Виктор Горчаков:

Председателю Законодательного собрания – 75 лет

«Я считаю, что наш народ заслужил лучшей доли и более качественной жизни уже сегодня»

«Я всегда хотел, чтобы главный вуз Дальнего Востока носил имя Владимира Клавдиевича Арсеньева»

– Виктор Васильевич, вы родились в приморском городе Артеме. Ваше детство пришлось на трудные послевоенные годы. Можно ли это время назвать не только периодом взросления, но и школой жизни?

– Процесс взросления человека и есть школа жизни, независимо от того, хорошее детство или плохое. В послевоенные годы наша семья жила трудной, непростой жизнью – такой же, как и у многих других. Тогда нам эта жизнь казалась естественной.

Мой отец из Ставропольского края. Он из села. По тем временам был образованным человеком: окончил церковно-приходскую школу. Стал одним из первых председателей колхозов, созданных на Ставрополье. В конце 20-х годов он был арестован, обвинен во вредительстве и отправлен на Дальний Восток. Строил город Комсомольск-на-Амуре. Там он познакомился с моей матерью. До этого у него была семья на Ставрополье, было двое детей, но они умерли во время голода в 1932 году.

С моей матерью он встретился в 1935-м. Она приехала из Благовещенска по комсомольскому призыву. В 1936 году родился мой старший брат, а в 1940-м (уже в приморском городе Артеме) родился я. Отец был на хозяйственной работе – работал в совхозе. Потом заведовал хозяйством в инфекционной больнице, а мать в этой больнице работала медсестрой.

– Кто оказал на вас больше влияния: мать или отец?

– Они по-разному оказывали влияние на нас с братом. По характеру строгость была у матери. Отец был очень добрым. Мы потом поняли, что, когда он узнал о смерти своих старших детей во время голода, то решил, что нас обижать нельзя. И он считал, что в доме на столе должен лежать либо хлеб, либо сухари. Эта привычка у него осталась до конца дней. Мы, когда повзрослели, хихикали: что ты, батя, придумываешь... Сейчас я понимаю, что это для него имело какой-то свой особенный смысл. Жили мы за счет того, что зарабатывали родители, но зарплаты были мизерные. Поэтому помогал огород. Мы с братом с самого детства трудились либо в огороде, либо по хозяйству. У нас все время была какая-то работа. Свободного, разгульного времени у нас было мало.

– Вы же были пионером и комсомольцем?

– Конечно, я был и пионером, и комсомольцем. Даже активистом: возглавлял комсомольскую организацию школы. Я был по-советски ортодоксально правильно воспитан. Говорю об этом с иронией потому, что, когда вернулся со стажировки из Копенгагена (это был 1968 год – накануне чешских событий), я тогда какие-то разговоры вел, а отец мне сказал: «Ты не смеешь так говорить и сомневаться в устоях государства». Видимо, его пуганули в 30-е годы достаточно серьезно и он не хотел, чтобы мы повторили его судьбу. Он как-то сказал, мол, хватит меня одного.

– Не могу не спросить вас о фамилии. Она ведь знаменита в России...

– Фамилия знаменитая, но я не страдаю манией величия. Отец приехал из Ставропольского края, и я думаю, что он никакого отношения не имел к роду того самого Горчакова (канцлер Российской империи Александр Горчаков. – Прим. авт.). Любопытно, что у товарища, с которым мы проходили стажировку в Копенгагене, была тоже весьма аристократическая фамилия – Шереметьев. Когда мы ходили в посольство, дипломаты над нами посмеивались: вот опять князья пришли...

– Кстати, о поездке в Данию. Будучи аспирантом ДВГУ, в конце 60-х годов вы побывали на практике в Институте Нильса Бора. В то время эта была невероятная удача оказаться в капиталистической стране, да еще и в таком престижном научном институте. Не считаете ли вы, что это стало для вас своеобразным трамплином в жизни?

– Да, я прорвался тогда. Это была очень интересная поездка. Она во многом сформировала мои взгляды на жизнь. Я был достаточно правильным парнем, дисциплинированным. Уже тогда был членом партии. Я стал кандидатом в члены КПСС в 1964 году. Это были времена хрущевской оттепели. А в 1965-м меня принимали в члены КПСС уже при новом генсеке. Хрущева сняли, появилась осторожность в высказываниях. Перед отъездом в Копенгаген нас собрали в международном отделе ЦК КПСС, слова всякие правильные говорили...

