Возвращение жизни с помощью магии

Знаменитый француз научит приморских артистов жить на сцене так, чтобы осчастливить зрителей

24 февр. 2016 Электронная версия газеты "Владивосток" №3890 (26) от 24 февр. 2016

«Любовь к трем апельсинам» – одна из самых романтичных сказок Карло Гоцци и одна из самых красивых опер Сергея Прокофьева. В 2007 году на сцене Мариинского театра ее поставил французский режиссер Ален Маратра, и спектакль имел огромный успех. А сегодня во Владивостоке идет активная работа по переносу легендарной постановки на Приморскую сцену Мариинки. Причем знаменитый француз руководит процессом лично.

Ален Маратра прилетел во Владивосток в начале февраля и вскоре после знакомства с труппой пожелал поговорить с представителями общественности города – любителями искусства, студентами, журналистами.

Достучаться в каждую душу

Скажем сразу, не каждый день выпадает шанс пообщаться со специалистом уровня Алена Маратра. Он много лет был ведущим актером в труппе великого Питера Брука, участвовал во многих известных телепроектах, например, «Война Люси», «Голем». Жил в Гималаях, сыграл в фильме «Корсиканец». Как режиссер он поставил более 20 опер на разных сценах мира, а созданная им для Мариинского театра постановка «Путешествие в Реймс» получила в 2005 году «Золотую маску» как лучший оперный спектакль, а также принесла мэтру награду за режиссерскую работу.

Ален Маратра оказался эмоциональным, ярким, импульсивным и очень подвижным человеком. По большому счету, он провел не «встречу с общественностью», а творческий вечер, можно даже сказать, сыграл моноспектакль. Он бегал по сцене, показывал этюды и зарисовки, вскакивал на стул, приглашал помощников из зала. Энергия творчества наполняет этого человека и ощущается каждым, кто находится рядом…

– Опера – это волшебство, – такими были первые слова Алена Маратра. – Музыка снимает всякий налет обыденности. Когда звучат первые такты, мы перестаем пользоваться мыслями и логикой, начинаем жить чувствами. И чем гениальнее композитор, тем больше шансов, что он своей музыкой прикоснется к нашим чувствам сильнее, достучится в каждую душу и в ней затронет особые ноты. Опера – хорошая опера! – это всегда единение публики с артистами.

– Есть ли какие-то сложности в переносе уже готового спектакля на другую сцену?

– Конечно. Люди. Новые артисты. Разные актеры – разные личности. Фундаментально разные. Артист, который входит в уже существующий спектакль, должен полностью сфокусироваться на своей роли, пропустить ее через себя. Это очень сложно – понять свой персонаж и то, почему композитор в тот или иной момент описывает его чувства именно этой музыкой.

Соединить актерскую игру и вокал – вот задача оперного артиста. Я категорически против того, чтобы на репетициях артисты делали упор на вокале, постоянно пропевая одно и то же, одну фразу по сто раз. Они отшлифовывают исполнение, но не актерскую игру. Есть отличный голос, но нет человеческой достоверности в игре, нет жизни на сцене…

Гениально не значит эпатажно

– Вы поставили «Любовь к трем апельсинам» в 2007 году. Прошло почти 10 лет, не собираетесь ли вы, перенося оперу на Приморскую сцену, изменить что-то?

– Начну издалека… Тебе приходит предложение поставить новый спектакль. Ты соглашаешься. И с этого момента тебя поджидает множество ловушек. Главная из них – увлечься гениальными идеями, которые тебя одолевают. Поверьте, каждого режиссера в начале, да и в процессе работы над спектаклем преследует мысль: «А что если сделать так…» Если не отфильтровать все эти «гениальные идеи», если забыть о первоисточнике, об опере и музыке, то обязательно попадешься в ловушку. Что получается, если ты попался? Все мы видели подобные примеры как на оперной, так и на драматической сцене. Это погоня за внешним, за эпатажем. То голые артисты играют, то воды нальют на сцену, то дым по ней гоняют, то еще что-то… И за всеми этими идеями пропадает произведение!

