Аленький цветочек под бомбами
Родилась я в городе Туапсе в 1937 году. Мои родители работали на железной дороге, папа был машинистом подъемного крана, грузил вагоны, специальность была редкая, поэтому его часто переводили с места на место. Мы – папа, мама, старшая сестра и я – жили в Гаграх, Адлере, Пицунде, в Сочи.
В Сочи я начала ходить в детский сад. Помню, мы учили там стишок: «Я аленький цветочек, я юный пионер, я Сталина сыночек, защитник СССР. Маменька – ударница, папенька – боевой, четыре денечка в садике, а пятый – выходной»…
И голова козы на дереве
Затем отца снова перевели в Туапсе, там нас и застала война. Это сегодня Туапсе курортный город, а в то время это был порт, да еще и с нефтеперегонным заводом. В Туапсе и дальше на Кавказ рвались немцы.
Папу на фронт не пустили, у него была бронь. Сутки напролет он грузил пароходы и вагоны. Сутками работала и мама – она была нефтераздатчицей, заправляла суда. Началась эвакуация, бабушка наша уехала в Башкирию. А мы с сестрой остались с родителями.
Город начали готовить к тому, что его придется сдать немцам. Шли страшные бои, хорошо помню, как по радио то и дело предупреждали о налетах и бомбежках и люди прятались в бомбоубежища, точнее – в расщелины в скалах. Немецкая авиация налетала тучами, как воронье, бомбы летели со страшным визгом, от взрывов дрожала земля.
Мы жили в небольшом двухэтажном доме с зеленой верандой. Рядом был детский сад, дальше – горы, в которых были бомбоубежища. Помню, как однажды днем снова объявили о налете. Папа с мамой были на работе, и нас с сестрой соседи увели в убежище, причем почему-то не в то, что было ближе, а в дальнее. А когда мы вернулись, дома нашего уже не было. И садика не было. И даже ближнего бомбоубежища. Остались только воронки… Хорошо помню, как повсюду валялись детские игрушки из садика, а на дереве висела голова козы: она паслась рядом с детсадом, и про нее забыли, когда бежали прятаться от бомб…
Не бойся, плюшевый мишка…
С тех пор начались наши скитания. Остались мы голые и босые, ведь было лето, а все вещи пропали вместе с домом. Папа и мама таскали нас с сестрой с собой на работу. Помню, как сидела в кабине крана – под ногами у отца, где рычаги. И я там – с медвежонком плюшевым. А кругом бомбы визжат, бомбежка идет. Но работа в порту не прекращалась…
Помню, как мы с сестрой сидим в нефтяной трубе. Из досок там сделали настил, и мы сидели целыми днями, нам приносили поесть.
Помню, как разбомбили немцы корабль на входе в порт, как он тонул и не было никакой возможности помочь морякам. Вся команда погибла…
И все же Туапсе отстояли, город фашистам не сдали.
Как только немцев немного отогнали, отца тут же перевели работать на освобожденную территорию – в станицу Белореченскую. И мы с ним отправились. Жили где удастся: в каких-то разбитых домах, в развалинах.
Помню, как строем водили пленных немцев восстанавливать разрушенные мосты – автомобильный и железнодорожный. Они были такие худые, оборванные, страшные. Я уже подросла к тому времени и бегала со всеми ребятами взглянуть, какие они – фашисты.
А после победы пришел голод
В станице Белореченской я пошла в школу. Учились там дети всех национальностей: греки, армяне, грузины, русские – и все жили мирно и дружно.
Станица была разгромлена, ни у нас, ни у местных жителей не было ни одежды, ни обуви, ни постели. В школу мы пошли в том, в чем были. Мама нашла где-то в развалинах старую желтую книгу, и мы писали на ней между строчек огрызком простого карандаша. Когда же настала пора учиться писать пером, перышко мы просто привязывали к палочке. И чернил не было – писали соком бузины, который сами и давили.
Пришла зима. В школе было очень холодно, «чернила» замерзали в бутылочках, изо рта шел пар, одеты мы были во что попало. Сидишь и пол-урока на одну руку дуешь, чтобы согреть, пол-урока – на другую. Учебников не было никаких, слушали то, что говорила учительница.
