Схоронили на капустном поле...

30 октября страна отметила одну из самых скорбных и горестных дат – День политических репрессий. Не так масштабно, как это было в конце 80-х – начале 90-х, но все же… Вспомнили, помянули жертв произвола и беззакония. Похоже, близок к разгадке владивостокский след знаменитого советского писателя Бруно Ясенского, скончавшегося в нашем городе. Случилось это осенью 1939 года в пересыльном лагере «Первая Речка», там же и был погребен. Без всяких почестей, да и вообще без самого элементарного ритуала. Сегодня это имя известно разве что специалистам по истории литературы – его произведения давным-давно не издаются. В хранилищах библиотек, конечно, можно найти и фантастический роман-памфлет «Я жгу Париж», и самое его крупное художественное произведение – роман «Человек меняет кожу». Если особенно постараться, то можно откопать еще какой-нибудь литературный реликт…Революцией призванный и мобилизованныйРодился Ясенский (настоящее имя – Виктор Яковлевич Зисман) в 1901 году в Польше. Едва выйдя из отрочества, пустился в бурное плавание по революционным волнам, благо тогда Польша, входившая в состав Российской империи, просто кишела всевозможными ячейками.На революционном поприще сразу и бесповоротно примкнул к леворадикальному крылу. Рано пробудился недюжинный литературный талант, а так как обладал еще и редкостными лингвистическими способностями, то в дальнейшем творил на трех языках: родном польском, французском и русском.Октябрьский переворот в России, приход к власти большевиков Ясенский воспринял на ура. Задолго до того, как перебраться в Москву – тогдашнюю цитадель мирового большевизма, успел заявить о себе в Европе как ярый сторонник идей мировой революции. Такую репутацию снискал прежде всего своим нашумевшим фантастическим романом-памфлетом «Я жгу Париж», созданным как бы в противовес произведению аналогичного жанра французского писателя Поля Морана «Я жгу Москву».Толчком к написанию Полю Морану послужила скандальная история, приключившаяся с именитым приморским революционным деятелем, бывшим главой Дальневосточной республики (ДВР) Александром Краснощековым. Живя уже в столице и будучи председателем правления Промбанка СССР, он вляпался в какую-то аферу, попал под суд, его делом занимались Политбюро и Центральный комитет РКП (б). Моран под впечатлением всех этих событий и написал свой памфлет, в котором призвал свободную Францию сжечь Москву, узурпированную коммунистами.Ясенский счел обязанным поднять перчатку. Трудясь над «пожарным» сюжетом, автор в самом кошмарном сне не мог предвидеть, что кончит свои дни там, откуда явился его злой дух Краснощеков…Французский МИД, однако, не оценил интернациональные порывы «поджигателя» и, как только тот появился в Париже, чтобы пристроить роман в тамошних издательствах, велел немедленно убираться восвояси.Ни к чему не привели попытки вернуться на историческую родину. Польское руководство, только что отхватившее у Советского Союза обширные земли, вовсе не горело желанием впускать, как тогда писали в Варшаве, «большевика польской поэзии». И он перебирается в Советский Союз. Здесь его неуемный талант по переустройству мира находит питательную почву.Учил в России писать книгиНеутомимый интернационалист быстро становится одним из заправил советской литературной кухни, поначалу, правда, только иностранной составляющей – руководит базировавшимся в Москве Международным объединением рабочих писателей, назначается ответственным редактором «толстого» журнала с весьма претенциозным названием «Литература мировой революции». Его влияние растет как на дрожжах. К энергичному писателю вынужден снизойти сам Алексей Максимович Горький, по предложению которого Ясенский избирается в правление Союза писателей СССР.С высокой трибуны он страстно агитирует коллег… за «смелую выдумку, вскормленную на материале живой действительности, но не боящуюся перешагнуть через ее полное неожиданностей завтра. За смелую выдумку, необходимую социалистическому писателю, как необходима мечта социалистическому плановику, из кирпичей будущего строящему замечательное сегодня в нашей замечательной стране». Что тут скажешь?.. Остается только сожалеть, что пламенный трибун не дожил хотя бы до 50-х годов… Несмотря на огромную загруженность всевозможными делами организационного порядка и большую общественную работу, Ясенский находит время для творчества. В начале 30-х годов пишет свое лучшее произведение «Человек меняет кожу», считавшееся в послереабилитационные годы одним из лучших произведений социалистического реализма.В нашу задачу не входят анализ этого объемного сочинения, да и места нет. Скажем лишь, что в романе как в капле воды отразилось творческое кредо писателя-новатора – безоглядная вера в осуществимость большевистских идей. Менталитет народа, вековые традиции, уклад, религия – все это не более чем подсобный материал при построении нового, необыкновенного мира.Он настолько зациклен, что совершенно не замечает реалий жизни, все, что не вписывается в революционную схему, побоку. Тот же «Тихий Дон», потрясший литературный мир, для него что пустой звук. И что начали исчезать один за одним собратья по цеху – тоже как бы его не касается. Когда добрались до него, искренне изумился: «За что?» Ведь он же преданный боец, жил и трудился по уставу, и на тебе – враг народа!