Владивосток взял в плен. На всю жизнь
Я – старожил Владивостока. Когда говорят о каких-либо давних событиях, то добавляют фразу: «Даже старожилы не упомнят…», но я ещё многое помню, и в этом мне помогают сделанные мной фотографии, а фотолюбителем я стал в десятилетнем возрасте..
Я – старожил Владивостока. Когда говорят о каких-либо давних событиях, то добавляют фразу: «Даже старожилы не упомнят…», но я ещё многое помню, и в этом мне помогают сделанные мной фотографии, а фотолюбителем я стал в десятилетнем возрасте.
Родился я во Владивостоке 4 октября 1937 года, был в семье четвёртым ребёнком. Отец – Верёвкин Ф.П. – служил в Красной армии, майор 39-й стрелковой Тихоокеанской дивизии, мать - Верёвкина Х.Я. - работала учителем в средней школе №10, которая тогда была недалеко от вокзала. Наша семья жила в доме № 26а на улице Бестужева, у меня сохранилась фотография этого дома, сделанная мной, когда наша семья вернулась во Владивосток. Лет пятнадцать назад этот дом сломали, на его месте сначала сделали «пивную точку», затем - пункт приёма стеклопосуды, а сейчас соорудили десятиэтажный дом.
Вообще-то я родился в роддоме на улице Пушкинской. Отец отвёз мать в роддом, а когда вернулся домой, то его арестовали. Так что мой день рождения – это день ареста отца. И увидели мы друг друга впервые только через десять лет в Норильске, куда после освобождения отца из лагерей приехала наша семья: мать и трое детей. В Норильске я окончил среднюю школу. Старшая сестра осталась во Владивостоке, она училась в пединституте (сейчас это ДВГУ).
После ареста отца нашу семью моментально выдворили из Владивостока, так что я в свой родной город вернулся только в 1956 году. Отца к тому времени полностью реабилитировали, ему в 1957 году в Моргородке дали квартиру, и я перевёлся в ДВПИ из Ленинградского политехнического института, где проучился два курса. Так что моя студенческая молодость состоит из двух периодов: ленинградского и владивостокского, и поэтому есть, что сравнивать.
Тогда Моргородок считался окраиной города, добираться в центр можно было на «чёрном вороне» - крытой брезентом грузовой машине с деревянными лавками вдоль бортов. Цена проезда между двумя остановками составляла 15 копеек, так что проезд до Моргородка обходился в полтора рубля. Проезд на «автобусе» занимал не менее 45 минут, так как путепровода ещё не было, и транспорт шёл через Снеговую, Военное шоссе, Первую Речку с длительными стоянками на железнодорожных переездах. Электричек тогда ещё не было, а пригородный поезд в Моргородке остановок не имел. Когда в пургу транспорт не ходил, то пеший путь от дома до ДВПИ занимал 45 минут. Маршрут был мимо ДКЖД, по оврагу, где сейчас проходит улица Гоголя, мимо пивзавода и вниз. Фуникулёра, естественно, тоже не было, а деревянная лестница имела только название, поэтому приходилось порой спускаться на пятой точке.
К слову, в Моргородке наш дом четырежды менял улицу, находясь на одном и том же месте: вначале была улица Волховская, затем Балхашская, затем Ильичёва и, наконец, Южно-Уральская. Конечно, неудобства были, но общемировой проблемы не было, как нам сейчас пытается объяснить городская комиссия по топонимике, отказавшаяся переименовать одну из улиц в честь А.И. Щетининой.
Первое время я жил в общежитиях - сначала на 14-м километре в двухэтажном бараке на берегу моря, а потом дали «общагу» поближе – в Почтовом переулке, но без каких-либо удобств. Зимой в большой комнате человек на двадцать было порой очень холодно, так что наш кот Стёпка грелся в поддувале остывающей печки. В институт мы ходили задними дворами, в том числе мимо дома первого редактора газеты «Владивосток» Н. Сологуба, но мы об этом тогда не знали.
Чтобы устроиться в общежитии, нужно было пройти санобработку в городской санэпидстанции, которая располагалась в старинном высоком здании на остановке «Авангард». Это здание и сейчас стоит «впритирку» с ДК им. Ленина. Санобработка происходила довольно оригинально. Нас, десятка полтора студентов, запустили внутрь, заставили раздеться догола, одежду направили в камеру - «вошебойку», а нас отправили мыться в баню. Мы налили в тазики воды, намылились, а когда задумали ополоснуться, то оказалось, что холодной воды нет, и нет уже давно, как нам объяснила «обслуга». Пришлось с тазиками с горячей водой выйти намыленными во двор, благо было ещё тепло - начало сентября, и ждать, пока вода остынет. Только после такой санобработки давали направление в общежитие.