Если честно, я не верил, что нас выпустят за границу. Москвичи приезжали и уезжали, а тут пацан из Владивостока собрался куда-то ехать... Хотя, может быть, поездка и послужила трамплином в жизни. Для меня она была важна с точки зрения восприятия мира.

Институт Нильса Бора – это научно-исследовательский институт при Копенгагенском университете. На время стажировки нам дали ключи от вузовской библиотеки, которая работала круглосуточно. Это был мощный антисоветский центр. И мы могли там свободно работать. Хотя я думаю, что надзор за нами все-таки был. Мы читали различную литературу, которая была запрещена в Советском Союзе. Мы тогда прочитали очень много всего о нашей жизни с другой точки зрения. Это не означает, что я стал антисоветчиком, но взгляд на страну, на ее историю, на роли лидеров страны значительно изменился. Стало больше критичности, больше понимания того, что не все, что говорят с трибун и в советских СМИ, совпадает с жизнью.

– В день 75-летия принято подводить некоторые итоги. Какие наиболее значимые события могли бы стать, на ваш взгляд, настоящими вехами в жизни? О чем приятно вспоминать не только когда перелистываешь трудовую книжку?

– Мне повезло: я завершал свое вузовское обучение на физическом факультете Московского государственного университета. Мне удалось увидеть всех выдающихся советских физиков того времени и пообщаться с ними. Я защитил кандидатскую диссертацию по ядерной физике в Объединенном институте ядерных исследований в Дубне. Были предложения остаться там, но я решил, что раз меня послал Дальневосточный государственный университет, то я должен вернуться во Владивосток.

Для меня было большой честью, когда меня, 35-летнего, ЦК КПСС утвердил ректором Дальневосточного государственного университета. Это был вызов! Я благодарен первому секретарю крайкома партии Виктору Павловичу Ломакину, который меня тогда поддержал. Для меня это назначение, признаюсь честно, было почетно и приятно. Я был тогда самым молодым ректором в стране.

За годы моей работы ректором университета при поддержке Ломакина удалось убедить руководство страны в необходимости создания Физико-технического института при ДВГУ. Это было дело не простое. Но в силу моей молодости и здорового авантюризма все получилось.

Еще одно направление мне тогда удалось продвинуть, используя авторитет партийных органов (говорю об этом честно: без их поддержки ничего тогда не решалось), – это восточный факультет и вообще восточное направление ДВГУ. Я был убежден, что наши трения с Китаем не вечны и нам необходимо развивать отношения с нашими соседями. Я добился тогда специального решения ЦК КПСС по восточному факультету ДВГУ. Оно касалось кадрового и финансового обеспечения и строительства материальной базы.

Когда в конце 90-х годов я был ректором Владивостокского филиала Таможенной академии, нам удалось продвинуть еще один проект. Он касался борьбы с контрабандой ядерных материалов. На таможню возложили обязанности по ядерной безопасности на границе. Это так называемая вторая линия защиты. Первая линия – это защита ядерного оружия в армии, а вторая – на границе. Проект был реализован. Нас наградили, я получил премию Правительства России. В Таможенной академии мне присвоили звание генерала, потом там же защитил докторскую диссертацию.

– В самом конце 80-х годов вы стали вторым секретарем Приморского крайкома КПСС. Вместе с развалом партии рухнул и Советский Союз. Какой (спустя много лет) вы видите ситуацию, которая сложилась в стране в те переломные годы?

– С тем, что в конце 80-х годов все ощущали и видели закат Советского Союза, я согласиться не могу. Конечно, в это время степень доверия к власти у разных людей была разная. Начиная с 1985 года произошло ослабление режима и усилились контакты с зарубежьем. Кроме того, интеллигенция хотела больше свободы. Да, в стране было неблагополучно, она ожидала и даже требовала изменений. И появление Горбачева было воспринято большинством как надежда на перемены. Это время совпало с торпедированием мировых цен на нефть. Было состязание СССР и Запада в сфере эффективности производства. Все это и безудержное ощущение свободы и привели к развалу Советского Союза.

Не просто удержать многонациональное государство в единстве. Страна была перегружена проблемами социально-экономического характера, особенно на отсталых территориях Союза. Я думаю, что руководство КПСС тогда недооценило серьезности национального вопроса, а он требовал иных подходов.

– Если представить, что Советский Союз сохранился, то на какой идеологической платформе он мог бы оставаться?

– Я думаю, что это была бы социал-демократия. Тем более что зачатки были. Была определенная зависть к Скандинавским странам – такой социал-демократизм в классическом виде. Была бы многопартийность. Она появилась в России в 90-е годы, тогда было много партий. Одна из них сохранилась до сих пор – это ЛДПР.