В Белореченской мы и встретили победу. Какое это было счастье невероятное, незнакомые люди на улице обнимались, плакали…
А потом вслед за этим счастьем пришел вдруг страшный голод. Мы разуты-раздеты, сидим дома, отец с матерью весь день на работе. Утром просыпаемся – их уже нет, вечером ждем-ждем – и засыпаем…
По карточкам давали очень мало хлеба; чтобы хоть чем-то накормить нас, мама варила щи из крапивы и лебеды, из этой же травы лепешки пекла. А самой привычной едой для нас был жмых. Жмых – это отходы от производства масла: семена подсолнечника давят, чтобы выжать масло, а то, что остается (такая крепко сбитая сухая масса), и есть жмых. Мы грызли эти брикеты, это и спасало.
Помню, мама принесла как-то фасоль и посадила ее у дома, чтобы осенью был урожай. Ждем-ждем, а всходов все нет и нет. Мама копнула землю – а там ни одной фасолины: кто-то ночью все семена выкопал и унес. Как мама плакала!
Расплодились «черные кошки»
А еще был ужасный разгул бандитизма в то время. Людей убивали и грабили так часто, что все были до крайности запуганы, говорили, мол, банда «Черная кошка» орудует. Везде эти «кошки» расплодились… Помню, мама, уходя на работу, отводила нас на чердак и строго-настрого запрещала не то что выходить, а даже громко разговаривать и ходить. Вот и сидели мы целыми днями на чердаке, через щелочку смотрели, когда же мама появится. Страшное было время.
А сколько в станице появилось инвалидов! Без рук, без ног, кто на колясках, кто на чем… Жутко вспоминать.
В станице нас прописывать отказались. В Туапсе тоже. Чтобы хоть какую-то стабильность в жизни обрести, в 1947 году мы поехали в Белгородскую область, к папиной бабушке, у которой до войны был дом. А там – один ужас: немцы прошли по деревне дважды, наступая и отступая, какой там дом – все жили в землянках! Помню, мы с сестрой разучились смеяться – такая концентрация горя была вокруг…
За счастьем – на Дальний Восток
И ведь деваться, казалось, было совсем некуда. Но тут родители узнали, что вербуют людей на Дальний Восток. И в начале весны 1950 года мы всей семьей уехали.
Ехали в вагонах-телятниках, которые обогревались буржуйками – одна печка на вагон. Топили ее все по очереди. Таких, как наша, семей было много – огромный состав. Ехали мы три недели, помню, как где-то у Байкала я считала, сколько тоннелей пройдет наш поезд. Тридцать четыре!
В апреле приехали мы в Уссурийск и получили распределение в село в Пограничном районе. Только здесь мы снова поняли, что люди могут улыбаться, что жизнь мирная идет. И сами стали тоже улыбаться…
Жили сначала в одном доме с другой семьей вербованных, а через год у нас уже был свой дом. Отец стал работать трактористом, мама – дояркой. Мы с сестрой помогали по дому, а я еще и маме – на ферме. Вскоре купили и себе корову, завели огород. Мы, девчонки, стали учиться нормально. Жизнь налаживалась.
В 1956-м я поступила в медицинское училище, потом вышла замуж, родился сын. Всю жизнь проработала медсестрой в роддомах и на «скорой помощи».
Антонина ГОНЧАРОВА, Владивосток
«Я помню. Помните и вы»
Мы продолжаем, уважаемые читатели, публиковать письма, приходящие от вас на акцию «В». В них труженики тыла, дети войны делятся воспоминаниями о том, как пережили Великую Отечественную. А вы помните, КАК это было? Помните, как жилось тогда, что люди говорили, что делали, как выносили это неимоверно трудное время?
Расскажите нам о том, что вы помните. Этого нельзя забывать, эти воспоминания не должны уйти и кануть в безвестность.
Расскажите! Мы не имеем права забыть эти четыре страшных года – с 1941-го по 1945-й.
Ваши мама, папа, бабушка или дедушка рассказывали вам, как жилось во время войны? Поделитесь с нами, со всеми читателями «В».
Наш адрес: 690014, Владивосток, Народный проспект, 13, газета «Владивосток», акция «Я помню. Помните и вы».
Для электронных писем: [email protected] с пометкой «Акция «В».
