Лицом к театру

– вещь, конечно, очень приятная. Но, увы, скоротечная. С 22 октября начнутся торжественные мероприятия, посвященные 80-летию Приморского академического театра имени Горького. В том, что они пройдут ярко, запомнятся надолго, сомневаться не приходится. Но главное – сомневаться не приходится в другом: театр, вступивший в свой 80-й сезон, знают и любят. И работать над этим нужно каждый день. Эту простую истину лучше всех понимает тот, кто без малого 30 лет назад – и навсегда – связал свою жизнь с театром имени Горького. Главный режиссер. Художественный руководитель. Ефим Звеняцкий.– Пусть это будет непраздничное интервью, – сказал Ефим Семенович. Так оно и получилось. По большому счету, перед вами, читатель, монолог режиссера, который хорошо понимает, что праздники приходят и уходят, а жить театр должен всегда.Вернуть зрителя в залВ далеком 1984 году вернулся во Владивосток молодой, но уже опытный режиссер Ефим Звеняцкий. Вместе с ним приехали те, кто когда­то учился в Дальневосточном институте искусств, а затем вместе со Звеняцким поехал в Комсомольск-на-Амуре, – его команда, его опора, его соратники. Те, кто сегодня носит звания народных и заслуженных артистов, те, кто гордо именуется крепостью Приморского академического… – Вы ехали во Владивосток – в театр Басина, театр Табачникова, чтобы строить театр Звеняцкого… Наверное, представляли себе, каким он должен быть… Он таким получился?– Мне было у кого учиться… Натан Басин научил меня пониманию и постановке массовых спектаклей, спектаклей, в которых на сцене по 40-50 человек сразу! «Хлеб», «Собака на сене», «Орел и орлица» – эти названия многое говорят старым театралам и сегодня. Театр Басина был на первых местах в Союзе. Тогда было другое время, работали такие артисты, как Шальников, Присяжнюк, Антошенко, Михеев. Басин мог позволить себе строить на понятной литературе понятный театр… Благодаря Ефиму Табачникову я понял, что такое театр психологический, я в нем играл… Он строил театр на метафоре, на глубинно-психологических исследованиях, на опытах. Стоит только вспомнить «Бедные люди», «Бесплодные усилия любви» под музыку «Биттлз»… Это был красивый, серьезный, современный театр! И при этом – попал в эпоху безвременья. Крах советской власти, строительство постсоветского пространства… Это страшно вспоминать – в зале сидит 20 человек, заходит администратор в гримерки и говорит: играем, потому что по закону положено: если в зале больше 18 человек, надо работать. Что хотел сделать я? Привести людей в театр! Вернуть зрителя! Я этим занимался, занимаюсь и буду заниматься всю жизнь. Театр для себя лично я не приемлю. Не будут мои артисты играть в тысячном зале для 20 человек, это унизительно! Они завоевали право видеть полные залы! Сегодня все знают наш театр, его принимают или не принимают, но к нам ходят!– Добиваясь этой цели, вы опирались на жизненные принципы, творческое кредо?– Трудно сохранять принципы в стране, которая шла к полной победе социализма и строительству коммунизма, жила по принципу «догоним и перегоним Америку», а потом свернула к строительству капитализма… Но возможно! Чтить своих родителей и тех, кто тебя благословил заниматься твоим делом. Дорожить теми, кто окружает тебя сегодня. Оставлять за собой право быть порядочным, честным, жить достойно. Не изменять самому себе. Это крайне трудно, но возможно.Творческое кредо? В течение 30 лет я принимаю в театр на работу выпускников академии искусств. Это мой принцип. Не ставлю на сцене – это решение я принял давно и понимаю сегодня, что оно было правильным, – чернухи, грязи, всего того, чего бы я не хотел показывать своим дочкам, детям друзей. Театр – это религия, в ней есть что чтить и чему поклоняться. И я всегда – лицом к театру.