Тем, кого с нами больше нет

Закончена публикация писем Элеоноры Прей, но прежде чем вернуться к вашим письмам, дорогие читатели, мы сочли необходимым предоставить на страницах «Моего личного Владивостока» слово женщине, для которой Владивосток с 1992 года стал действительно личным и родным – Биргитте Ингемансон. На презентации книги писем Элеоноры Прей, в которую Биргитта вложила душу и силы, она произнесла речь, заставившую присутствовавших вытирать слёзы. Отрывки из этой речи мы предлагаем вашему вниманию. Они, как нам кажется, на все сто процентов отвечают названию страницы, на которой опубликованы: «Мой личный Владивосток».

* * *

Выступление Биргитты Ингемансон на открытии выставки в музее им. Арсеньева, Владивосток, 24 октября 2008 года:

- В сентябре 1992 года, прогуливаясь по улице Пушкинской, я наткнулась на дом, который показался мне совершенно заброшенным. Это был большой дом, окна в котором были зашторены, сад вокруг – запущен, никто не входил в него и не выходил оттуда… Я видела обрушившийся забор, заросшие дорожки и одновременно буйно растущие полевые цветы. Когда я остановилась и стала прислушиваться, воображение перенесло меня в прошлое: я услышала доносившийся через раскрытые окна звон посуды на накрываемом к летнему обеду столе, до меня долетали обрывки разговора друзей дома, сидевших на скамейках в саду, и звонкие голоса детей, игравших в тени деревьев… И мне захотелось открыть калитку сада и войти в дом, чтобы постичь душу этого сада - и этого города.

Читая, переписывая и анализируя письма Элеоноры Прей, я открыла для себя женщину необычной жизненной силы и активности, которая изучала жизнь вокруг себя и черпала в ней вдохновение; таким же источником вдохновения был и этот город с его покоряющей красотой, богатым человеческим ресурсом и историей, в которой он закалялся, трагические события которой переживал и продолжал жить. Не только ценные письменные свидетельства г-жи Прей о жизни старого Владивостока, но и многие жители сегодняшнего города с их душевным теплом и отзывчивостью помогли мне открыть окна и двери Владивостока.

…Я решусь предположить, что Элеонора Прей, используя данный ей природой положительный настрой и глубокую проницательность, ещё и училась у города Владивостока; вся её жизнь в России научила её тому, что сами русские усваивают с раннего детства, постигая исторический опыт страны: как обходить «подводные камни» и избегать превратностей жизни, как переживать неимоверные тяготы и горе, но не быть ими раздавленными, и как жить в радости, веря в лучшее, и сохранять щедрость и доброту души, несмотря на различные бедствия, а может быть, и благодаря им. Владивосток стал для г-жи Прей школой жизни, он закалил её.

Моя глубокая и сердечная благодарность распространяется на сегодняшних владивостокцев, через знания и жизненную мудрость которых углубляется портрет Владивостока. В каждом из дневников, в которых я делала записи о своих многочисленных поездках сюда, имеются фразы, выражающие мои собственные впечатления от Владивостока: «Люди здесь невероятно добры», «Что за люди и что за город!». Судьба распорядилась так, что с самого начала всё было интересно. Например, среди моих владивостокских коллег и друзей нет (и не было) нытиков – даже в трудные 90-е годы; больше было таких, кто стойко и даже с юмором переносил необыкновенные трудности тогдашней жизни. В течение тысяч часов - сотен и сотен дней - друзья, коллеги и просто знакомые поддерживали мою работу и помогали в ней. Лучше всего проходили беседы, в которых звучали не только факты, но и проявлялись чувства; приводились не только документальные сведения, но и рассказы о жизни. А поэтому я хочу выразить своё глубокое почтение некоторым из тех владивостокцев, которых с нами больше нет. Эти дорогие люди и сегодня живут в моём сердце. Вспомните их. Думаю, вы узнаете через них свой Владивосток…

Нина Ивановна Великая была самым добросердечным, проницательным и великодушным человеком, которого я только знала. Она была не только надёжной коллегой, отличавшейся глубоким знанием русской литературы и культуры, но также настоящим проводником по тайнам человеческих отношений и сложностям жизни. Память о ней так часто возникает в минуты и беззаботной радости, и серьёзных размышлений; она бывает связана даже с запахами, вкусовыми ощущениями и яркими красками. Возьмите, например, аромат чудесного русского хлеба, который как-то летним днём мы принесли домой, чтобы быстро перекусить нежными крабовыми ножками. Кушанья, которые готовила Нина Ивановна, и на вид и на вкус были как самые лучшие блюда из русской поваренной книги; она угощала нас своим знаменитым паштетом из печёнки, тщательно намазанным на масло; заливной рыбой и курицей, пирожками с лососью, блюдами из мяса по-капитански, салатом «Мимоза» и волшебными пирожными безе, которое держалось у неё даже в самые влажные дни августа. Всё, что она рассказывала, было проникнуто юмором и человеческой глубиной – и о днях детства, проведённых на даче на станции Санаторная, и о недавних летних отпусках, проведённых в Сидеми… Она также вспоминала о том, как тайком, движимая детским любопытством, забиралась в Успенский собор, до его разрушения, и, полная трепета и удивления, исследовала его прохладное пространство… А также, она говорила, что всех собак, которых встречаешь на улице, нужно приветствовать. Можете себе представить трогательный момент, когда осенью 2006 года мы с друзьями пришли к ней на могилу - и там появились две бродячие собаки; поначалу они боязливо держались в стороне, а затем медленно подошли к скамейке, на которой мы сидели, словно они тоже хотели выразить Нине Ивановне своё уважение.