Но если ты не забываешь о главном, если в твоей душе живет музыка, живет опера, то начинается работа над постановкой. Настоящая и очень сложная. Ты с артистами каждый день ищешь что-то такое… Какую-то магию… И вдруг в какой-то момент один из актеров говорит: я буду здесь играть так. И ты понимаешь, что тебе это нравится, что это гениально. Вот так находится один элемент за другим, и из этих элементов потом складывается весь спектакль. Он становится гармоничным, отточенным. И это невозможно изменить. Никак.

Вот и поймите: в течение года мы с артистами свои мысли и чувства отдавали постановке оперы «Любовь к трем апельсинам» – что потом в ней можно изменить? Ничего.

Разве изменяет кинорежиссер что-то в своем фильме, если сегодня он показывает его в Москве, завтра в Париже, а послезавтра во Владивостоке? Нет, фильм везде одинаковый. Разве художник, зная, что его работы поедут на выставку во Владивосток, пририсует повсюду море? Нет, конечно.

Плюс умение владеть телом

– Вы большое внимание уделяете технике тела в своих постановках. Будете ли учить артистов Приморской сцены каким-то приемам в этом смысле?

– Никаких тайн я не открою, не надейтесь. Все увидите в спектакле. Что же касается техники тела… Тело – это чудо. Это нечто, что подарил нам Господь, одолжил нам свое, помните – «по образу и подобию»? Но кто может сказать, что свое тело чувствует целиком, к примеру, в данный момент чувствует все пальцы на левой руке, каждый палец? Никто! Нет таких. Мы все инвалиды в каком-то смысле… А у артиста на сцене нет права быть инвалидом. Он должен чувствовать точно и сильно, чувствовать и мгновенно передавать то, что у него внутри, в свое тело. Посмотрите, в драматических театрах подчас актеры больше говорят, голосом передают свои эмоции, а тело меж тем почти невыразительно. Это неправильно, именно это я и хочу изменить, работая с актерами. Ведь в музыке что-то меняется ежесекундно, каждое мгновение, и артист должен моментально это улавливать и передавать. Над телом надо работать!

Вот смотрите, опера Прокофьева – это сказка. В ней так много разных энергий: зло идет от Леандра и Фаты-Морганы; от больного Принца идет страдание, боль; от Чудаков – доброта. Все эти энергии надо показать, проявить. И речь не об особой какой-то хореографии, а об умении владеть телом.

– В чем, на ваш взгляд, главное отличие драматического театра от оперного?

– В течение 20 лет я работал как актер с великим режиссером, педагогом Питером Бруком. Много играл на сцене. Так вот, актеру быть настоящим очень тяжело. По большому счету, актеров драмтеатров учат жульничать, притворяться, изображать то, чего они не испытывают. И так, чтобы зрители верили.

А в опере все проще. Она дает все сразу – волшебный голос, который вибрирует на самых важных нотах. Музыка сама по себе экстраординарна, она вызывает благородные и сильные чувства. У певца в голосе есть то напряжение, которым можно выразить нюансы переживаемых эмоций. А актеру это надо еще сыграть! Даже если у певца нет никакой актерской игры, его выручит голос, музыка. Опера зачаровывает с первого взмаха дирижерской палочки, моментально. А в драматическом театре нужно минимум 10 минут, чтобы зритель вошел в ткань спектакля, слился с происходящим. Но значит ли это, что оперному артисту не нужна актерская игра? Я уже говорил: нет, ни в коем случае!

Моя задача – научить артистов играть, петь, жить как в жизни. Вести себя как в жизни, чтобы сделать зрителя счастливым…

Между прочим, намного легче и проще сделать кого-то несчастным, нежели счастливым, вы не замечали? Подойти к кому-то и сказать: «Какой же ты урод!» – это просто. А сделать что-то, что осчастливит человека, трудно по-настоящему. Но этому надо учиться. И если ты сумел сделать хоть раз в жизни кого-то счастливым, ты никогда не забудешь, какой восторг при этом чувствовал ты сам. Я вот никогда не забуду, например, ту бурю эмоций, которую ощутил, когда понял, что мое детище – сказка Прокофьева – принесла капельку счастья зрителям. Надеюсь, во Владивостоке я оживлю эти воспоминания.

    

Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