Солженицын, открывший Владивосток

Умер Александр Исаевич СОЛЖЕНИЦЫН. «Солнце русской литературы закатилось».

Можно было бы использовать выражение «совесть России», но во Владивостоке оно прикарманено не по чину. Все, кто присутствовал при его встрече в Артёме, в аэропорту и потом на первой пресс-конференции на русской земле в большом зале администрации края, могут уверенно сказать: «Я видел триумфатора». В страну вернулся человек, который сохранил честность и совесть в писательском труде. И страна, которая сначала выгнала его, теперь ждала похвал.

27 мая 1994 года Владивосток стал по-настоящему открытым городом. Встреча БРЕЖНЕВА с ФОРДОМ собрала меньше прессы, чем возвращение Солженицына из США самолётом «Аляска эйрланз». Вообще-то самолёт уже делал посадку в Магадане. Но это была только репетиция. Для ИСТОРИИ нога великого изгнанника впервые коснулась родной земли, когда он вышел из самолёта во Владивостоке. Больше сотни журналистов караулили его в аэропорту. Нас всех расставили. Протянули какие-то ленточки. Телевизионщики загнали операторов на складные лесенки. Лайнер подрулил, к нему подали трап, дверь открылась, но зияла чернотой. Там, видимо, раздвигали бортпроводниц, чтобы не лезли вперёд. Вот в ней появилась львиная голова писателя и, как мне показалось, с ужасом посмотрела на скопище прессы. Как только он стал спускаться по трапу, у кого-то из фотооператоров сдали нервы и он «за первым кадром» ломанулся за ленточку. Через секунду вся пишущая и снимающая братия образовала кучу малу вокруг ошалевшего литератора. К нему тянулись микрофоны, камеры. Девицы в кокошниках с хлебом-солью были чуть не сбиты с ног.

Солженицын, несомненно, готовил речь не хуже нобелевской, но не перед этими же шакалами масс-медиа её было произносить. Но он заученно проговорил начало:

- Дорогие соотечественники, все годы моего изгнания я напряжённо следил за жизнью в нашей стране. Я знаю, что я приезжаю в Россию истерзанную, обескураженную, ошеломлённую, изменившуюся до неузнаваемости, в метаниях ищущую саму себя и смысл собственный свой. Я надеюсь во встречах со многими местными людьми проверить свои впечатления, готов исправить их, но хотелось бы после этих общений помочь и искать вместе с вами, какие есть верные пути, чтобы нам выбраться из нашей 75-летней трясины.

Потом все кинулись в центр города. На площади местные демократы говорили речи. Но писатель пошёл не на митинг, а в более комфортную атмосферу большого зала администрации на пресс-конференцию. Все переволновались, и возникла пауза. Могу похвастать, что молчание нарушил я. Что я спросил, не помню, неважно это нынче. Вопрос так и остался в 1994 году. Были ещё какие-то столь же «дежурные вопросы». Телевизионщикам не хватало изюминки. И одна бойкая дама с федерального телеканала прошипела мне на ухо:

- Пусть ваш сын тоже задаст вопрос…

Сыну было около девяти, он был румян, блондинист и очень телегеничен. Мы с женой посовещались, и наш мальчик звонко пропел в микрофон:

- Александр Исаевич, а какие книги вы читали своим детям, когда они были маленькие?

И в конце концов получил автограф «Солжа» на книжке «Архипелаг ГУЛАГ», выпущенной местным издательством.

Я и сейчас могу сказать, Солженицыну не о чем с нами говорить. Вот навещал его дома ПУТИН, был ли наш президент достойным собеседником? Не говорить - читать надо. Нынешней молодёжи не понять, что такое было году в 1975-м хранить дома растрёпанный журнальчик «Роман-газеты» за 1963 год с «Одним днём Ивана Денисовича». Повесть получила Госпремию, но её автор («жертва сталинизма», недавно реабилитированная) успел поссориться и с позднесоветским режимом. Куски из этой уже запрещённой книжки было принято знать наизусть у студентов нашего журфака.

У Солженицына много книг. Важных, серьёзных, «исторических». Объясняющих, почему Россия попала под «красное колесо». Но только незлобливый Иван Денисович Шухов из ранней повести остался в памяти. И хоть сказал Шаламов, что он «в таких лагерях не сидел». Неважно. В истории остаются герои, а не лагеря.

Двадцать лет Солженицын прожил в США, но гражданства не просил и не заискивал. Он всегда стремился вернуться в Россию. Но от страны остались «рожки да ножки». Он писал: «Государственное устройство - второстепеннее самого воздуха человеческих отношений. При людском благородстве - допустим любой добропорядочный строй, при людском озлоблении и шкурничестве - невыносима и самая разливистая демократия. Если в самих людях нет справедливости и честности - то это проявится при любом строе». А что он видел вокруг, в новой России? Искалеченное тело и душу Родины.

~~«Со временем всё станет на место»
В 1998 году ещё студентом я решил написать Александру Солженицыну письмо – кажется, поздравить его с 80-летним юбилеем, сказать какие-то добрые слова. Я читал его книги, уважал его за принципиальность, уважаю и теперь, хотя и не могу разделить его оголтелый антисоветизм, особенно проявившийся в том же «Архипелаге ГУЛАГ». Считаю, что, например, «Раковый корпус», если абстрагироваться от каких-то сиюминутных политических моментов, - это великолепная книга о человеке, о жизни и смерти, это замечательная литература.

Так вот, где-то в газете я нашёл адрес – даже не самого Александра Исаевича, а некоего контактного лица в Москве, отправил письмо. Как ни странно, Солженицын вскоре мне ответил, даже прислал две свои последние на тот момент публицистические книги с автографом. Его письмо, написанное от руки, заканчивалось такими словами: «Что на меня несут всякий вздор – это неизбежно при полной потерянности и разброде русского сознания. Так будет долго продолжаться – но со временем всё станет на место».

Василий АВЧЕНКО, «В»~~

Автор: Андрей Калачинский