К тому времени я уже не был «деревенщиной», хотя до десяти лет жил в сёлах Осиновка и Михайловка, затем семь лет жил в Норильске, побывал в Москве, два года жил в Ленинграде, но Владивосток меня быстро «взял в плен», и вот я являюсь его жителем уже 52 года. Говорят, что каждый кулик своё болото хвалит, но Владивосток – это действительно жемчужина, хотя эту жемчужину горожане при равнодушии властей загаживают много-много лет.
Первой достопримечательностью города для меня стал железнодорожный вокзал. В те годы он был светло-коричневого цвета, площадь привокзальная была покрыта булыжниками, а посреди площади было трамвайное кольцо. Там, где сейчас автостоянка у правления железной дороги, был павильон пригородного вокзала, возле которого торговали пирожками с ливером или повидлом по 49 копеек.
Праздничные торжества в то время происходили на вокзальной площади у памятника Ленину, который стоял на месте второй нынешней автостоянки. Позже мы демонстрировали своё единство у здания Госбанка на Ленинской, а уж потом стали ходить на площадь Борцов за власть Советов. Корабли на парад выстраивались в бухте Золотой Рог.
Второе интересное место было в Спортивной гавани. На водных станциях «Динамо», «Водник» и ТОФ летом бывал весь город. На берегу Спортивной гавани стояло много обнажённых гипсовых фигур спортсменов и спортсменок, поэтому эту часть берега называли «банно-прачечный комбинат». Там же появились первые объёмные цветочные клумбы в виде вазы и маяка, а уж потом, значительно позже, появились слоники. На водных станциях всегда можно было взять напрокат лодку, и катание на лодке было одним из любимых моих занятий. С борта лодки можно было до бесконечности смотреть в прозрачнейшую воду, видеть медуз, рыбок, звёзд.
В верхнем сквере у набережной находился кинотеатр «Хроника», куда можно было заходить в любое время и сидеть столько, сколько захочешь, за одну и ту же цену. В то время очень популярными были фильм Кусто «В мире безмолвия» и наш фильм «Над нами Японское море». Я настолько «заболел» подводным спортом, что сделал подводный туризм делом всей своей последующей жизни. Тогда из подводного снаряжения в городе не продавалось абсолютно ничего, поэтому я с помощью своего двоюродного брата Жоры, который достал мне на заводе листовую резину, сделал себе ласты, маску, трубку-шнорхель, подводное ружьё и даже фотобокс для «Любителя». Сделал я его из фанеры и «обшил» жестью. На последнем курсе я сделал более совершенный бокс из дерева для «Зенита». С этим фотобоксом я сделал много снимков на Чёрном море, в Тихом и Индийском океанах, ну и, конечно, на нашем побережье. А первые погружения под воду я сделал в Моргородке, где сейчас расположен ковш для катеров и яхт. Вода в те годы там была чистейшая, и мы ходили из дома купаться через капустное поле мимо базы Арктикснаба. Сейчас там купаться может только самоубийца.
Учиться во Владивостоке было труднее, чем в Ленинграде. Там, что ни преподаватель, то известная личность, потоки были очень большие, и этим личностям было не до нас, но кто хотел, тот имел дело, так сказать, с «первоисточниками» в живом виде. В ДВПИ преподаватели были менее известные, но также были высококвалифицированными, а так как нас было мало (на специальности «Электрооборудование судов», на которой я учился, была только одна группа), то мы были всё время под контролем преподавателей и сачковать не получалось. С благодарностью вспоминаются преподаватели В. Г. Попов, Н. Н. Первушин. Р. А. Гуткин. В. И. Борисов, Н. Т. Хаблак и другие. Деканом электротехнического факультета был Михаил Павлович Лобанов, которого мы звали «Мих-Пых», так как он всё время опаздывал и куда-то торопился, но большинство студентов знал по имени. А факультетом фактически командовала секретарь - опытнейшая Елена Феликсовна Тихонова.
У нас были очень хорошие практики. После третьего курса мы всем курсом ездили в Кемерово на завод «Кузбассэлектромотор», где, работая на конвейере, увидели весь путь создания электродвигателей. Электро-технологическую практику мы проходили на военно-морских судах, находящихся на ремонте: крейсерах, подводных лодках, эсминцах. На преддипломную практику вся наша группа была направлена в Ленинград в проектно-конструкторские организации.
На военной кафедре нас обучали как будущих командиров радиолокационных станций ПВО. Помимо занятий в аудиториях на Экипажной мы бегали кроссы от ДВПИ до ШМАС на Снеговой и там стреляли из карабинов. Сборы проходили на батарее «соток» возле посёлка Рыбачьего у бухты Горностай, а стрелять из пушек походной колонной ездили на мыс Басаргина. Студенты-механики стреляли из пушек, а мы, электрики, обеспечивали эту стрельбу по реальным целям, но в зеркальном отражении, чтобы случайно не сбить свой самолет, буксировавший мишень. Грохот на позиции был ужасный, особенно, когда помимо наших «соток» над нашими головами заработали стотридцатимиллиметровые пушки. Отстрелялись мы хорошо, местные военные даже удивлялись, как эти «партизаны» сумели чуть не с первого залпа поразить цель. После стрельб мы принимали воинскую присягу.