Я в свое время искренне вступал в КПСС, меня никто не понуждал. И я достаточно ответственно работал и в Дальневосточном государственном университете, и в крайкоме партии. Жизнь не стояла на месте, и она показывала новые возможности для обустройства страны. В 1991 году, накануне путча ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению. – Прим. авт.), готовился пленум крайкома КПСС, на котором меня хотели исключить из партии за мои социал-демократические высказывания, за отказ следовать ортодоксальным партийным доктринам. В крайком меня привел Гагаров, но к тому времени его уже не было в живых. В общем, во мне видели некую опасность. Развалом партии я не занимался, просто у меня была своя точка зрения – я поддерживал Горбачева, а значительная часть аппаратчиков тогда не слишком его любила. Я считал, что те реформы, которые он начал по демократизации, по открытости общества, были необходимы. А мои коллеги считали, что нужно всех взять в кулак, всех построить.

– Вам когда-нибудь предлагали взятку?

– Нет. Может быть, намеки были, да я не понял (смеется). Не предлагали, наверное, еще и потому, что знают мой характер: я бы не взял!

– Вы всегда серьезно занимались внешнеполитическими связями Приморья с соседними странами. Правительство Японии даже вручило вам за заслуги в этой сфере одну из самых почетных наград в стране – орден Восходящего солнца. Что, на ваш взгляд, стоило бы поменять в наших отношениях с соседями и в каком русле они сейчас развиваются?

– Конец 1990-х и начало 2000-х пришлись на период, когда Россия выживала. Наши бизнесмены достаточно бесцеремонно обходились с инвесторами из Японии и Южной Кореи – теми, кто принимал участие в совместном бизнесе. Тогда и была рождена «слава» о том, что российские предприниматели – это нехорошие ребята, с которыми лучше дела не иметь. Когда в середине 2000-х ситуация немного стабилизировалась, стали выстраиваться отношения с зарубежными партнерами, иностранные предприниматели шли на контакты, но все время присутствовал элемент недоверия. Они всегда хотели, чтобы была гарантия со стороны органов власти по тому или иному проекту. Это недоверие, которое возникло в 90-х годах, очень трудно преодолевать.

Есть еще фактор объективного несоответствия традиций и законодательств разных стран. Кроме того, представители южнокорейского и японского бизнеса справедливо упрекают нас в низкой производительности труда.

– Что такое в вашем понимании «малая родина»?

– Я бы сказал, что малая родина для меня – это южное Приморье. И не потому, что я, как депутат, отвечаю за несколько районов, а потому, что это место, где я вырос, где долгое время жил. Город Артем, Шкотовский район, Партизанский район, Находка – эти места мне известны, там я часто бывал, встречался с разными людьми. А Владивосток – это моя настоящая родина. Город, при всех его сложностях и даже причудах, мне нравится. Мне нравится народ на улицах – люди симпатичные, модно одетые. Мне нравятся военные моряки на улицах – это логично для морского города. Сейчас их, правда, стало меньше.

– Каким, на ваш взгляд, может быть будущее Владивостока и Приморья?

– Если мы сейчас займемся реализацией тех проектов, о которых говорим уже третий год, то, я верю, у Владивостока будет будущее. Сомнений даже нет! Нам для развития Приморья внутреннего ресурса мало. Нам необходимо взаимодействие с соседними странами. Иногда делаются бодрые заявления, мол, у нас все есть, мы сами с усами. Такой процесс становления может продлиться лет 10 – 20. Я считаю, что наш народ заслужил лучшей доли и более качественной жизни уже сегодня.

– Какие шаги необходимо предпринять, на ваш взгляд, чтобы сделать Дальний Восток привлекательным для россиян? Будут ли этому способствовать последние решения о создании ТОР и свободного порта Владивосток?

– Законы приняты недавно, и хочется надеяться, что они принесут пользу. Мы должны сделать жизнь людей комфортной. Поэтому во Владивостоке, например, открылись театр оперы и балета, «Фетисов-арена» – это еще один шаг к благоустройству Владивостока, это принадлежность города к более высокому уровню развития.

Несмотря на сложности в стране, президент России настоял на том, чтобы не сокращать средства на развитие Дальнего Востока. Это в государственных интересах. Это позволит сделать Приморье более привлекательным. Главная задача заключается в том, что необходимо запускать новые современные производства. При этом не стоит забывать о том, что у нас уже есть. Сейчас вдохнули жизнь в оборонные предприятия Владивостока и Арсеньева. К чести директоров этих заводов, они не позволили все растащить в 90-е годы.