Их всех люблю, их всех ревную…Те, кто хоть раз побывал на репетиции у Звеняцкого, никогда этого не забудут. Такой высокий накал творческой атмосферы, такая яростная работа, такие эмоции! Удивляешься, как в зале молнии не сверкают…– Ефим Семенович, если не актер, то…– Если не актер, то – актер… – Без вариантов?– Вариант есть! Я стал режиссером. – Вы помните себя актером?– Это было очень смешно. Вероятно, я был чем­-то полезен театру, потому что меня, как и моего сокурсника Виктора Бусаренко, на втором курсе распределили в спектакль «Традиционный сбор», где мы там чего-то играли, а потом и в труппу взяли… А уж когда я в форме выходил на сцену, к примеру в спектакле «Океан», так просто красавец был писаный. Так что режиссеры полюбили одевать меня в форму, и в спектакле по роману Бориса Васильева «В списках не значился» я играл Плужникова. Причем для создания образа русского солдата меня решили перекрасить в блондина. Но волосы не сдались, я стал в итоге ярко-­рыжим. В общем, был такой русский солдат во всей красе!Актерство – вещь чрезвычайно полезная! Артистов надо беречь, это штучный товар. Даже при том, что кому-то дана большая мера таланта, а кому-то – меньшая. Да, я знаю, что молодежь театра научилась другим законам жизни, о которых я и старшее поколение актеров не ведаем. Молодежь менее предана театру, они могут прийти на репетицию за три минуты до начала, могут не знать роль, когда ее необходимо знать, могут не готовиться к репетиции… Да, они берут молодостью, фактурой. Но в театре остаются те, кто понимает, что фактуры мало и что актерская профессия не терпит, когда ей изменяют. Искусство требует жертв, а не пожертвований, и это на самом деле так! Старшее поколение это понимает. У них в глазах живет это знание, они испытывают чувство ответственности за театр, который создавали, волнуются, в какие руки он попадет…– Когда вы сегодня работаете с артистами, вы помните, как это – быть в их шкуре? Жалеете их?– Ловлю себя на том, что я все время чем-­то недоволен, раздражаюсь… Мне кажется, что сегодня актерам надо очнуться и вернуться к театру настолько, насколько они ему принадлежат. Артисты… В кого-то я влюблен, кого-то бесконечно люблю, без кого-то жить не могу. А главное – всех их ревную. К профессии, которую нельзя оставлять ни на минуту.Там, где жизньСпектакли театра имени Горького, спектакли, поставленные Ефимом Звеняцким, мало кого оставляют просто равнодушным. Вокруг этого театра ломаются копья, и это, наверное, самое главное… – Наверняка есть постановки, которые даются вам легко, и есть те, которые вам буквально пришлось ломать, и себя ломать, чтобы сделать спектакль…– Да, конечно! Ломать и преодолевать, кстати, приходится почти всегда. Потому что автор, который создал свое произведение, вложил в него себя. И когда ты начинаешь вторгаться в пространство его произведения, частенько захлопывает двери. И приходится преодолевать…Нет, конечно, были радостные, удивительные работы. К примеру, «Преступление и наказание», где Раскольникова играл Александр Славский, а Порфирия Петровича – Александр Запорожец. «Рядовые» Алексея Дударева. «Поминальная молитва», которая заставила меня понять, что у каждого и правда есть своя молитва, и хорошо бы, чтобы она произносилась во здравие. «Месяц в деревне», «Жертва века», которые я помню и которыми дорожу.Сегодня театральная школа у нас серьезно прихрамывает, это следствие социальных проблем в обществе, следствие отношения к культуре и театру в целом. Когда на 26 мест на актерском курсе приходит 50 абитуриентов, это… проблема.