Гришковец не хочет, чтобы его читали дети
ЕВГЕНИЙ Гришковец – писатель, драматург, актер, режиссер – сыграл во Владивостоке моноспектакль «Прощание с бумагой». Два представления стали завершением серии премьерных показов, которые Евгений Валерьевич в течение сезона проводил по всей стране. Неожиданная, как всегда, и заставляющая задуматься постановка собрала полный зал – в театре имени Горького даже на ступеньках публика сидела.
Он до сих пор вспоминает голод во Владивостоке, а перед выходом проверяет ширинкуА накануне спектакля Евгений Гришковец встретился со студентами ДВФУ и откровенно, серьезно, без заигрывания и скидок на возраст ответил на все вопросы молодых людей. Можно сказать, что творческая встреча стала разговором о главном в жизни. И, как признавались студенты по окончании встречи, слова писателя заставили их о многом задуматься. Предлагаем вашему вниманию, читатель, самые интересные отрывки из почти двухчасовой встречи…О Владивостоке – городе мечты– Для меня Владивосток – особый город. В 1985 году меня очень настойчиво пригласили служить на флот, и я оказался в учебке на Русском острове на мысе Поспелова. Тогда, конечно, и представить было невозможно, что на Русский построят мост, что там будет ДВФУ… Шесть месяцев я смотрел на Владивосток через Босфор-Восточный. В Поспелово нас морили голодом, мы все время хотели есть. Над нами издевались. Это была такая система воспитания матросов: мало еды, много издевательств. Я впервые во Владивостоке столкнулся лицом к лицу с государством. Никого не интересовало, что я думаю, какой я. Интересовали только рост, вес, размер ноги и фамилия. Чтобы выдать форму с боевым номером, ботинки и выкликивать на вечерней поверке. До этого момента я представить не мог, что человек может быть так ужасен – в том числе по отношению к другому человеку. И часто, когда мы стояли на вахте в учебке, мимо проплывали катера владивостокцев, оттуда неслась музыка, а мне казалось – и запахи еды. Ночью город светился огоньками. Было красиво. Я смотрел на эти огоньки и думал: господи, вот в одно это окошко попасть. И чтобы там много вкусной еды, книги, и больше ничего не надо. Ничего. Ни на один город в мире я никогда больше так не смотрел. И надеюсь, что больше не посмотрю ни на один.В Германии, например, Берлин – совсем не то же, что Москва для России. Москва забирает все. Поэтому и все остальное провинция. Как это изменить, не знаю. Но нужно создавать условия для накопления лучших людей здесь. А не в Москве. Владивосток – особый город, он расположен в уникальном месте, на сопках, из большинства домов можно увидеть море. Он сказочно красив, но уродливо застроен в 70-80-е годы. Это город с особым драйвом, как любой портовый. Он ни на что не похож. И если бы Владивосток был не так далеко и у меня была другая профессия, я бы жил здесь.О счастье быть студентом– Свое студенчество я вспоминаю как самое счастливое время в своей жизни. Я ощущал себя не школьником, а человеком свободным, получающим стипендию. Все, что я изучал на первом курсе, я помню так, словно сфотографировал это. Мне все было интересно – от введения в литературоведение до древнерусской литературы. А еще занимался в студии пантомимы, уже после армии активно увлекся брейкдансом и на местном чемпионате в 1992 году получил приз. Для меня вузовская среда была родной. Мои дедушка и бабушка были ихтиологами, преподавали в Томском университете, мама и отец тоже преподают – до сих пор – теплотехнику и экономику. Как я получился филологом, загадка, конечно. Повторюсь: студенчество, особенно в самом начале, счастливое время. У вас есть возможность задавать вопросы людям – и они тратят свое время на то, чтобы вам отвечать. Уже к 4-5-му курсу у вас останутся вопросы разве что к самому себе. А когда вы выйдете из стен вуза, никто не станет тратить время на ответы для вас. Это нужно понимать.О том, почему нашей эпохи не будет в кино– У нас было большое отечественное кино. Советское. Нашим родителям повезло: их жизнь была запечатлена в кино, зафиксирована в большом количестве хороших фильмов. И теперь есть художественные кинодокументы. И посмотрев «Заставу Ильича», «Я шагаю по Москве», «Когда деревья были большими» и другие, мы можем увидеть, как люди одевались, в каких городах жили, какую музыку слушали. От нас с вами в российском кинематографе не останется ничего. Потому что не снимается фильмов про нас, про наших современников, про людей, которые вокруг. Или снимается что-то про маргиналов, которые, замечу, в кинотеатры не ходят. Еще снимаются мифы-фальшивки вроде «Высоцкий. Спасибо, что живой» или «Легенды № 17». Я люблю Валерия Харламова, я смотрел суперсерию и болел за него, кроме того, он очень похож на моего отца внешне. И я вижу, что фильм про него фальшив насквозь, смешон так же, как американские фильмы про русских в меховых ушанках. Но так получилось, что американский стандарт кинематографа стал российским. О прощании с бумагой– Мне нравится сам процесс чтения. Он незаменим для человечества. Но то, что уходит бумажный носитель, повлечет за собой много последствий, о которых я и говорю, которые пытаюсь проанализировать в спектакле. Конечно, если есть возможность выбора между обычной книгой и электронной, я предпочту обычную, потому что там есть возможность делать пометки, я к этому привык – работать с книгой.