Доля сиротская хуже войны

Отец мой, Иван Николаевич Цыпандин, был родом из кубанских казаков, а мама, Вера Галеева, – татарка из Казани. Родители мои были сиротами: по бабушкам-дедушкам прошлась машина революционных репрессий, семьи были сосланы в глухую Сибирь. В итоге папа вырос в семье якутов. А мама про свое детство не любила говорить.

Без семьи

Я родилась 26 августа 1930 года в Якутске, мама с отцом вскоре разошлись, он уехал работать в поселок Угур. Мама снова вышла замуж, но в 1935-м заболела воспалением легких, попала в больницу, где подхватила туберкулез, и через пару лет умерла (в те годы туберкулезом – тогда говорили «чахотка» – болели многие и умирали от него очень часто). Я осталась с отчимом. Он был электромонтером, получил электротравму и был глуховат, поэтому в армию его не брали.

Отчим несколько раз пытался устроить личную жизнь, но не получалось. Тогда он уехал на заработки, оставив меня своим родителям, которых я звала дедушкой и бабушкой. У них было еще двое детей – дочь и сын, которого я звала дядей Колей.

В 1938 году я пошла в первый класс, а в 1940-м, узнав о смерти мамы, приехал мой отец. Он хотел забрать меня – родная все же кровь. Но бабушка с дедушкой просили заплатить алименты. Отец отказался и уехал.

В 1941 году дядю Колю забрали в армию, он на войне погиб, а сестра его уехала в Тикси. Моего отца тоже забрали на фронт. Мы остались втроем: я, дедушка и бабушка.

А Гаврош-то обмочился

До войны мы жили неплохо: были в хозяйстве корова, теленок, куры, даже лошадь. В амбаре в бочках стояли мука, крупы, мясо на прутьях висело. Но когда продукты стали выдавать по карточкам, наши запасы закончились. Мы понемногу стали резать живность: теленка, потом кур, следом и корову. Летом 1941 года цыгане украли у дедушки лошадь, а без нее как без рук – дедушка и дрова на ней, и воду возил. Он искал лошадь два месяца, всю округу исходил, даже к знахарке ходил, но безуспешно…

Военное, да еще сиротское детство сладким не назовешь. Мой отчим женился, его жена родила ребенка, и они забирали меня на все лето – помогать. Помню, как таскала воду из колонки, по 12-15 ведер в день.

Зимой я жила в Якутске у дедушки с бабушкой. 1942 год. В доме шаром покати, одни карточки на продукты. Хлебные карточки были по 300 граммов бабушке с дедушкой и 400 мне, как учащейся. Килограмм хлеба получался. А еще по карточкам давали 1,5 кило крупы и 900 граммов масла. На троих. Вот и живи. Мы еще пенсию за дядю Колю получали, иногда ходили на рынок. Там буханка хлеба стоила 350-400 рублей.

Колхозники на рынке продавали пшеницу, мясо. Мы покупали пшеницу: у нас была мельничка – два круга, которые надо было вращать ручкой. Я приходила из школы и садилась молоть муку. Долго, тяжело. Потом дедушка пек пирожки из нее. А я надевала мамины ватные штаны, дедушкину телогрейку, валенки, шапку, подпоясывалась бечевкой, варежки брала тоже дедушкины. И шла на рынок продавать пирожки. Пять рублей штука. Обычно дедушка делал 20 штук. Они лежали в деревянной коробке, она висела у меня на боку, на ремне через плечо. Чем не Гаврош?

Торговать было опасно, милиция очень гоняла, но я обычно успевала продать все за два часа. Ох, как же было холодно! Якутия – минус 50 на улице. А если хотелось в туалет… В туалет на рынке мне ходить не разрешали, там была непролазная грязь. И если я не успевала дотерпеть до дома, то мочилась прямо в штаны. Бывало, прихожу домой – штаны мокрые и ледяные, дедушка ругается, что я почки себе отморожу и мочевой пузырь. А что делать было?

Двенадцатилетний сторож

Летом 1943 года отчим опять забрал меня помогать и оставил на осень. Его жена устроилась сторожем в магазин. А сторожила его я. Было мне 12 лет. Вечером надевают на меня шубу-валенки (в сентябре в Якутии морозы уже), суют в руки ружье – иди, охраняй. Надо было ходить по улице вокруг магазина всю ночь…

В первую же ночь я ужасно замерзла и пришла домой проситься в тепло. Жена отчима открыла дверь, обругала меня и отправила обратно. Больше домой я не ходила, но приноровилась бегать на рыбокомбинат, что был рядом с магазином. Там работала котельная, в ней я и грелась. Каждый час бегала к магазину – проверять замок… Иногда мужики, работавшие в котельной, разрешали мне залезть на печку. Как же там было тепло и хорошо!