Вода в то время в районе Горностая была чистейшая, гнусной свалки ещё не было.
Гоняли нас на службе по-настоящему. Запомнились два марш-броска на 10 километров: дневной в изнуряющую жару с карабинами и в противогазах (после которого мы, отложив на время чистку оружия, с разрешения командиров пошли и легли в ручей, пока не остыли) и ночной, который показался после дневного просто прогулкой.
Окончание сборов ознаменовалось 14 сентября 1959 года жесточайшим тайфуном (тогда ещё имена им не давали). Вода с неба полилась ещё с вечера, а ночью пошла просто валом. Пушки в капонирах стало заливать, и орудийные расчёты, одетые наспех, бросились их выручать, так как батарея была действующей. Утром нас повели переодеваться в «гражданку» строем по размытой дороге (автомобили не ходили) в казармы на улице Борисенко. Город был в ужасном состоянии, трамвайные пути были засыпаны илом и гравием, по городу транспорт тоже не ходил, и домой мы шли кто как мог. Когда я переходил по мосту Первую речку, то увидел, как народ вылавливал из бурного потока ящики с консервами и прочими вещами, так как тайфун размыл где-то военные склады.
Летом помимо купания в море мы часто катались на велосипедах, съездить искупаться на Шамору было для нас в порядке вещей, причём на всём побережье, кроме нас, не было абсолютно никого. Сам я ездил на велосипеде в Раздольное, Уссурийск, Михайловку и даже Ивановку. Зимой мы катались на коньках и играли в хоккей на озере Чан.
Катки были также на стадионах «Авангард», «Динамо» и в парке имени С. Лазо на станции 19-й км (сейчас Санаторная). Интересно было кататься по льду Амурского залива: морской лёд всегда такой мягкий, что можно было кататься даже на ненаточенных коньках. Бывало, уедешь на поезде на Вторую Речку, выйдешь на лёд, распахнёшь полы пальто и со свистом летишь с попутным ветром до Моргородка, только следишь, чтобы конёк в трещину не попал.
Осенью 1959 года Владивосток посетил Н. С. Хрущёв, по городу он ездил довольно открыто. Нас, студентов, водили на стадион «Авангард» слушать его образные речи, а потом по его инициативе началось строительство Большого Владивостока. Большое строительство началось и в Моргородке – начали строить проспект «100 лет Владивостоку». Увидев начало стройки, я решил заснять это для истории. Как только я сделал первые снимки, ко мне подошёл милиционер и попросил пройти с ним в «бобик». Там меня стали допрашивать, по какому праву я фотографирую. Я объяснил, но, видимо, недоходчиво, так как меня не отпустили, пока не подойдёт более высокое начальство. Оно вскоре подошло и привело с собой несколько тёмных личностей, которых подсадили ко мне в зарешёченную часть «бобика». Тёмные личности, увидев меня, стали расспрашивать, за что меня «взяли», и не успел я открыть рта, как офицер спросил, кто я такой. Сержант рассказал, при каких обстоятельствах меня задержали. Начальство подумало, и меня отпустили с миром. От этого случая у меня осталась панорама начала строительства.
Строительство шло довольно быстро, первые дома были кирпичными, а потом начали строить панельные дома. Один из первых панельных домов во Владивостоке был построен напротив будущего кинотеатра «Искра» (тогда «Океан»).
…Много, что ещё можно вспомнить. Ростральная колонна на въезде в город была не круглой, а шестигранной. В районе нынешнего памятника борцам за власть Советов был цирк-шапито и шахтёрский сквер, в котором в киоске (примерно в районе входа в нынешний «Белый дом») всегда торговали медовухой, и, наверно, не было студента в городе, который бы не отведал этого вкусного и хмельного, а главное, дешёвого напитка.
Студенческие годы – это самые интересные годы. Мы все были разными, учились и отдыхали по-разному. Кто-то успевал и учиться, и отдыхать, ходить в спортзалы и на концерты. А кое-кто проигрывал дни и ночи в преферанс, занимался валютой (был один такой - Поль Робсон его была кличка, загремел на многие годы в Магадан, а сейчас за это не трогают, даже если будешь торговать валютой прямо под окнами «органов»). Но подавляющее большинство моих сокурсников и сверстников получили в нашем политехническом отличные специальности, стали блестящими производственниками, учёными, преподавателями. Например, Г. Кувшинов стал доктором технических наук, профессором, заслуженным энергетиком Российской Федерации, В. Потрашков за успешное строительство судов на оборонном заводе был удостоен ордена Ленина, Н. Сологуб стал профессором, доктором транспорта, заведующим кафедрой.
Я после окончания ДВПИ на удивление и родным, и однокашникам пошёл плавать на антарктическую китобойную флотилию «Советская Россия», но об этом мог бы быть следующий рассказ.
Автор: Владимир ВЕРЁВКИН