Борис Алексеевич Дьяченко словно вихрь проносился по комнатам и улицам, этот неутомимый и неугомонный человек, который не мог равнодушно относиться ни к одному событию из истории старого Владивостока – вызывало ли оно чувство гордости или горечи. Голос его звучит тепло и ярко на магнитофонной записи, которую я сделала во время возведения памятника генерал-губернатору Муравьёву-Амурскому; и так же чётко он звучал во время наших головокружительных поездок на автобусе и пеших прогулок по городу. Эти прогулки требовали определённого напряжения: мне трудно было поспевать за его широкими и быстрыми шагами, но как много чудесного он поведал о том или ином доме или о сплетении человеческих судеб. Он посвятил свою жизнь добрым делам, включая почётные похороны Фёдора Николаевича Меркулова – сына Владивостока, которого город лишился в годы революции, но семья которого попросила меня перевезти его останки обратно сюда, после того как он умер в возрасте 90 лет. И так прах Фёдора Николаевича с должными почестями был предан земле на Морском кладбище 17 июля 1998 года – в тот самый день, когда в Петербурге была перезахоронена семья последнего царя. На могильном камне Фёдора Николаевича Борис Алексеевич написал: «Я вернулся домой, господи!».

Михаил Филиппович Магута мог обсуждать всевозможнейшие вопросы политического толка, в которых я редко когда что-либо понимала, но он был очень мил, устраивая экскурсии и особенные поездки. Самыми запоминающимися оказались две поездки на полуостров Де-Фриза, где нам хотелось окунуться в атмосферу дачной жизни г-жи Прей и её друзей и полюбоваться местностью, которая их окружала. Старожилы селения, Мария Алексеевна Иващенко и Анатолий Фёдорович Суворин, ходили с нами целыми днями, и мы определяли, где стояли некогда дача «Сей-ю-за» Преев и дача семейства Даттанов «Альвина» и где проводились рыбные вечера, которые устраивал Хи Фа, уважаемый слуга г-жи Прей. Михаил Филиппович помогал оживлять эти «ветры истории».

Алексей Пантелеевич Деревянко. Мне особенно запомнились добрый взгляд Алексея Пантелеевича и его сердечность. Алексей Пантелеевич поднялся со мною вверх по склону сопки к польскому костёлу, чтобы познакомить меня с архивом, который в нём тогда располагался. Мне интересно было увидеть, что хранилище расположено на нескольких этажах, сооружённых в просторном зале церкви, и что специальные отверстия были сделаны для монументальных колонн в углах. Алексей Пантелеевич помог мне погрузиться в атмосферу, насыщенную ароматом ушедших дней: это было хорошее место для просмотра старых газет, а также документов, относящихся к деятельности, например, фирмы «Чурин и Ко» или Восточного института.

Нина Михайловна Светличная. Мы обедаем за столом, заставленным разными дачными деликатесами, – это в год, когда на полках магазинов пусто. А у нас салаты из свежих овощей, борщ, клубника… Мы пьём за дружбу и за здоровье, за жизнь и надежду, за совместные учебные проекты… Иван Григорьевич Стрюченко, историк, рисует портреты «забытых людей» Владивостока (это будет название одной из его книг), и мне так хочется принять участие в исследовании прошлого. Как тепло и уютно среди друзей!

Давайте почтим память всех тех, о ком я сейчас рассказала, а также некоторых других, которые помогали моей работе, но которых с нами больше нет: Надежда Ивановна Алексашина, Тамара Константиновна Базжина, Ариадна Ильинична Белова, Нина Ивановна Берёзкина, Андрей Владимирович Камалов, Сергей Филиппович Крившенко, Марина Эдуардовна Куликова, Татьяна Зотиковна Матвеева, Гертруда Николаевна Смирнова, Нина Сергеевна Столярова, Кира Николаевна Терсинцева, Рюрик Васильевич Тушкин, Вилор Петрович Филатьев, Нелли Петровна Харченко, Галина Яковлевна Шин.

Я покорно и с волнением стою перед вами – иностранка, которая пытается постичь русскую душу в истории России, и я прекрасно осознаю, сколько ещё мне нужно изучать. Но ведь это и замечательно!

Автор: Сергей Абарок Александрович