– В нынешнее время в России наблюдается всплеск патриотических чувств на волне отстаивания внешнеполитических интересов страны. Очень многие заявляют о том, что они истинные патриоты. Что в вашем понимании патриотизм и считаете ли вы себя патриотом?

– Я считаю себя патриотом. И я не стыжусь этого слова. Я под патриотизмом понимаю прежде всего защиту интересов Российского государства и народа, честное исполнение своего долга. Наши люди далеко не все бездельники, воры, лихоимцы, далеко не все из них с ненавистью относятся к другим народам. Речь идет об уважении национальных чувств и национальных культур.

Я с интересом читаю многие материалы по истории России, которые сейчас публикуются. Я с уважением отношусь к русскому языку и считаю, что тот пласт мировой литературы, который был сформирован на протяжении XVIII – XX веков русскими писателями, – это наше национальное достояние.

– Некоторое время назад нас с Запада призывали покаяться. В основном за советский период истории России...

– За что я должен каяться? Я тоже мог бы встать в ряды тех, перед которыми нужно покаяться, поскольку мой отец был несправедливо репрессирован. Есть у нас такая неприятная часть истории, но мы должны знать об этом и извлекать уроки.

– Если говорить о патриотизме, то в последнее время появляются люди, чьи взгляды граничат с национализмом...

– К этому я отношусь с большой настороженностью: подобный патриотизм легко может перейти в национализм. Проявления крайнего национализма весьма негативно сказываются на обстановке в России. Наблюдаются перегибы, связанные с якобы восстановлением русского достоинства. Претензия на особую исключительность русской нации ошибочна. У россиян есть то, чем можно гордиться, – сила, твердость, самопожертвование, воля. Но у других народов эти качества тоже присутствуют. Такое явление, как национализм, наносит колоссальный вред государству.

– В современном российском обществе не модно и не популярно отрицать Бога. Как вы относитесь к религии вообще и к традиционному русскому православию в частности?

– Я неверующий, но к православию отношусь с большим уважением. Поскольку я по образованию физик и рос в семье, где преобладали материалистические взгляды, стыдно признаться, но я не чувствовал необходимости в Боге. Хотя в нашей семье отмечались традиционные христианские праздники – Пасха, например.

По этому поводу у меня были разговоры с владыкой Вениамином. Я отношусь к нему с уважением. А что касается наших контактов и взаимодействия по общечеловеческим вопросам, которые связаны с памятью о войне, с защитой детей и неимущих, то у нас общие взгляды.

Кстати, наиболее заметная сейчас фигура современности в вопросах космологии и физики – Стивен Хокинг – в своей последней книге написал, что нет необходимости в Боге для устройства мира. Несомненно, для нас есть вещи, не до конца познанные. Но в наличие существа, который наверху возник каким-то непонятным образом и формирует наш мир, я не верю.

В то же время нынешнее руководство страны поддерживает Русскую православную церковь как фактор, цементирующий государственную власть. Церковь выступает и как фактор организующий, который ставит людей в определенные рамки. Веками в православной России вопросы выживания были связаны с общинностью и коллективизмом – этим объясняется менталитет русского человека, который сформировался за тысячу лет после Крещения Руси.

– Виктор Васильевич, вы много читаете. Какая литература вам по душе?

– Я с интересом читаю книги историко-публицистической направленности. Я раньше считал себя достаточно информированным, а сейчас, когда открываются архивы и появляется целый ряд новых материалов, я думаю, что это было завышенное самомнение. По целому ряду основополагающих решений для развития нашей страны только сейчас приоткрываются данные о том, что за этим стояло. Читаю, потому что не хочется умереть дураком!

Я, например, с колоссальным интересом читал воспоминания бывшего премьер-министра Российской империи Сергея Витте. В советских учебниках была изложена одна история, а сейчас выясняется, что все было далеко не так. Я думаю, что мы в значительной степени именно ему обязаны освоением Дальнего Востока.

Из зарубежных писателей мне нравится Стефан Цвейг, его серия портретов политических деятелей Европы XVIII – XIX веков, которые сформировали современный мир. В молодости читал Джека Лондона, Эрнеста Хемингуэя, Эриха Марию Ремарка.

Мне нравится Андрей Платонов, хотя он достаточно грустный автор. В свое время я запоем прочитал Константина Симонова, его многотомное издание. Особенно мне нравится его роман о войне «Живые и мертвые».

Я прочел Достоевского, больше подчиняясь модной волне и шуму вокруг этого писателя с учетом его биографии. Но он меня за душу не взял: «излишне обнаженный внутренний мир». Недавно перечитывал Толстого, в частности, его «Войну и мир». Сейчас я смотрю на его творчество несколько по-другому. Чтение этой книги в юности не вызывало волнения: на мой взгляд, фактуры там мало, много философских рассуждений. Здесь нужна зрелость читателя.

Когда наступил период перестройки и гласности, я для себя открыл Бунина, Набокова, Пастернака. Я помню, как мы читали взахлеб литературные произведения, которые долгое время были под запретом.

Среди любимых мною писателей-дальневосточников Николай Задорнов. Интересны споры современных историков с автором, кто из генералов больше виноват в поражении в Русско-японской войне 1904 – 1905 годов.

Из современных авторов изучаю творчество Захара Прилепина, читаю его роман «Обитель». Не скажу, что чтение дается легко. Почитаю, отложу… Потом снова возвращаюсь к чтению.

– Иногда звучит мнение о том, что стоит поставить памятник Сталину. Как вы относитесь к этой идее?

– Ко мне приходили люди, которые хотели бы установить во Владивостоке памятник Сталину. Я не подписал это обращение. Думаю, что этот вопрос ставить рано. В обществе еще свежи воспоминания о Сталине. И мое мнение никак не связано с тем, что мой отец был репрессирован. Высказывая свою точку зрения относительно памятника Сталину, я исходил из соображений общеполитических. Мы с таким трудом успокоили общество после 80-х и 90-х годов, что провоцировать общественные настроения какими-то вызовами типа установки памятника Сталину вряд ли сейчас целесообразно. Время должно отсеять все наносное.

– Виктор Васильевич, что для вас значит семья, близкие люди?

– Семья – это важная часть моей жизни. Я ее создавал с любовью. Конечно, в прежние годы, имею в виду 70-е, я тратил время в основном на работу. Потом было время перестроечной неразберихи и 90-х годов. Тогда многие семьи сплачивались, ведь стоял вопрос о том, как выжить в сложившихся условиях.

С женой мы зарегистрировали свои отношения в самый пик Карибского кризиса: свадьба у нас была 20 октября 1962 года. Надо же было время выбрать! Хотя мы тогда мало придавали этому значение. Моя жена тоже окончила Дальневосточный государственный университет, только на год позже, чем я. Она училась на химическом факультете ДВГУ, кандидат наук. Сейчас преподает в Школе биомедицины Дальневосточного федерального университета. Когда я стал ректором ДВГУ в 1978 году, я попросил ее уйти из вуза, поскольку невозможно работать с женой: сразу начинаются сплетни, интриги. Правда, она мне этого до сих пор не может простить. Она ушла тогда в Дальневосточный институт советской торговли и там проработала много лет. Я считаю, что тогда поступил правильно. Только ей об этом не говорите…

Мои дети мне всегда доставляли радость. И сейчас, когда они выросли, я очень тесно с ними общаюсь. Другое дело, что они иногда мне говорят: ладно, батя, не лезь, мы сами знаем, что и как... В общем, дети живут своей жизнью. Сыну уже 50, дочери 40 лет. Сын живет во Владивостоке. Он 20 лет отслужил в армии, сейчас занимается предпринимательством. Дочь живет во Франции. Внучка учится там же в международной школе. Да, у них обязательные экскурсии в другие страны Европы. Проще говоря, в этой школе готовят людей мира. Сейчас – при встречах – мы с ней спорим: разные взгляды на мир.

– Виктор Васильевич, есть ли у вас мечта, которая еще не исполнилась, или, может быть, дело всей жизни, которое пока не удалось завершить?

– Есть. Я всегда хотел, чтобы главный вуз Дальнего Востока носил имя Владимира Клавдиевича Арсеньева. Этот великий человек был уважаем во все времена. Гений Арсеньева пережил все эпохи. И сегодня деятельность великого исследователя, пытливого ученого, бесстрашно­го офицера и разведчика, известного писателя, педагога, чело­века государственного ума и масштаба должна быть оценена по заслугам.

На различных этапах своей жизни я предпринимал попытки присвоить его имя нашему университету. Сейчас я возглавил Ассоциацию выпускников ДВФУ и думаю, что при поддержке выпускников, при содействии ректора и губернатора моя мечта имеет все шансы на осуществление. Это будет хорошим подарком не только мне на день рождения, но и всем приморцам.

Беседовал Александр АЛЕКСЕЕВ