Пять скрипок, один Коган

Возможно, концерт такого уровня – чтобы в одном зале, на одной сцене одновременно звучали пять скрипок великих мастеров – больше в истории Владивостока и не повторится. Но он был! И подарил нам такую уникальную, беспрецедентную радость заслуженный артист России скрипач Дмитрий Коган.Во Владивосток Дмитрий Павлович привез пять уникальных инструментов общей стоимостью – для тех, кому интересно – 20 миллионов долларов и в то же время бесценных с общечеловеческой точки зрения: работы Амати, Страдивари, Вильома, Гваданини, Гварнери. Никогда еще Владивосток не слышал таких инструментов.– Я очень рад, что я снова во Владивостоке, – сказал музыкант. – Прибыл к вам с Сахалина, буквально с корабля на бал. До этого играл в Хабаровске, а завтра лечу в Екатеринбург. Должен сказать, что Владивосток поразил меня. Здесь я был лет семь назад, а вот по осени приезжал играть для гостей форума АТЭС. И просто не узнал город, настолько он стал лучше! Я был рад, что мне выпадает возможность вернуться к вам еще раз – в рамках концертного тура «Пять великих скрипок». Цели этого тура очень просты: показать российской публике лучшие образцы величайших скрипок. Большинство слушателей даже один подобный инструмент никогда не слышали, что уж говорить о пяти. Программу концерта я составлял специально, чтобы показать все возможности скрипок. Перед началом концерта я провожу небольшой «урок истории», рассказывая и представляя каждый инструмент. Хочется верить – и я всегда на это надеюсь – что на концерт идут люди, которые заранее прочитали что-­то про эти инструменты, что-­то понимают, разбираются в музыке или пытаются разобраться. Но я прекрасно понимаю, что не все в зале такие. Представил Дмитрий Коган великие скрипки и прессе. Каждую он вынимал из футляра так бережно, как в руки берут младенца. Внимайте, читатель, какие инструменты звучали во Владивостоке!Скрипка Антонио Амати создана в 1595 году, самый старинный инструмент в туре. У нее потрясающий серебристый тембр.Скрипка Джованни Батиста Гваданини, лучшего ученика Страдивари, создана в 1764 году. Называется «Канарейка», у нее мощное, сильное звучание, почти мужское.Самый молодой инструмент из представленных в туре создан выдающимся мастером Жаном Батистом Вильомом в 1852 году. Вильом прославился тем, что потрясающе копировал инструменты Страдивари, Гварнери. Только редкие эксперты могли отличить их от подлинника. Скрипка, звучавшая во Владивостоке, – копия Страдивари, неотличима от оригинала.Была на концерте и скрипка работы самого Страдивари, созданная в 1698 году. Она принадлежала дому маркизов де Габриаков – отсюда и название «Габриак». Скрипка работы Гварнери – мастера, по словам Дмитрия Когана, обогнавшего свое время на столетия и потому не признанного, – «Ротбрехт», 1728 года, легендарный инструмент. Хотя Дмитрий Коган не признал этого прямо, но именно эта скрипка – его любимица.– Инструмент Гварнери, – сказал скрипач, – единственный из представленных имеет «российскую прописку». Он принадлежит фонду поддержки уникальных культурных инициатив. – Остальные скрипки предоставлены частными коллекционерами на Западе, – признался Дмитрий Коган. – В России пока мало кто вкладывает деньги в такие инструменты, не понимают еще, что это прекрасное вложение – за последние 10 лет скрипки Гварнери и Страдивари выросли в цене на 30 процентов. Ну и конечно, этим надо гореть. Когда я играю на таких инструментах, ощущаю благоговение и огромную ответственность. Чем лучше скрипка, тем труднее на ней играть. Она как гоночная машина. Если человек, который всю жизнь водил простую машину, сядет за руль болида «Формулы-1», он или тут же перевернется, или вообще не тронется с места – не сможет. Надо иметь специальную подготовку, чтобы управлять такой машиной. Со скрипками – точно так же. Подобный инструмент я впервые взял в руки в 16 лет и был безмерно горд и счастлив. Не хотел из рук выпускать. У меня до сих пор нет подобного инструмента, слухи о том, что мне подарили подобную скрипку, – просто слухи. Увы. Ибо я был бы невероятно рад.– А какие принимаются меры безопасности для охраны столь дорогих инструментов?– Достаточные, – тонко улыбнулся музыкант. – По положенным нормам, не больше и не меньше. Я против того, чтобы таскать за собой танк с ОМОНом, знаете ли. – Какова реакция публики на концерте?– Что называется, замирают в восторге, а потом вызывают и вызывают на бис. В Хабаровске бисировал 12 раз, чуть на самолет не опоздал. Кстати, заметил, что на мои концерты в последнее время все больше молодежи ходит, что не может не радовать. – Одна из целей, которые вы перед собой ставите, «восстановление статуса классической музыки в системе основных ценностей современного общества»…– Да, это так. Хотя… В этом смысле впереди еще много работы. У нас в России много в каких областях еще поле не паханное. Но я считаю, что если есть возможность что­-то делать, например, такие проекты, как этот, то надо делать! Вот так и будет построена новая система ценностей или возвращена утерянная – как угодно. В этом я вижу одну из задач своей деятельности. – У нас в городе строится театр оперы и балета. По этому поводу существуют очень разные мнения. Как вам кажется, нужен ли такой театр в провинции?