Фестиваль поэзии «Берега»

Отечественная поэзия в ХХ веке в силу исторических потрясений часто покидала родные пределы и, подобно океану, достигала самых отдалённых мировых берегов, где и сохраняла строй, силу и красоту русского слова. Ведь для поэзии не только сторон света не существует, но и государственных границ. Но, оказывается, и она живёт приливами и отливами.

Так, в начале 20-х годов во Владивостоке, на краю скользящей к Тихому океану империи, был настоящий поэтический прилив. Тогда здесь жили, выступали со своими стихами и выпускали книги Николай Асеев, Сергей Третьяков, Давид Бурлюк, Арсений Несмелов, Всеволод Ник. Иванов, Венедикт Март… Но эта яркая, футуристическая, революционная и белогвардейская одновременно поэтическая волна ушла из бухты Золотой Рог вместе с кораблями адмирала Старка, державшими курс на Китай. На них уплывали и будущие поэты. Это и о них писал Несмелов: «Пять рукопожатий за неделю,/ Разлетится столько юных стай!../ Мы умрём, а молодняк поделят/ Франция, Америка, Китай».

Подобное случалось в прошлом веке не раз. Взрывная сила Второй мировой войны разбросала русских поэтов по всему свету – от Австралии до Америки, а в семидесятых-восьмидесятых они уезжали из России под давлением власти или в силу личных творческих и житейских устремлений. Но всякая волна, как бы далеко она ни уходила от родных берегов, имеет свойство возвращаться, правда, уже в ином качестве. Так дышит океан, так ветер возвращается на круги своя, так изначально существует русская поэзия. И первый Международный поэтический фестиваль «Берега», что пройдёт во Владивостоке и крае с 13 по 18 октября, – это весть о том, что Приморье не только сохранило мощный поэтический заряд, полученный в начале прошлого века, но и сейчас, в начале нового, приобретает особую силу литературного притяжения.

Этот фестиваль не только первый в Приморье и на всём Дальнем Востоке, но единственный в России поэтический фестиваль у океана. И в этом есть проявление высшей необходимости и гармонии – на берегу чище всего звучит человеческий голос, искренней и глубже поэтическая речь, отзывчивей пространство. Эта подборка включает стихи десяти поэтов – участников фестиваля. Она объединяет не только авторов, но и страны, и города – Москву, Нью-Йорк, Киев, Владивосток. Конечно же жителям нашего города и края предстоит встреча со значительно большим кругом поэтов, и тогда они смогут услышать живые голоса современной русской поэзии. А сейчас – первое знакомство, своего рода поэтические письма, о которых Бахыт Кенжеев, живущий на американских берегах Тихого океана, в одном из последних стихотворений заметил: «И отправить письмо – словно каплю чернил/ уронить в Мировой океан».

* * *

Александр Кабанов (Киев)

Открывая амбарную книгу зимы,
снег заносит в неё скрупулёзно:
ржавый плуг, потемневшие в холках – холмы,
и тебя, моя радость, послёзно…

…пьяный в доску забор, от ворот поворот,
баню с видом на крымское утро.
Снег заносит: мычащий, некормленый скот,
наше счастье и прочую утварь.

И на зов счетовода летят из углов –
топоры, плоскогубцы и клещи…
Снег заносит кацапов, жидов и хохлов –
и другие нехитрые вещи.

Снег заносит уснувшее в норах зверьё,
след посланца с недоброю вестью.
И от вечного холода сердце моё
покрывается воском и шерстью.

Одинаковым почерком занесены
монастырь и нечистая сила,
будто все – не умрут, будто все – спасены,
а проснёшься – исчезнут чернила.

* * *

Василина Орлова (Москва)

А письма всегда доходят до адресата,
И это данность, которую не оспоришь.
И я повторю ещё раз, что я богата –
Корой апельсинной, в которой крупные поры.

И это ещё раз свидетельствует о главном,
О том, что каждый малый клочок бумаги,
Испачканный гелевой ручкой, возможно, главным
Однажды станет в собранье клочков бумаги.

По той реке, которая не отсюда,
Идут и дымят весёлые пароходы.
А письма всегда доходят до адресата,
Любые письма всегда до него доходят.

В вагоне метро, раз поезд идёт от центра,
Всегда объявляет станции женский голос,
Доказывая ещё раз на сто процентов:
Всё склеено будет, что было и раскололось.

Как импульс идёт таинственными ходами,
Лодыжки, плюсны двигая и запястья,
Все письма идут — и доходят — их пишем куда мы.
Короче, просто доходят, и нет препятствий.

Идут приморскими сопками голубыми,
Со станции Большой Луг в глубине тайги ли –
Пишите письма, они доходят любые,
Ведь письма — они доходят. Они такие.

