Большие загадки «малой войны»

Со времени вооружённого советско-японского конфликта у озера Хасан миновало 70 лет, а «белых пятен» не становится меньше.

Летом 2002 года автору этих строк пришлось работать в Центральном архиве Министерства обороны РФ над материалами о судьбе дальневосточных дивизий,воевавших под Москвой и Сталинградом (см. очерк «Тайны цитадели», «В» – 28-30 января 2003 года.).

В ходе изучения документов дошёл до 32-й стрелковой дивизии, а так как она вела свою родословную с Хасана, захотелось узнать подробнее – о начале её боевого пути, командирах и вообще о Хасане в целом.

Архивисты, сославшись на какие-то инструкции, добро не дали и посоветовали обратиться в генштаб. Офицер ведомства, внимательно выслушав просьбу, вежливо отослал в Главное управление ФСБ. До того добраться не удалось...

Странно всё это было и непонятно. По другим воинским формированиям, прибывшим на фронт с Дальнего Востока, любые сведения – пожалуйста, а тут – нельзя.

Изучая хасанский «синдром», я однажды поймал себя на мысли: а держал ли кто-нибудь из пишущей братии в руках документы по «малой войне»? Те же, скажем, журналы безвозвратных потерь? Боюсь, что нет.

Различные источники – от текущих газетных заметок и воспоминаний участников конфликта до солидных исследований – пестрят разночтениями: до сих пор мы так и не знаем, сколько же полегло на Хасане.

Принято считать, что одним из катализаторов конфликта стал побег к японцам начальника управления НКВД по Дальневосточному краю Генриха Люшкова. Дескать, выдал всех с головой.

Но опять же: что конкретно известно о «побеге века»?

Напомню, в июне 1938 года на одном из участков нынешнего Хасанского погранотряда, избавившись под благовидным предлогом от сопровождавших офицеров, пересёк границу и сдался японцам глава дальневосточных чекистов комиссар III Генрих Самойлович Люшков.

До сих пор в российских источниках в качестве достоверных сведений доминируют материалы пресс-конференций, данных японскими спецслужбами с участием Люшкова. Архивные же материалы, содержащие протоколы допросов, заявления и признания самого Люшкова, – за семью печатями, а посему трудно судить о масштабах секретов, «слитых» беглым энкавэдэшником.

В силу своего служебного положения Люшкову, наверное, была известна советская агентура на сопредельных территориях, но что-нибудь мы слышали о разоблачённых нелегалах?

Вскоре после исчезновения Люшкова была задержана его жена, кстати, при попытке побега за границу (!), но, странное дело, отделалась «всего лишь» восемью годами лагерей, с его родственниками и вовсе поступили гуманно – выслали в Сибирь. На этот в высшей степени поразительный факт указывает в своей книге «Малая война» приморский писатель Владимир Щербак.

Как же сочетается «предательство века» с мягкостью наказания? Иных ведь советских граждан за сущий пустяк могли к стенке поставить (и ставили!), не колеблясь, отвешивали «червонец» без права переписки.

Как будто не для близких и родственников Люшкова печально известный закон от 8 июля 1934 года, по которому в случае бегства военнослужащего за рубеж репрессиям подвергались родные. В секретном приложении к этому приказу указывалось, что родственники предателей заключались в лагеря на 10 лет лишения свободы, а в случае выдачи государственных секретов перебежчиком — к смертной казни.

Я ничего не опровергаю и ничего не утверждаю, просто констатирую «очевидное-невероятное», не замечать которого мы не вправе.

Вернёмся, однако, к Хасану.

Одним из самых запутанных и необъяснимых итогов «малой войны» стали вызывающе скорое смещение командующего Дальневосточным Краснознамённым фронтом маршала В. К. Блюхера и последовавшая затем столь же скорая расправа.

Почему так круто и так жестоко?

Василий Константинович уже более 10 лет находился на Дальнем Востоке, ни к каким «оппозициям» не примыкал (тогда это считалось великим грехом). Ну, неудачно действовали вверенные ему войска в ходе боевых действий, немало было жертв.

Но у нас в то время случались и куда более крупные неудачи. Та же финская кампания, где издержек – тьма и все – на порядок выше, вызвала международную изоляцию, изгнание Советского Союза из Лиги наций. Да и жертв в десятки и десятки раз больше. Но ничего – наркома обороны Ворошилова передвинули в замы председателя Совмина, начальника генштаба Мерецкова действительно посадили, но затем выпустили – прошёл всю Отечественную, дослужился до маршала, Героя Советского Союза.

Ну не стыкуется репрессивный масштаб с масштабом военной неудачи, если таковой можно назвать не слишком бескровное и не слишком, как того хотелось бы, быстрое завершение военной операции.

Несколько лет назад автору данных заметок были переданы дневниковые записи ветерана войны В. Заржецкого, служившего в дни Хасанских событий телеграфистом при маршале Блюхере. Записки готовились к печати, но по неизвестным причинам не увидели свет, сам же В. Заржецкий в начале 90-х годов прошлого века умер.

