Баночка крабов. Гастрономический экскурс в прошлое

... Но ещё завалены прилавки другой продукцией моря – балыками. Лоснящиеся тушки копчёных кетин вносят разнообразие в и без того богатый ассортимент и не вызывают у местных гурманов того аппетита, который проснётся позже, во времена дефицита. Пока же копчёную продукцию скупают приезжие, в основном проводницы поездов дальнего следования. Привычная картина: разномастные тётки в железнодорожной форме тащатся по улице 25-го Октября в сторону вокзала, гружённые связками копчёной рыбы. Местные недоумевают: зачем столько, ведь рыба всегда есть в продаже? Владивостокцы покупали больше трёх тушек, если собирались в Москву. Без рыбы туда не ездили.

Было также в продаже великое разнообразие свежей рыбы, включая и океаническую. Помните экзотические названия – пристипома, хек? Ещё продавали с лотков прямо на улице доставленную рыбоколхозниками изумительную, самую вкусную из всех рыбных деликатесов – пахнущую огурцами корюшку. По 25 копеек за килограмм. Нам, живущим у моря, завидовали. Москвичам перепадала ржавая тощая селёдка. И то на великие праздники.

В начале пятидесятых консервированными крабами были заполнены все прилавки торговых точек, включая лотки уличных торговок. Неликвидная продукция мозаичными пирамидами возвышалась на полках, подавляя жалкие банки с холодцами из жеребячьих мослов и компотом из китайских яблочек. Банки обрастали пылью, вздувались, потом этот бомбаж без всякого сожаления отвозили на свалку. Редко кто покупал крабы. Дорого стоили. Баночка весом в 220 граммов тянула (до денежной реформы 1961 года) на 6 рублей 40 копеек, дай бог памяти.

Некоторые пивные «гадюшники» несли на своих полках этот непотребный груз, но с пользой для оборота. Крабовыми баночками давали сдачу подпитым гражданам. Те очень возмущались, считали себя одураченными и обворованными. Некоторые эту «сдачу» швыряли, как гранату, обратно в сторону оборотистой буфетчицы, следом, как правило, разгорался скандал.

Один из таких «гадюшников» был на станции Океанская. В пятидесятые годы это место было очень людным. Вокзал и прилегающие к нему территории всегда заполнены курортниками и местными. Мимо, громыхая железом, проносятся грузовые составы. На несколько минут останавливаются пригородные поезда. Перроны весь световой день заполнены пассажирами.

[photo:12039:p:]

Единственное сообщение с городом – железная дорога (автобусы в то время показывали только в кино). Один поток людей в город на работу, другой из города – тоже на работу, на местный фанерный и кожевенный заводы.

Многие «океанские» работают в городе на Дальзаводе. А чтобы по?пасть на него, нужно потратить немало времени.

Дачный поезд. Паровоз на угле с десятком старомодных вагонов с открытыми площадками и свисающими с них ступеньками по бокам. Паровоз пыхтит, таща за собой облачко чёрного дыма. Частицы золы оседают на головы висящих на подножках неудачливых пассажиров, не сумевших пробиться в глубину переполненного вагона. С Океанской до города поезд идёт около часа, а это значит целый час придётся проявлять чудеса эквилибристики и морозостойкости, если на улице зима.

Сейчас трудно представить, какие нагрузки нёс рабочий люд: ненормированные рабочие дни с одним выходным в неделю, без отпусков – они компенсировались жалкими деньгами.

В 5 утра вставай, беги на поезд, с поезда – на трамвай и сразу в работу. В конце рабочего дня бегом к проходной, опять на поезд, к ночи добираешься до дому. И такой выматывающий режим долгие годы.

Чтобы сэкономить пару минут, спешащие на Дальзавод работяги хитрят. Едва пригородный поезд подходит к городу и ныряет под мост на Ленинской, как с подножек вагонов спрыгивают на ходу десятки людей. Они шустро взбегают по косогору на улицу к трамвайной остановке. Счастливчикам удаётся вцепиться в поручни подошедшего со стороны вокзала уже переполненного трамвая. Целые гроздья виснут на задней площадке. Многие в замасленной робе и в саже, но этого никто не замечает.

[photo:12047:p:]

В пятидесятых послевоенных годах народ нуждался в отдыхе – и открывали санатории, курорты. В районе Океанской функционировали дома отдыха учителей, профсоюзов, флота и армии. Отдыхающих было не меньше, чем на черноморском побережье. Почти в каждом доме отдыха имелись танцплощадки, где по вечерам играли духовые оркестры. На волейбольных полях до темноты происходили баталии.

Очень соблазнял отдыхающих железнодорожный вокзал. Здесь процветала совсем не пуританская жизнь. Вдоль перрона шеренгой выстроились с десяток питейных киосков, где можно было купить от ста граммов на розлив до трёхлитровой бутыли водки навынос. Рядом с опереточными сарайчиками без броской вывески и отличительных знаков – милицейский пикет. Редко кто не знает, что это филиал местного пятого отделения милиции. Милиционеры прогуливаются по?перрону, как полицейские в кино. На рукавах молниевидные нашивки, на груди гремят фронтовые медали. Милиция как бы украшает курортный пейзаж.

Здесь же маленький базарчик, местные тётки предлагают домашние яйца, всяческие солёности, молочное. Невдалеке деревянное одноэтажное строение, где разместились фотоателье и парикмахерская с маникюрным залом. Далее у переезда – «Вторчермет». Сюда отовсюду свозили дырявые кастрюли и шестерёнки от будильников. А в середине пятидесятых случилось нечто невероятное: к воротам подогнали несколько железнодорожных платформ с установленными на них длинноствольными пушками небывалой толщины и мощи. Они подлежали утилизации.