Вообще с точки зрения выбора носителя все эти «хруст бумаги», «перелистывать страницы» – это не так важно. Куда важнее то, что неизбежно изменится текст. И это большая проблема. Электронная книга не может быть толстой или тонкой. А это важно для восприятия. Человеку, который решается что-то прочитать, нужно видеть, тонкая книга или толстая. Сейчас это можно только угадать по количеству байт, длинная она или короткая. И что через сто лет для людей будет значить словосочетание «третий том»? Сейчас компьютер пока еще изображает бумагу – в любой программе перед нами как бы лист А4. И электронные книги пока что тоже изображают бумажные листы. Но когда человечество забудет про бумажную книгу, компьютер тоже перестанет ее изображать. И в каком виде будет существовать текст, мы пока не знаем. 146 лет назад была запатентована первая пишущая машинка «Ремингтон и сыновья». Около десяти лет назад закрылась последняя фабрика по производству этих аппаратов. Чуть больше 100 лет человечество работало на пишущих машинках. До этого все человечество писало. Всего-то чуть больше ста лет назад! Сейчас не пишет практически никто. И развитие человечества идет к тому, что у человека не будет почерка. Индивидуального и неповторимого. Человечество никогда раньше не довольствовалось фиктивным общением. Сегодня немало людей, которые общаются только в социальных сетях, не с реальными собеседниками – с кем-то за компьютером в другом городе. Все меняется невероятно стремительно, и к чему это приведет, пока никто сказать не может. Мы все в известной степени подопытные кролики, считающие себя первопроходцами. Две тысячи лет существовала бумага. Это надо почувствовать – именно нам выписали историческую повестку с нею расстаться.О детях и счастье– У меня трое детей, дочка в этом году сдает ЕГЭ и будет поступать на филфак КГУ. Она занимается в ансамбле народного пения и записала для «Прощания с бумагой» старинную поморскую песню. Сыну 9 лет, он занимается музыкой. Мучится, сам пока не понимает, зачем ему это, но занимается. Я его за это уважаю. Младшей дочке 3 года, про нее пока ничего сказать не могу. Что для меня счастье сейчас? Короткие моменты невероятной радости в профессии. Я много читал Тарковского, вот приведу его слова: «Счастье – слишком мелкая цель, чтобы к ней стремиться» и «Современный человек европейской культуры может быть счастлив только тогда, когда хотя бы ненадолго забывает о том, что он умрет». Разумеется, я счастлив, когда я с семьей, со своими детьми. Счастлив, когда за столом со своими друзьями. Но самое острое счастье – это короткие моменты прорывов в работе. О музыке и группе «Бигуди» – В детстве и юности я хотел и мечтал стать музыкантом, играть рок-н-ролл. Но понимал, что шансов никаких. А когда уже много лет спустя ребята из группы «Бигуди» – мои друзья – предложили сделать диск, это просто получилось само собой. Помню, когда мы принесли первые записи на радио «Максимум», программный директор сказал, что никогда в жизни эта болтовня не будет в эфире. А через пару лет сам поставил наш диск в ротации. Мы проработали вместе 10 лет, записали 4 альбома, сыграли около 500 спектаклей. В июне прошлого года наша работа завершилась. Просто потому, что все имеет свой конец. Сейчас я записываю альбом с грузинской группой «Мгзавреби», 30 мая у меня первый концерт в Тбилиси вместе с ними. Но это совсем другой проект.О волнении и ритуалах – Я сыграл более 1500 спектаклей, и теперь волнение у меня приняло иные формы. Оно перешло в страшную сонливость, минут за 20 до спектакля начинаю засыпать, жуткая апатия. Сначала я не понимал, пил кофе, чтобы взбодриться. А потом понял, что организм так реагирует на волнение: просто отключается, чтобы включиться на сцене. А что касается ритуалов… Я всегда проверяю, застегнута ли у меня ширинка. Всегда. О русском языке и классиках– Все, что происходит в обществе, отражается в языке. Если общество хочет говорить «звОнит», через какое-то время это будет зафиксировано в словаре. Как кофе, ставший среднего рода. Что с этим делать? Воспитывать правильно своих детей! На правильном русском языке. И самому не поддаваться на провокации и говорить на правильном русском языке.То, что из школьной программы убирают книги, если они не соответствуют возрасту, то я только за. Я не стал бы давать детям в 8-м классе изучать «Горе от ума». Что они поймут? Я был категорическим противником того, чтобы мои произведения включили во внеклассное чтение. Это ужас! «А теперь подумаем вместе, что хотел сказать автор…» И выясняется, что автор был идиот. Кусочек из моего рассказа «Зависть» используют в качестве диктанта, я тоже против этого. Потому что человек, который написал диктант по моему произведению, никогда в жизни потом не купит мою книжку. Я же помню, как относился к Бианки, отрывки из рассказов которого нам часто диктовали в школе. Так что не надо лишать меня покупателей! О вдохновении– Что меня вдохновляет? Ничего! Вдохновение – это для графоманов. Сел человек к компьютеру ночью или взял листок бумаги и давай писать стихи. Вдохновение у него! Я тоже когда-то писал стихи. На третьем курсе. И они были ужасны. Я их, кстати, уничтожил тщательнее, чем Гоголь второй том «Мертвых душ». Но я-то их помню! И это ужасно. Вот те стихи я писал именно во власти вдохновения.Сейчас же есть совсем другое. Есть замысел. Замысел приходит неожиданно и в огромном объеме. Дальше – работа по воплощению его, по сути, это приказ свыше, приказ исполнить данную мне идею как можно лучше. Если я не сделаю, значит, не сделает никто. И надо сидеть и работать по 8-12 часов в день.
Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ
