Это поёт мой психотерапевт! Татьяна Куинджи: Я знаю больший кайф, чем аплодисменты!

Первый вопрос, который обычно задают Татьяне Куинджи – солистке театра «Геликон-опера» и Пермского театра оперы и балета, заслуженной артистке России, обычно звучит так: «Приходитесь ли вы родственницей художнику Куинджи?». На что Татьяна каждый раз отвечает: «Мы родственники по линии старшего брата Архипа Ивановича. Но мои родители к живописи отношения не имеют. Папа – государственный инспектор по охране памятников. Мама была певицей. Нет, она не хотела, чтобы я пошла её дорогой. И окончила Гнесинку как музыковед и пианистка. А петь начала после окончания консерватории».

Путь Татьяны Куинджи как вокалистки был совсем не лёгким. Её голос считали слабым, с маленьким диапазоном. Поэтому начинала Татьяна в театре «Третье направление», где ставили мюзиклы, причём принципиально – без микрофонов. Эта школа пригодилась певице не раз.

– Я распела голос. Поехала на конкурс в Пермь – культурный оазис Сибири. И там выяснилось, что вполне гожусь для оперы, мне дали спеть, и я спела Джильду, Розину, Снегурочку, Виолетту.

Потом был главный, наверное, профессиональный приз – «Золотая маска». И приглашение в театр «Геликон-опера», который сегодня Татьяна считает своим основным местом работы. Но и про Пермь не забывает, и активную концертную деятельность ведёт.

– Во Владивосток вы приезжаете в третий раз, потому что у вас дружеские отношения с Михаилом Аркадьевым?

– Я люблю приезжать туда, где точно знаю, с кем я работаю. Во Владивостоке я уверена в дирижёре, в публике. Самая тяжёлая публика в Москве: там такое засилье попсы, так забиты уши у людей, что классическая музыка, которая требует сосредоточения, ими не востребована. Они не хотят утруждать душу, они хотят просто зрелища. Поэтому концерты по России и за рубежом для меня – отдушина, возможность петь для души.

– Душа, насколько я знаю, вообще для вас предмет, рассматриваемый профессионально. Ведь вы получили второе образование как психолог, верно? Что вас к этому подвигло?

– Когда-то я очень успешно прошла курс психотерапии. Я потеряла радость жизни, не знала, чем заниматься. Психотерапия помогла мне вписаться в то время, в котором я живу, и понять, что сегодня тоже можно приносить пользу. Я увидела, как это может помогать людям, что это работает и может изменить жизнь.

Через какое-то время психология, безусловно, будет моей основной работой, потому что годы идут, на сцене все любят молодых, это реальность… Когда вокальная карьера закончится, я плавно перейду в другую профессию.

– Легко ли вы смирились с тем, что придётся уйти и уступить место более молодым?

– (Улыбается) Ну теперь, когда я вооружена психологией… Понимаю, что это естественный ход событий и гораздо травматичнее, когда человек цепляется за уходящее. Каждый сюжет в нашей жизни когда-то начинается, развивается, заканчивается. Это нормально. Ощущение движения процессов в своей жизни – это важно для человека, хорошо, когда он вовремя чувствует, что что-то прошло свой пик, что если это вовремя завершить, то не будет трагедии, будет красивый финал… Это как с музыкальным произведением – его нельзя длить бесконечно, оно должно красиво завершиться.

Я понимаю, что возраст вспять не повернёшь, что на сцене должны быть молодые исполнительницы, со свежими голосами и энергетикой, которые увлечены тем, что делают… Ценности у человека в течение жизни тоже ведь меняются. Когда-то самым главным мечтанием является спеть «Травиату». А потом это проходит, появляются другие приоритеты – растить свой сад, строить дом, и это нормально, гармонично.

– Но многие оперные певицы переквалифицируются в преподавателей… Вы не любите учить?

– (Смеётся) Это вы правильно сказали. Но на самом деле мой поворот от вокальной карьеры вовсе не такой резкий. То, чем я занимаюсь в психологии, называется «метод вокальной терапии», который во всём мире очень развит и только у нас не получил должного признания, приобрёл оттенок шаманизма и такого дурного целительства: спойте букву «и», и у вас пройдёт стафилококк. Сразу говорю: не пройдёт. Но владение своим речевым аппаратом, развитый интонационный слух очень хорошо помогают человеку понимать себя, другого, адаптироваться в мире… Это на практике поняла.

– Вы нашли своим склонностям другое приложение…

– Да. Для меня вообще слово «обслуживание» не несёт тех негативных смыслов и ассоциаций, которыми оно нагружено в быту. Для меня помогать кому-то, обустраивать что-то – естественно. Я по сути, наверное, садовник… Никогда не была певицей, которые развлекают. Старалась петь такие вещи, которые заставляли человека страдать, переживать, расти, изменяться…

– Есть такой стереотип: певица, артистка продаст душу ради аплодисментов, никогда не откажется от этого… Вы смогли перестроить эту зависимость?

– В моей психике нет склонности к зависимости. Ни от чего. Это большое моё счастье, благодарна Богу за то, что так сделана. Я не привязываюсь ни к вкусам, ни к ощущениям, ни к кайфу от аплодисментов. Люблю процесс пения, аплодисменты же – часть взаимодействия с залом, знак того, что люди меня слышат и понимают, но не абсолютная ценность. Я счастлива, когда получаю одобрение не только на сцене, но и в семье, от того, что у меня возле дома в саду растут розы… А уж в психотерапии… Там одобрения, отдачи столько, что трудно представить. Когда ты видишь, как человек начинает расцветать, меняется на твоих глазах... Это такой кайф, что куда там аплодисментам!

– Вы производите впечатление человека очень уравновешенного, обращённого вовнутрь… Но как вам удалось сделать карьеру в профессии, где надо – совершенно наоборот – подавать себя?

– (Смеётся) Хороший вопрос. Для меня на самом деле это загадка. Если рассуждать с точки зрения психологии… Харизматичность, без которой невозможно выйти на сцену, или та черта каждого артиста, которую психологи называют истероидность, есть во мне, была с самого детства. Именно это качество позволяет человеку воздействовать, заражать, проникать в другого… В молодости я была в большей степени экстравертом, с возрастом научилась управлять собой… И сегодня эта же черта характера отлично помогает мне во время сеансов групповой психотерапии. Без этого группу не увлечёшь, особенно группу психически больных людей – а именно с такими я работаю в больнице имени Кащенко. Чтобы втянуть их в работу, нужно напрягать все силы…

– Выкладываться полностью вам приходится и в концертном зале, и в больничной палате. А где труднее?

– Труднее всего – двойная нагрузка, которая на мне лежит. Мне нравятся обе мои работы, но тот факт, что их две, заставляет меня с некоторых пор раз в полгода уходить на недельный отдых, причём такой, когда полностью отключаешься от всего, прекращаешь даже общение с людьми. Иначе можно и сгореть… Надеюсь, что это временное явление, что постепенно организм привыкнет…

– А не приходилось ли вам сталкиваться с тем, что в зале, где у вас концерт, слышался голос: «А это поёт мой психотерапевт!»?

– Стараюсь не допускать подобного. Когда пациенты просятся на спектакли, я не очень это приветствую. В профессиональной психологической этике есть понятие «двойные роли», которых допускать нельзя. Пациент должен быть только пациентом, а терапевт – только терапевтом. Врач должен лечить, певец – петь, смешивать эти вещи – крайне опасная стезя. Хотя… (смеётся) пациенты иногда не слушаются, покупают билеты и на концерт приходят, и ничего с этим не сделаешь.

– Когда вы стали психологом, легче или труднее стал для вас как для актрисы процесс преображения в Джильду, Снегурочку, Виолетту и других героинь на сцене?

– Это так помогает! Только теперь я стала понимать внутреннюю жизнь моих героинь, их особенности… Мне вдруг резко стали удаваться характерные роли, которые раньше не очень любила. А сейчас гибкость психики увеличилась, я стала легче принимать разные формы, с интересом экспериментировать, а не только петь вечно плачущую голубую героиню! С удовольствием пою каких-нибудь зловредных старух!

– Увидим ли мы вас во Владивостоке ещё раз?

– Тут всё зависит от кризиса… Если он будет протекать плохо, вряд ли найдутся у филармонии деньги на билет, гостиницу и на гонорар. Потому что бесплатно я не пою, убеждена, что любой труд должен быть оплачен. Однако я верю, что всё будет хорошо.

– Вы поёте в душе?

– Теперь уже нет. А раньше пела, когда только начинала. Это кафельная акустика провоцирует, усиливает и создаёт впечатление, что у вас дивный, роскошный голос. Что именно пела? «Слыхали ль вы?».

Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