Кенжеев в остывающем Приморье

Поэт Бахыт Кенжеев – живое воплощение космополитизма. Имеющий казахские корни, он в 1970-е входил в группу «Московское время», в начале 80-х эмигрировал на североамериканский континент, но даже сейчас затрудняется сказать, где именно он живёт (при том, что в скором времени собирается переехать из Монреаля в Нью-Йорк). С учётом всего этого нет ничего удивительного в том, что новая книга стихов Кенжеева под названием «Крепостной остывающих мест» вышла в свет во владивостокском издательстве «Рубеж» при поддержке Дальневосточного банка. Её презентация состоялась в рамках первого Международного поэтического фестиваля «Берега», прошедшего на днях во Владивостоке.

Бахыт впервые в Приморье, хотя уже не раз публиковался в Тихоокеанском альманахе «Рубеж». Как говорит он сам, никакой Интернет не заменит живого общения.

- У меня есть хороший друг в Москве - Пётр Образцов, он сейчас работает в «Известиях». Году в 75-м мы с ним сидели, и он говорит: «Если дать русскому человеку возможность копить на яхту и ездить отдыхать в Италию, он немедленно перестанет читать». Он оказался прав, к сожалению. Читают у нас сейчас меньше, чем в Америке, если говорить о серьёзной литературе. Я думаю, всё дело в том, что сейчас Россия проходит стадию отъедания. Она дорвалась до тех нормальных житейских материальных ценностей, в которых ей так долго отказывали. И не нужно этому огорчаться, это вопрос времени, «и это пройдёт». В последние года три в России участились поэтические фестивали. Это означает, во-первых, некоторое пробуждение интереса к поэзии, во-вторых, это означает, что, уже купив себе столько «мерседесов», что они не помещаются в гараже, люди, у которых есть какие-то деньги, считают уместным потратить их на финансирование этих бездельников, которые приезжают и читают стихи в полупустых залах. Это вклад в будущее, вклад в культуру для наших детей и внуков. Вкладывать в поэзию – спасать душу. Когда брат Винсента Ван Гога Теодор вкладывал в него деньги, он не знал, что картины Ван Гога будут стоить миллионы евро. Просто вкладывал деньги в художника, который казался ему гениальным, хотя при жизни Ван Гог продал всего одну картину за 400 франков. Так что речь - о спасении души. Наша жизнь же, смею надеяться, не ограничена этим миром вещей. Поэзия и другие виды бескорыстного искусства имеют прямое отношение к другому миру, и слава богу.

- Поэзией нельзя зарабатывать. Последним человеком, который зарабатывал на жизнь поэзией, был Пушкин. Однажды Канадский совет по делам искусств дал мне четыре тысячи долларов, это было 15 или 20 лет назад. Я очень обрадовался, но… Эти гранты, которые они дают на стихи, примерно совпадают с размером пособия по безработице. Поэтому приходится заниматься разными делами. Замечательный поэт Андрей Грицман работает в Нью-Йорке врачом. Лёша Цветков проработал большую часть своей жизни за рубежом на радио. Володя Гандельсман, нью-йоркский поэт, работает ночным сторожем. Я немножко работал на радио, потом в какой-то фирме - «Рога и копыта» - мы продавали какие-то хлебозаводы, я научился писать контракты, но, в конце концов, меня уволили. Самой роковой моей ошибкой было то, что я так и не научился врать. Я думал, что когда бизнесмены сидят за столом и разговаривают, то они говорят правду, а оказалось, что они всё время врали друг другу. Я оказался плохим бизнесменом: верил людям, а они всё время кидали, причём с обеих сторон - и моё начальство кидало, и их клиенты кидали. Тогда я решил стать переводчиком. Меня взяли на работу в Международный валютный фонд, я там проработал лет 12, но потом оттуда тоже выгнали. Во-первых, оказалось, что этот фонд никому не нужен, а во-вторых, ещё и я очень не нравился. Я как-то раз дал интервью «Огоньку», в котором более-менее хвалил валютный фонд, но там была масса моих фотографий с рюмочками. Тогда в первый раз грянул гром, меня вызвали на ковёр к большому начальству и сказали: вопрос о твоём увольнении уже решён положительно, но мы решили дать тебе последний шанс. Я там проработал ещё лет пять, но на меня все жутко косились. В последние года три я тоже что-то перевожу, могу в будке переводить как синхронист - про озоновый слой, это ООНовские всякие организации, международное сотрудничество. Это идеальная работа, потому что она позволяет зарабатывать ту скромную сумму денег, которая мне необходима на существование, за три-четыре месяца в году, а остальные месяцы - гулять.

