Кочевая жизнь под бомбежками

Не взяли «под козырек» – маршируйте– В конце 1942 года окончила техникум в городе Кудымкар, что находится в Коми-­Пермяцком округе. Из-­за того что началась война, нас выпустили досрочно. И тут же прислали повестку, причем только мне одной. Я потом поняла, почему так произошло: родители мои давно умерли, и случись что, никто бы обо мне не спросил. Присягу мы принимали в Перми. Выдали нам шинели, пилотки. Я была самая маленькая, пришлось форму ушивать! И только мы облачились в обмундирование, захотелось нам с девочками по городу прогуляться. Шли мы по какой-­то улице, а навстречу нам молодые мужчины, военные. А мы, как поравнялись с ними, честь не отдали – не знали, что так нужно было. И те за такой наш «проступок» забрали нас всех в комендатуру и заставили шесть часов подряд маршировать! Вот какое они нам наказание придумали, было очень стыдно, страшно и неприятно. Но наш начальник нас за это не ругал, просто объяснил, что и как надо делать.Раненые стремились на фронтВ эвакогоспитале мы фактически сортировали раненых. Кого-­то оставляли лечить у нас, тяжелобольных отправляли в госпитали. И вот как только сообщали кому¬то из них о том, что надо уезжать, – такой крик поднимался, такой шум! Эти раненые были готовы вскакивать с кроватей и бежать на поле боя. А когда кроватей не было, настаивали на том, чтобы им стелили прямо на полу, но только чтобы оставили на фронте. Как сопротивляться такому упорству? Вот и приходилось брать солому, сено, накрывать простыней – кровать готова. Пациенты наши соглашались уезжать только тогда, когда им требовалась серьезная операция. Говоришь такому солдату: «Да у тебя же ноги нет! Как ты будешь воевать-то?» А он тебе в ответ: «Как-как? Заживет, протез дадут, и буду». Вот такие тогда были люди, с невероятным энтузиазмом, большие патриоты. Все делали, лишь бы не ехать в тыл. Вперед, вслед за армиейПередвигались между остановками мы в пульмановских вагонах, забитых до отказа ранеными и медработниками. Армия продвигалась вперед, и мы за ней – жизнь у нас была кочевая, и условия соответствующие. Открывали госпитали сами. Сами рыли окопы, ставили палатки. Вставляли осколки стекол в окна. Два месяца постояли – сворачиваемся. И тоже все сами. И так каждый раз. Такая была неуверенность – никогда не знали, когда надо ехать, долго ли будем стоять. Девчонка я была тогда молодая, 18 лет всего, веселая, и мы с такими же медсестрами, как я, давали концерты для раненых – надо же как-­то их развлекать! Вот и пели для них и плясали, и наша самодеятельность им, конечно, нравилась.Однажды на нашем пути началась такая бомбежка, что стоять пришлось целых 20 дней в лесу, без еды и воды. Чтобы наш эшелон остался целым, пришлось укрыть его деревьями. А нас, медсестер, вооруженных лопатами и ломиками, приставили к нему – охранять. Начальник госпиталя отправился в ближайшую деревню – просить продуктов. Пришлось ему пообещать местным жителям, что мы дадим для них концерт. Пришла телега, мы поехали. И так нас деревенские накормили, что меня приводили в чувство до самой ночи – не могла выступать, так плохо стало с непривычки от вкусной еды. Но в итоге концерт мы отыграли, заработали целую подводу провизии. Как оказалось, такой долгий простой был обусловлен тем, что все время фашисты бомбили станцию. Светили прожекторами так ярко, что промахнуться было просто невозможно…Голодно и холодно было тогда всем. И бывали такие случаи, связанные с нехваткой еды, что и смешно становилось, и грустно. ...Мы проснулись с подругами во время стоянки, когда наши повара готовили на улице кашу. А мы лежим в постелях, не встаем и об этой каше мечтаем, разговариваем, смакуем в подробностях, как мы ее будем есть. И тут поезд тронулся и потихоньку поехал. Вот это было разочарование! Я от такого расстройства даже стишок придумала: Только утром проснулись в постели,Тут готовится каша для нас.Как вдруг поезд умчался от каши, И остались о ней мы в мечтах.Вена – город, где не видно небаВ скором времени мы дошли до Австрии и остановились в Вене. Этот город мне очень не понравился. Толком я его посмотреть не успела – поначалу наше начальство нас на улицу не выпускало. Но отложилось в памяти, что в городе совершенно не было видно неба – такие высокие стояли на улицах дома. Здесь под наш госпиталь выделили огромное шикарное здание, принадлежащее каким-­то графу и графине, с садом, бассейном – красота, да и только. Надо сказать, они отнеслись к нам с таким недоверием, что каждое утро графиня, одетая во все черное, на велосипеде приезжала и проверяла, не купались ли в ее бассейне, не покусился ли кто на ее сад – чуть ли не пересчитывала яблоки на ветках. Но, кстати, со временем она все-­таки прониклась к составу нашего госпиталя доверием, разрешила и купаться, и фрукты есть. Там мы прожили приблизительно полгода.Весь медперсонал расселили по домам местных жителей. Я жила у чудесных бабушки и дедушки – в их доме было так аккуратно, все красиво оформлено, со вкусом. На стене висело большое панно, на котором была изображена различная еда, и дедушка, который знал русский, говорил нам, чтобы мы выбирали на нем что-­нибудь, чего нам захочется попробовать, и бабушка это приготовит. А готовила она, надо сказать, просто неописуемо вкусно, жаль, что рецепты я все забыла уже! Перед отъездом дедушка подарил мне сувенир – стеклянный шар с выдутыми внутри него яркими цветами, свое творение, которое я бережно храню всю жизнь.

Автор: Татьяна АНДРЕЕВА