Так вот телеграфист обеспечивал связь между военным командованием на Хасане, включая и маршала Блюхера, с высшим советским руководством, в частности, со Сталиным и наркомом обороны Ворошиловым.

Воспоминания В. Заржецкого – потрясающий, уникальный в своём роде документ, поистине бесценное свидетельство очевидца. На мой взгляд, они могут внести существенные коррективы в некоторые ставшие, по сути, каноническими представления о событиях тех дней.

Приведём лишь один небольшой отрывок из воспоминаний телеграфиста.

«Следующие переговоры с Москвой мне (то есть телеграфисту. – Прим. авт.) довелось проводить уже после окончания хасанских боёв с членом военного совета Генштаба РККА тов. Мехлисом.

Он тихо подошёл ко мне и сказал: «Вызовите тов. Сталина». Я сразу же вызвал Москву. К аппарату скоро подошёл тов. Сталин и сказал, что с ним нарком обороны Ворошилов и тов. Будённый.

Разговор был небольшой. Сперва Мехлис сказал, что японцев прогнали, что операция закончена и что тов. Блюхером было нарушение директивы.

Из Москвы спросили: «Почему не пришёл на связь Блюхер и что он вообще делает?».

Тов. Мехлис ответил: «Блюхер лежит, ничего не делает, ни с кем не хочет разговаривать, даже со мной и действует на других аморально. А ещё Блюхер сказал мне: «Меня и мою армию ошельмовали, и не считайте меня больше командующим». Потом тов. Мехлис сказал несколько нерусских слов и всё время смотрел, так ли я передаю его разговор.

Из Москвы сказали: «Подождите у аппарата, мы решаем, что дальше делать с Блюхером». Потом сказали: «Отправьте вагон с Блюхером и вагон с охраной в Москву».

Затем Москва спросила: «Почему комкор Штерн (начальник штаба Дальневосточного фронта. – Прим. авт.) так же, как и маршал, не пришёл на переговоры и где тов. Штерн сейчас находится?».

Тов. Мехлис пояснил Москве, что комкор Штерн заходил к маршалу Блюхеру в его кабинет в вагоне и хотел его убедить, чтобы пойти вместе на переговоры с Москвой, но вышел от маршала недовольным и в расстроенном состоянии и сказал ему (т. е. Мехлису): «А делайте что хотите!», хлопнул дверью и ушёл из вагона маршала...».

Все воспоминания из-за их большого объёма опубликовать не представляется возможным, но и приведённого текста, думаю, вполне достаточно, чтобы иметь представление об обстановке, сложившейся в те дни на командном пункте Дальневосточного фронта.

Как это всё разительно расходится с официальной версией! Нам с детства внушали, что это были боевые, доблестные командиры, в Москве же – гнобители. В реальности всё оказалось далеко не так однозначно. Налицо – элементарное неподчинение, нарушение воинской дисциплины, какими бы мотивами оно ни вызывалось. И где? В боевой обстановке, на уровне высшего командного состава!

Прошу понять правильно: не может быть оправданий варварской, в духе средневековья бессудной расправе над маршалом, но и понять гнев, раздражение Верховного Главнокомандующего тоже можно.

Делать далеко идущие выводы по одним воспоминаниям, конечно, нельзя, но и сбрасывать их со счетов тоже не приходится.

Сплошь и рядом в различных публикациях при оценке конфликта у озера Хасан превалируют подчёркнуто уничижительные уклоны. И власть у нас тогда была никудышной, и командиры бестолковые.

Бардака действительно хватало. Но было и другое. Уже другое!

Желание наконец-то разобраться: чего стоят собственные вооружённые силы, готовы ли к войне, дыхание которой уже чувствовалась во всём. Именно к концу 30-х годов пришло осознание реального положения вещей. Правда, ещё не от всех адептов интернационалистского эксперимента до победного конца избавились. Всё ещё будут верховодить Мехлисы. И это отнюдь не метафора. Именно на Хасане «по-настоящему» развернётся деятельность небезызвестного начальника Главного политуправления РККА Льва Мехлиса – по вырубанию из рядов Красной армии способных, здравомыслящих командиров.

Главный же урок Хасана в том, что это было первое столкновение с агрессором. Это не была война с тамбовскими или сибирскими крестьянами, не усмирение собственного народа, а война с настоящим, а не с воображаемым, придуманным в горячечном революционном бреду врагом.

Именно в дни Хасанских событий под впечатлением увиденного молодой флагман, командующий Тихоокеанским флотом Николай Кузнецов начнёт разработку знаменитой системы готовностей, так пригодившейся в годы Великой Отечественной.

А когда настанет действительно грозный час и наступит критический момент – в октябре 1941 года, под Москву будут брошены дальневосточные дивизии. На самое трудное и опасное направление – можайское – встанет 32-я Хасанская дивизия. Именно она остановит рвавшиеся к Москве отборные механизированные части Гитлера.

Разве не ценен этот опыт, пусть и доставшийся такой дорогой ценой?

Автор: Владимир КОНОПЛИЦКИЙ