Долго такой жизни у отчима я не выдержала, сбежала в Якутск, и больше дедушка с бабушкой меня к нему не отпускали.

Египетская мумия

В ноябре я опять пошла в школу. Учительница у нас была просто замечательная, звали ее Анна Савельевна. Она каждый день читала нам газеты, сводки военные. Помню, как принесла она газету с рассказом о подвиге Зои Космодемьянской, там было фото повешенной Зои, мы всем классом плакали. А учительница взяла метлу, согнула сначала один прутик – он легко сломался. Потом начала сгибать все прутья – не получается. Анна Савельевна и говорит: вот если человек один, его можно легко сломать. А нас в СССР 15 республик, и все мы едины, нас не победишь и не сломаешь. Хорошо мне это запомнилось…

А еще вспоминается, как все мы тогда жили в жутких условиях, я спала на топчане из досок, укрывалась двумя телогрейками, какие там простыни-наволочки… В шесть утра дедушка будил меня, наливал стакан кипятка, я выпивала и бежала в магазин занимать очередь за хлебом. Люди там с пяти утра занимали, а открывался магазин в семь. Я старалась протолкнуться вперед – мне же в школу к восьми часам. И, должна сказать, народ тогда был добрее – пропускали меня всегда.

Отоварю карточки – и бегом домой. А дедушка берет весы, взвешивает хлеб и говорит: та-ак, двести граммов ты съела. Я плачу, говорю, что кусочек только отщипнула, самую малость… Он наливал мне два стакана горячего чаю и отрезал ломоть хлеба, граммов 80 примерно. Вот и завтрак. А потом в школу. Из школы приходила – снова хлеб с чаем, иногда бабушка болтушку-затируху из крупы сварит, а чаще – вот такая вся еда. Я была тощая, черная, в школе меня дразнили египетской мумией…

Вот и повзрослела

Я училась в пятом классе, когда соседка-почтальонка договорилась, чтобы я работала после уроков на почте. Как я все успевала, сама удивляюсь. Прибегу из школы, чаю выпью – и на почту.

Как-то раз прибежала, чай стала наливать да нечаянно носик у чайника заварочного отбила. Спрятала его, но бабушка нашла, конечно. Я с работы пришла, а она меня с ремнем в руках ждет. Схватила я тот ремень и сказала: «Хватит меня бить, я работаю и деньги домой приношу, и карточка у меня уже 500 граммов…»

А били меня часто. В то время детей вообще били… За любую провинность бабушка снимет штанишки, голову между ног зажмет и лупцует по попе. Но после тех слов больше не били. И правда – выросла я.

Война вскоре закончилась, но жить легче не стало. В 1946 году меня устроили ученицей продавца в магазин, там я и работала. А в 1948-м опоздала на работу на 10 минут, а меня ждала экспедитор машины-хлебовозки. Она составила акт о задержке машины, и меня посадили на три месяца. Три месяца – как несовершеннолетняя – я деревья в тайге пилила. 25 августа 1948 года закончился мой срок, а 26-го исполнилось 18 лет. Была бы совершеннолетняя – тремя месяцами не отделалась бы. Вот так и кончилось мое детство, если его можно так назвать…

Роза ГАЛЕЕВА, поселок Кавалерово

«Я помню. Помните и вы»

Мы продолжаем, уважаемые читатели, публиковать письма, приходящие от вас на акцию «В». В них труженики тыла, дети войны делятся воспоминаниями о том, как пережили Великую Отечественную. А вы помните, КАК это было? Помните, как жилось тогда, что люди говорили, что делали, как выносили это неимоверно трудное время?

Расскажите нам о том, что вы помните. Этого нельзя забывать, эти воспоминания не должны уйти и кануть в безвестность.

Расскажите! Мы не имеем права забыть эти четыре страшных года – с 1941-го по 1945-й.

Ваши мама, папа, бабушка или дедушка рассказывали вам, как жилось во время войны? Поделитесь с нами, со всеми читателями «В».

Наш адрес: 690014, Владивосток, Народный проспект, 13, газета «Владивосток», акция «Я помню. Помните и вы».

Для электронных писем: news@vladnews.ru с пометкой «Акция «В».