* * *

Юрий Кабанков (Владивосток)

Такое кино

Сияла ночь. Луной был полон сад…
Возьми её за тонкие запястья
и к Бунину сведи, – он затемнит
её подмышек царственные своды,
с ума сводящие музыку и язык

под своды коммунального Эдема,
где вспыхивают белые одежды,
и зеркала, и ветхие скрижали,
и, вспыхнувшая, плавится сетчатка,
и взоры, словно яхонты, горят;

и так сцепились души обнажённых,
что кажется: плывут в реке времён,
захлёбываясь влагой сокровенной,
разбрасывая локти и колена, -
и по воде расходятся круги;

а в чистом пламени лампадного огня
стрекочущая тает киноплёнка,
вращается времён веретено,
и ангел мщения с беспечностью
ребёнка
снимает это вечное кино.

* * *

Раиса Мороз (Владивосток)

Озимь

Ветер летит параллельно земле,
И небесам, и воде,
Осени, лету, весне и зиме.
Время моё – везде.

Тысячу лет я была трава –
Самою странной из трав.
Тысячу лет я была права –
Всякий живущий прав.

Осенью поздней усну и опять
Ранней весной пробьюсь.
Время замрёт и покатится вспять –
Я ничего не боюсь.

Время летит параллельно мне,
Снег сменяет вода.
Озимь – я знаю, чего на земле
Не знает трава ни одна:

Злость у зимы, а у ранней весны
Знаю капризный нрав.
Снятся такие зелёные сны
Мне среди мёртвых трав!

Жизнь – это необходимость ждать
Времени своего.
Время замрёт и покатится вспять –
Я не боюсь ничего.

* * *

Александр Белых (Владивосток)

Из цикла «Баю-бай деревянной лошадке»

Дитя! Всех рек синее – Висла,
Всех стран прекраснее – Литва.
Владислав Ходасевич

…Ну и что, что обещал, не поеду
в Латвию, Эстонию, Литву –
там, говорят, уже не водятся поэты,
вывелись русские музы,
не волнуют соловьи листву
берёзок… Никто не вышивает,
заржавела у мастериц иголка,
разорваны любовные узы,
бабы песен не напевают…
В воскресенье натяну рейтузы,
поеду в степь гусарить,
нахлобучу шапку-треуголку,
щегольну богатыми усами,
будет жизнь моя на мази…
Я живу, как будто земли не касаясь,
бреду по щиколотки в грязи,
в пыли, в Маньчжурии,
вдыхаю суховатый воздух слова…
На лошадке моей сидит косая
девочка – она монголка,
хоть ни бельмеса по-русски,
зато психея, не плутовка.
Пусть завидует Томас Венцлова,
ручкающийся с буржуями
где-то в Париже, Нью-Йорке
(а я с кочевниками и жуликами).
Эх, география! Всюду Родина
и везде чужбина! На зубах
скрипит пустыня Гоби,
в моей заброшенной каморке
жёлтая шуршит полова
на страницах рыхлой книги,
и мышка рифмы шелушит…

* * *

Виктор Куллэ (Москва)

Как птица из веток свивает
свой временный дом на беду –
душа прирастает словами.
И плоть претворяется в Дух.

Я выйду на улицу. Выйду,
чтоб только не быть одному.
Ещё моложавый по виду.
Уже заглянувший во тьму.

Любому, ты слышишь, любому
бессмертие предрешено:
одним, как патроном в обойму,
другим, словно в пашню зерно,

а третьим – песком под стопою,
кишением тварей немых.
Страшишься, душа? Бог с тобою.
Страшнее нехитрая мысль

про холод межзвёздной свободы,
вполне исчислимый пока,
где снова не станет природы,
и времени, и языка.

* * *

Бахыт Кенжеев (Нью-Йорк)

Зачем придумывать – до смерти, верно, мне
блуждать в прореженных надеждах.
Зря я подозревал, что истина в вине:
нет, жёстче, поразительнее прежних

уроки музыки к исходу Рождества.
Смотри, в истоме беспечальной
притих кастальский ключ, и караван волхва
уснул под лермонтовской пальмой.

Так прорастай, январь, пронзительной лозой,
усердьем жреческим, пустым орехом грецким,
пусть горло нищего нетрезвою слезой
сочится в скверике замоскворецком,

качайся, щёлкай, детский метроном,
подыгрывая скрипочке цыганской,
чтобы мерещился за облачным окном
цианистый прилив венецианский.

* * *

Ирина Ермакова (Москва)

Здесь, за смутными нежными сопками, где земля
закругляется бережно ржавой пляжной щебёнкой,
неназойливо близкий мерещится профиль Кремля,
и вольно на неделю себя ощутить японкой.

Океана смиренней, хлада и жара его,
погружая солнце в залив Золотого Рога,
понимая жизни серое вещество
как длину страны в её пестроте широкой,

я стою на краю географии, мира, дня,
и Москва не зла, не суетна, не жестока,
это просто город, построенный для меня,
если смотреть на него из Владивостока.

Автор: Александр ЛОБЫЧЕВ