- Основные мои читатели, конечно, здесь, в России. Хотя как в Москве меня придут послушать человек 60, так и в Нью-Йорке - человек 60. Правда, в Москве качественный состав будет интереснее. Нью-Йорк, с точки зрения русской культуры, несомненно, находится на первом месте из городов дальнего зарубежья, но по количеству талантов и интенсивности литературной жизни он эквивалентен Курску, может быть, Воронежу, не больше. Даже не Саратову, потому что в Саратове живёт, по крайней мере, один гениальный поэт – Светлана Кекова.

Американская поэзия в Америке востребована в той мере, в какой поэт сможет найти себе нишу. Он будет печататься маленькими тиражами, иногда ему будут давать какую-нибудь премию - всё, как в России. Другое дело, что у него там больше возможностей зарабатывать на жизнь таким квазилитературным трудом, если он талантлив. Тебе, например, могут на год дать должность поэта при университете: платят зарплату, надо читать одну лекцию в неделю. Как-то люди выкарабкиваются, кто-то преподаёт немножко, в общем - живут. А тиражи побольше немножко, чем у нас, но тоже ничтожные.

…Слава поэтическая – она очень ограниченная. Может быть, три-четыре тысячи человек на всю Россию. Но тем не менее это приятно, мы работаем на будущее! Как говорил Пушкин, «пишу для себя, печатаю для денег». И ещё он говорил: «Ведь мы играем не из денег, а только б вечность проводить».

- Полиграфически - блестяще, по содержанию - ещё лучше! Для меня это огромная радость, потому что я никогда не устраиваю своих книг в печать, я сижу и жду, когда мне это предложат. Это иногда оказывается неразумным: последняя книжка у меня вышла года четыре назад, это неправильно, нельзя так надолго уходить. И вот ко мне пришли, а у меня уже было две книжки готовых. Одна в Питере должна выйти, другая - вот эта. Это очень здорово, тем более что я могу похвастаться – мои книжки распродаются. Тем более лестно, что она вышла в таком специфическом месте, как Владивосток - отдельном культурном центре, таком отдельном регионе России. Поэтому я очень благодарен.

Я был польщён, когда меня пригласили участвовать в фестивале поэзии «Берега». Александр Колесов ухитрился обеспечить очень хороший состав фестиваля. Вот это было интересно и, разумеется, само местоположение, потому что нельзя быть… Ну можно, но всё-таки правильнее быть русским писателем, когда ты знаешь о России немного больше, чем Москва и Петербург. Хочется увидеть, чем дышат другие, это же тоже Россия, хотя и очень своеобразная, судя по тому, что я читал о вас - с другими немножко интересами и приоритетами, но тем не менее надо посмотреть.

- С появлением Интернета произошло то, о чём я всю жизнь мечтал: понятие «периферия» исчезло, его просто нет. И с падением советской власти, разумеется: одним из многочисленных недостатков этого режима было то, что была Москва, а всё остальное было провинцией. Это же неестественно, так не должно быть. В Америке можно сказать, что Нью-Йорк – главный город? Конечно, нет. Чикаго, Бостон, Филадельфия - мало ли сколько их там. Так и Россия должна стать полицентричной страной. И вот сейчас уже можно смело говорить о том, что Екатеринбург соперничает с двумя столицами за право называться культурным и индустриальным центром, вообще центром жизни. Казань – там тоже всё очень серьёзно. Процесс децентрализации – здоровый и правильный, и если к этому добавить Интернет – то какая периферия? Я в своём «живом журнале» переписываюсь с людьми со всего мира. Но несмотря на все Интернеты в мире, ничего не может заменить личного знакомства. Вообще ничего.

Автор: Василий Авченко Олегович