На глазах прохожих работяги-газо-сварщики, уместившись на стволах пушек, начали шипящими горелками терзать смиренные останки некогда грозного оружия.

В палисаднике, огороженном частоколом, на постаменте – бюст Сталина, неотъемлемый атрибут времени. Без портретов и статуй вождя жить не разрешалось. Вскоре, впрочем, на этом месте поставят глиняную скульптуру солдата в сапогах и дудкой в руке. Разжалованного вождя упрячут в яму, вырытую у кирзовых сапог солдатика. Наверное, бюст и по сей день там лежит. А солдат позднее сгинет.

В самом конце питейного ряда на вокзале станции Океанская располагалась самая примитивная и, следовательно, самая по?пулярная в округе пивная.

Это был обыкновенный закуток без столов и стульев, лишь с полочками вдоль стен, на которые ставили кружки с пивом. Полезная площадь питейного закутка была не больше среднероссийской тюремной камеры на десять человек. Надо ли говорить, что вмещалось в него гораздо больше – не менее ста? Кто не бывал в подобного рода заведении, тот ничего в жизни не видел и не знает её. И вкус пива неведом ему! Ибо пиво в то время было изумительным – другого эпитета не найдёшь. Изготовлявший его бывший завод «Ливония» держал марку, соблюдал ГОСТ, имел свою воду и своих мастеров.

В те несытые времена пиво в столице Приморья было малодоступно: за ним надо побегать, потратить время, выстоять в очереди. На Океанской же оно водилось постоянно. С утра до вечера питейный сарай гудел, очередь в нём никогда не иссякала.

Буфетчица – а это была очень престижная должность – трудилась в поте лица. Труд её не был механизирован. Пиво приходилось качать из бочки вручную при помощи нехитрого устройства с рычагом и поршневым чавкающим насосом. Что касается кружек – так их давно растащили и заменили обыкновенными пол-литровыми стеклянными банками из-под баклажанной икры. Никого не смущала эта замена, главное – утолить жажду.

После опорожнения банок кто-нибудь из добровольцев собирал их с полочек и сносил на прилавок. Бойкая буфетчица бросала банки для омовения в большую кастрюлю с водой, стоящую под прилавком, и тут же вынимала обратно, пуская в оборот. Никого такая антисанитария не смущала. Привыкли. В зимнее время питейный сарай служил как бы клубом. Сюда тянуло не только бездельников, но и обременённых семьями тружеников. За барьером, возле бочки, по?пыхивая, стояла чугунная буржуйка. На её раскалённой макушке возвышался медный старинный чайник с загнутым налево носом и полированными боками. В нём подогревалось пиво. По просьбе желающих подогреть напиток, имеющий обычно уличную температуру, буфетчица добавляла из этого чайника в недолитые кружки кипячёное пиво. Это уменьшало риск застудить лужёную глотку.

Занесло как-то нас, троих приятелей, в это заведение. В пивной было так накурено, как будто произошло испытание табачной бомбы. Все заходящие с улицы тут же закуривали. Некоторые смолили махорку. Мобилизовав все свои пролетарские ресурсы, мы сбросились по трёшке, зарезервировали полочки в укромном месте и стали дожидаться своего маленького пивного счастья. А когда в банки налилось вожделенное пиво, у буфетчицы не нашлось сдачи. И – да, она швырнула на прилавок банку крабов. На сдачу!

В 1954 году Владивосток посетили руководители государства Хрущёв, Микоян, Булганин. Это было великое событие для закрытого города. В мудрой голове новоявленного вождя Никиты Сергеевича ещё не зародилась идея уравнять престижный город-крепость Владивосток с остальными просто городами России в деле снабжения питанием, ситцем и прочими пряниками социализма. Она придёт к нему несколько позже – после второго его явления во Владивосток в 1959 году. Наверное, не по душе пришлось Никите Сергеевичу рыбное изобилие в портовом рыбацком городе. И в короткий экономический срок все краболовы Приморья перешли на работу на экспорт. Краб постепенно начал исчезать с магазинных полок, приморцы стали забывать его вкус. В начале шестидесятых краб исчезал. Иногда привозили откуда-то со стороны моря свежих крабов – в грубых деревянных ящиках (5-10 рублей за экземпляр). Но это были уже остатки роскоши.

В 70-е прилавки ещё ломились от рыбы. Свежей и дешёвой. Поллитровка водки стоила 2.87 («Московской»). Рабоче-крестьянский «Сучок» – 2.22. Трёх рублей хватало выпить и закусить сырком стоимостью 13 копеек.

В центре нашего рабочего посёлка был гастроном с набором не только пищевого, но и питейного ассортимента. Вечерами к нему стекались заводские и иные заинтересованные граждане – «сообразить». Загрузившись в магазине спиртным и дешёвой закуской, народ направлялся в «Райские кущи», раскинувшиеся за рекой. Там можно было соорудить стол из ящиков, да и жёны не найдут.

Жили мы с женой и тёщей в своём домике с участком и огородом. Огород картошкой мы не засаживали, как власть планировала, мы её покупали в магазине по 20 копеек за килограмм, а на грядках выращивали цветы. Это было довольно прибыльное дело. Цветы всегда ценились. На Восьмое марта тёща выручала за них тысячи рублей, не напрягаясь, не платя налогов, посмеиваясь над неразворотливостью госпроизводителей. Кое-что и мне перепадало от щедрот тёщиных. Так что я позволял себе встречаться с друзьями в «кущах». Это было нашим единственным развлечением, отдушиной, частью жизни.

Подобие «кущ» существовало и в городском парке Владивостока. Там собирались шахматисты, которые, проводя время у клетчатой доски, считали необходимым обмыть каждую сыгранную партию.

Автор: Дмитрий СТАРЦЕВ