Я не ругаюсь, я переживаю. Ведь часами сидишь в зале и смотришь: вот вроде мальчик ничего, ой нет, не то… Вот эта девочка вроде как, ой нет, не то… И это «ой нет» в последнее время звучит все чаще. И на спектакли ты выходишь с артистами, которые вместе с тобой уже десятилетия, которых ты знаешь… А ты нуждаешься уже в другом поколении… Это больно…Каждый день я звоню в кассу театра. И спрашиваю: как у нас? Мне отвечают: сегодня нет аншлага; или – идут «С любимыми не расставайтесь», продано 500 билетов; или – идет «Инкогнито из Петербурга», продано 200 мест… И я начинаю переживать. Нет, дело не в деньгах, которые мы должны зарабатывать, потому что мы ушли в автономное плавание. Мысли одолевают: ты режиссер этого спектакля, твои артисты играют, в чем же дело?.. Конечно, я ищу себе оправдания: «Ревизор» – это классика, классику нынче не слишком ценят, а школьников, которых приводят классами, я в театр не пускал и пускать не намерен, пусть научатся себя вести сначала не как стадо. Но оправдания мало помогают, когда нет аншлага, полного зала… И я начинаю в бешенстве снимать спектакли – прошли пять-семь раз, я их снимаю, потому что понимаю, что это – не градус театра, в котором я работаю. Но… Когда начинаешь делать спектакль, ты никогда не понимаешь, что из этого произойдет. Театр не конвейер, а ведь жизнь сейчас такая, что мы вынуждены бежать стометровку вместо марафонской дистанции постоянно – на пределе сил. Выпускать, как мы, пять-шесть спектаклей в год, чтобы зарабатывать, чтобы увлечь зрителя, это ой как непросто. Но ведь есть труппа! 45 человек! И все они хотят работать! Из театра никто добровольно не уходит. И ты думаешь: Боже, какое счастье, что театр стал для них домом, что они дышат с театром в унисон и это дыхание согревает… – Для вас важно, чтобы актеры два этих понятия держали рядом: театр и Звеняцкий?– Если они будут делать это искренне, то очень важно. Очень! Сегодня все сдержанны, прячутся за неживыми строчками Интернета и редко говорят друг другу спасибо. И когда говорят от души – вдвойне приятно. Я для себя давно определил: там, где есть лидер, где есть человек, пытающийся продолжить то, что сделали до него другие, там – ЖИЗНЬ! Это принципиально. – У вас помимо творчества есть, извините, гвозди, краска, ремонт кровли и прочая, и прочая… Зачем это вам? Не мешает творчеству вся эта хозяйственная жизнь?– Наверное, творческий человек в Москве, где сотни театров, сказал бы тебе: творчество – это тишина, ночные муки и поиски, думы о вечном… И даже зритель не так важен. И я даже готов с этим согласиться – в Москве. Здесь, во Владивостоке, если я не занимаюсь досками, туалетами и краской, значит, я чего-то в театре не знаю, значит, меня что­то будет мучить, что вот это я упустил. Если ты строишь театр столько лет, ты должен быть уверен: в гримуборной у артиста светло и тепло, чисто и вода есть, комфортно. Я должен иметь право требовать от артистов отдачи, а для этого – создать им условия для работы: теплый душ после спектакля, вкусная и недорогая столовая, достойная зарплата, гастроли, чтобы не закисали… А потом уже спрошу по полной: выложись на сцене, изволь… Материнское желание сберечь театр – разве плохо, что мне этого хочется? Это ведь тоже очень важно – чтобы в театре ВСЕ было прекрасно! Посмотрите, какой ремонт у нас сейчас! Смотришь – душа радуется…– И что же вы пожелаете театру, которому служите уже так много лет, театру, который стал вашим?– Я желаю тебе, мой дорогой театр… Чтобы ты все начинал сначала! Каждый день! Начиная репетицию, выходя на сцену к зрителю – все сначала! Дважды в одну воду ступить нельзя, но от тебя ждут невозможного. Поэтому – потрать силы и сделай невозможное! Те, кто в это верит, те, кто так живет, – это и есть театр. Вчерашний, сегодняшний и завтрашний.

Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