Находясь в Орловском централе, разразился строчками: Герольд коммунизма бессмертных идей,Прославивший дней наших великолепье, Лежу за решеткой, как враг и злодей, – Может ли быть положенье нелепей?! Но я не корю тебя, Родина-мать, Я знаю, что, только в сынах разуверясь, Могла ты поверить в подобную ересь И песню мою, как шпагу, сломать. Что ж, видно, не много создать мне дано, И, может быть, стань я с эпохою вровень, Моё громогласное «Я НЕ ВИНОВЕН!» Услышано было б моею страной. На стыке грядущих боёв и коммун Оборванной песни допеть не успел я, И образы вянут, как яблоки спелые, Которых уже не сорвать никому. Шагай, моя песня, в знамённом строю,Не плачь, что так мало с тобою мы пожили. Бесславен наш жребий, но раньше ли, позже ли – Отчизна заметит ошибку свою. Стихи, будем объективны, яркие, талантливые, но… Кого сегодня может взволновать «Герольд коммунизма бессмертных идей, Прославивший дней наших великолепье…»?Писатель был арестован в конце июля 1937 года, приговорен к расстрелу в октябре 1938-го. По судебной практике того времени приговор приводился в исполнение сразу же после объявления. Почему в отношении Ясенского было сделано исключение и он оставался в живых еще целый год – до сих пор неясно. Ведь к тому времени у него уже не было влиятельных заступников, ходатаев. К тому же Ясенский не пользовался расположением Сталина, других членов Политбюро, а после смерти Горького в 1936 году и тогда же схода с арены всесильного шефа НКВД Генриха Ягоды и вовсе «осиротел». Тем не менее к стенке его не ставили. Перебрасывается из одной зоны в другую, пока наконец не оказался на Дальнем Востоке. О пребывании здесь до сих пор ходит немало легенд. То сидел на Второй Речке, то якобы обитал на 6-м километре, то даже под Находкой кто-то его видел… Приморской географии Ясенского посвящены целые главы в исследованиях по истории ГУЛАГа (например магаданского писателя Юрия Бирюкова). Но к единому мнению так и не пришли. А топор, оказывается, был под лавкой.Свидетелем трагической кончины Ясенского стал узник гулаговской системы, житель Приморья Михаил Саяпин, проживавший, будучи уже в преклонном возрасте, в конце 80-х – начале 90-х годов в Дальнереченске. Тогда же по просьбе автора эти строк Михаил Петрович прислал свои воспоминания, которые проясняют этот запутанный вопрос.Мыслилось также, что Михаил Саяпин подготовит обстоятельный рассказ о пересыльном лагере и его сидельцах. К сожалению, вскоре после присылки письма Михаила Петровича не стало. Приводим его текст без купюр, исправлений, с сохранением стиля изложения.Последний приют – Первая РечкаИз воспоминаний Михаила Саяпина, арестованного в 1939 году по статье 58, пункт 10 и осужденного Саратовским областным судом, отбывавшего наказание в лагерях Приморского края. Реабилитирован в июне 1961 года:«…Вскоре нас перевели на Первую Речку. Там, возле капустного поля, вблизи какого-то кладбища, находилась небольшая пересыльная зона размером метров 100х70 или чуть меньше. Она была обнесена не глухим забором, как на Второй Речке, а только колючей проволокой. У ворот – небольшая будка-проходная. На двух противоположных – по диагонали – уголках – сторожевые вышки. Гражданские люди всегда такие места обходят далеко, с оглядкой и опаской. Близ входа в зону натянута одна-единственная, огромная, как барак, брезентовая палатка. Народа привели много. Почти все сидим под открытым небом. Часовой с вышки окриком запрещал много ходить по зоне. Там я увидел писателя, о котором сочинил тогда же «Очень просто»: Пересылочной зоны колючий квадрат С расчетом втиснуть «копвтиков» двести! Льняная палатка объемом с барак, С угла возле вышки на видном месте. Это – Первая Речка. Сюда еще Пригнали вчера, а посадка последует На пароход «Емельян Пугачев», Повезут в Магадан иль до бухты Светлая. Тут сухим пайком наделили каждого. Чуть ли не на полторы дорожные недели. Однако многие, наголодавшись, Часть продуктов сразу поели. Лишь один не берет и лежит давно На бушлатике рваном, в углу, возле стенки. «Не знаете кто?» Да какой-то Бруно, Какой-то писатель,Какой-то Ясенский…Бегу помогать. Наклоняюсь. «О, боже!»Да он, бедняга, уже застыл! Ему теперь никто не поможет… Вот человек меняет кожу Способом архипростым! Завернул бытовик eгo в грязную простынь, Обвязал шпагатиком – очень просто, Уложить на телегу мы помогли, И поблизости вырос холмик земли - Где-то возле капустного поля. Как проста ты, господня воля! Один из долгосрочников опознал его. Я только очень удивился, что он его часто называл Виктором Яковлевичем. Я даже подумал, что он что-то путает. Но он читал по памяти по-польски его стихи и переводил нам смысл. Теперь в советском энциклопедическом словаре (издание 1982 г.) я увидел, что тот долгосрочник не врал. Только в словаре указано, что Ясенский умер в 1941 году. А это неверно. Умер он в октябре 1939 года.То кладбище теперь снесено… Может быть, кто-нибудь вспомнит, где стояла та временная или пересылочная зона, что там теперь: дома или скверы?»Вот такое письмо было прислано мне в начале 90-х годов. По-моему, оно расставляет все точки над «i» в трагическом финале Бруно Ясенского…

Автор: Владимир КОНОПЛИЦКИЙ