– У медали две стороны. Новый театр – всегда хорошо. Но, строя театр, надо уже представлять, каким будет его наполнение. Театр – это труппа: оперная, хор, оркестр, балет и так далее. Разумеется, все они должны быть в штате. Театр – не прокатная площадка, куда приезжают с концертами гастролеры: сыграли – уехали. Если удастся создать такую труппу, это будет прекрасно. А если он превратится в концертный зал… Зачем?– Вы участвуете во множестве музыкальных проектов, даете концерты… Все ваше время расписано?– У меня так много дел, они так разрослись, что даже с любимой мамой я, бывает, неделями не могу обменяться электронным письмом. Знаете, я иногда вообще не вижу тех городов, в которых выступаю. Бывает, прилетаю в пять вечера, в семь концерт и в десять обратно. Концертный зал, гримерная, публика, аэропорт – вот и все впечатления. Каждая секунда дорога. Живу как раб, как военный на стратегической подводной лодке.– Но на музыку хватает времени?– Музыка – это самое главное. Она в приоритете. Все остальное – потом. – Однажды вы встречали Пасху и играли концерт на Северном полюсе…– Да. Меня пригласили представители фонда Андрея Первозванного, я согласился с удовольствием на эту авантюру, сыграл – и не жалею. Скрипку с собой брал простенькую, но, кстати, после Северного полюса она стала куда лучше звучать. Это не самый авантюрный концерт в моей жизни. Столько их было – не упомнить. Я играл в жару и холод, играл в самолете. Да, долго летели, было скучно, пассажиры попросили – я сыграл.– Вам все равно для кого играть?– По большому счету, да. Я уважаю любую публику. Конечно, если это не вариант «концерт в рабочий полдень», как в советские времена, когда Ростропович приезжал на шахту в обед, туда сгоняли под страхом лишения премии горняков, и великий маэстро играл им на виолончели. Это отвратительно.– Вы бы сыграли на высокопоставленном дне рождения, например?– Нет. Отказывался и отказываюсь от таких предложений: играть на показах мод, на банкетах, понимаете ли… Предлагали большие деньги, но не в них дело. Я могу сыграть в приватной атмосфере для друзей, но это другое.– Что для вас в жизни абсолютное табу?– Приспособленчество. Иду своим путем и в творчестве, и в жизни. Меня во многом могут упрекнуть мои недоброжелатели, коих тучи, но никто не скажет, что я продался, например.– Вы из музыкальной династии. Ваша судьба была предопределена изначально?– В каком­то смысле да. Мне дали в руки скрипку очень рано. Не могу сказать, что в детстве был от этого в восторге. Хочется играть в футбол, ходить в кино, а не стоять часами с инструментом и издавать непонятные звуки. Родители меня уговаривали, чаще заставляли. Я был трудным подростком. Ничего похожего на стереотип: культурный тихий мальчик со скрипочкой. Скорее, антипод этого образа. Я и дрался, и все, что положено подростку, делал. За что бы стал драться сегодня? По­моему, мужчина может ударить, если обидели его женщину. Хотя вообще лучше не драться, это как­-то очень по-русски. Могу ударить словом.Вообще у меня очень неоднозначный характер. Все зависит от момента. Я человек настроения. Сегодня хочу одного, завтра другого. Сегодня люблю один напиток, через час другой. Ну вот такой я. Все меняется от минуты к минуте. И каждый день я могу любить разное, даже в еде. Канапе, суши, гамбургер, изыски французской кухни, пельмени. Все от настроения. – Вам в жизни легко приходится с таким характером?– В плане карьеры – трудно. Да и в личном плане – тоже. У меня высокие требования к людям, к друзьям. Со многими людьми, которых я считал близкими, пришлось расстаться. – Чего вы никогда не простите?– Неискренности. Не люблю это качество, максималист, видите ли. А еще я романтик.– Дарите романтичные подарки своим подругам?– Вы еще скажите: многочисленным подругам (смеется). Своим друзьям – а у меня много друзей и мужчин, и женщин – я дарю милые подарки. Чтобы удивить. Но вот какое дело: от женщин чаще получаю цветы, чем дарю. В сотни раз больше. Это неловко. И странно. Удивительно построен мир: ухожу с концерта, задаренный женскими букетами.– А что еще дарят на концертах?– В России – мишек плюшевых. Шоколадки. Это так смешно. Букеты раздариваю после концерта – билетерам, администратору. Для меня зрительская благодарность – это то, что человек пришел на концерт.Блиц– Что для вас скрипка?– Проводник. Между душой и руками…– Есть ли кумиры в творчестве?– Паганини. – Кому вы по гроб жизни благодарны?– Маме.– Что для вас самая большая роскошь?– Когда удается задуманное.– Вы трудяга?– Лентяй.– Что же вас заставляет ежедневно работать?– Остатки совести (улыбается).– Концерт отнимает много душевных сил?– Все. – Как вы восстанавливаетесь?– Никак. Каждый раз – как последний. Играю на пределе, на грани.– Вас не раздражает определение «модный музыкант»?– Не вижу ничего плохого в слове «модный».

Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