жили на мамину пенсию, потому что из гордости я отказалась от алиментов, ей приснился сон, что я пою в «Ла Скала». Я сказала: да что ты, мама, меня бы хоть куда-нибудь взяли… В жизни у меня не было такого – быть как Калласс. И оттого, что я никогда не смотрела, не изучала, как ту или иную партию поет Калласс или Тибальди, может быть, я и смогла стать самой собой. Как тот муравьишка: по сторонам не глазеем, взяли свою крошечку и понесли. Так и шла наверх. Если хочешь добраться до вершины, никогда не смотри вверх, смотри под ноги.

Следуй предназначению

– Из каких составляющих складывается ваш успех?

– Для начала – генетика. Все мои предки, дедушки и бабушки, хоть в опере и не пели, но голоса имели сильные, потрясающие. Разумеется, не получится бриллианта без огранки, и любому алмазу нужен мастер. Поэтому вторая составляющая – педагог по вокалу. В моем случае это Евгений и Людмила Ивановы, которые, слава богу, сумели еще в Одесской консерватории разглядеть в моем голосе, который все называли меццо-сопрано, задатки драматического сопрано и помогли их развить. Третий кит – мой труд. Тяжкий и постоянный. Без него просто ничего не выйдет.

И еще одно – тот огонь, который горит в душе. Знаете, когда рыба идет на нерест, она знает, что погибнет, но выполнит свое предназначение. Так я знаю свое предназначение и следую ему…

– Вы работали со многими великими дирижерами. Наверняка такое сотрудничество повлияло на вас, чему-то вас научило…

– Конечно. Каждый великий дирижер – это школа! И не усваивать уроки было бы глупостью. Мой первый учитель – Ярослав Вощак. Потом, в «Ла Скала», Джанандреа Гаввадзени, Рикардо Мути, с которым спела шесть постановок и сделала записи живых спектаклей. С маэстро Левайн, который только недавно покинул «Метрополитен», столько было спето! Зубин Мета. Но особенно отмечу Валерия Гергиева – он не только гений в музыке, но и человек-титан!

Сегодня мой дом родной – Мариинский театр. Я захожу в это историческое здание, чувствую этот удивительный запах и сразу ощущаю мороз по коже. Очень боюсь, что его отреставрируют и этот запах, эта аура пропадет. Мне кажется, что в таких старых залах живет дух великих певцов, выступавших тут веками. Его нельзя терять. Вот «Ла Скала» отреставрировали – и там пропала эта намоленность, эта аура…

Вперед и с песней!

– Вы не только певица, актриса, но и общественный деятель: участвуете в паралимпийском комитете, посол доброй воли ЮНИСЕФ. Расскажите об этой стороне вашей жизни, насколько она важна для вас?

– Это очень важно! Паралимпиада – это такой институт высочайшего человеческого мужества. Это люди с неограниченной силой духа, пусть у них ограничения в движении, но дух непобедим!

– Вы увезли с собой из СССР свою библиотеку, классику на русском языке. Вы читаете эти книги внукам?

– Мои внуки – немцы, они не очень хорошо говорят по-русски и по-армянски. Это моя самая большая боль. Я ничего не могу с этим сделать: моя дочь с 9 лет воспитывалась в интернатах, пока я работала, она вышла замуж за немца, их дети – немцы. Вот так. Но я рада, что мой сын – патриот России, он отлично говорит по-русски, читал эти книги.

– Есть ли у вас девиз, которым вы руководствуетесь в жизни? Что вы говорите себе, когда трудно?

– Как в песне: «Ты ж одессит, Мишка!». На сороковины чудовищной трагедии в Одессе в мае 2014 года я спела в память жертв той бойни «Реквием» Верди в театре Валенсии. И никогда не прощу тех, кто вытравил из моей Одессы, города моего детства, ее дух. А что до девиза… Я себе всегда одно говорю: «Вперед, за Родину – и с песней!» 

Справка «В»

Мария Гулегина – ярчайшее драматическое сопрано мировой оперной сцены. Она 20 раз (это рекорд) открывала сезоны в миланском «Ла Скала» и нью-йоркском «Метрополитен-опера». Имеет звания заслуженной артистки Белорусской ССР, народной артистки Республики Северная Осетия – Алания.

Родилась и выросла Мария в Одессе. Как говорит сама певица, по матери она украинка с примесью польско-еврейской крови, а по отцу – армянка (ее девичья фамилия – Мейтарджян) и воспитывалась в армянских традициях. Окончив Одесскую консерваторию, Мария Гулегина начала карьеру в оперном театре Минска, но в середине 1980-х была вынуждена уехать из СССР. Жила в Германии, сегодня живет в Люксембурге. 

Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