Две башни
Над Покровским парком сияют золотые главы. Я их неожиданно вижу с разных мест: то с Первой Речки, то чуть ли не с Эгершельда. Вечернею порой, когда солнце уже нависает над дальним берегом Амурского залива и почти исчезает в тучах, луковицы русского правос
Над Покровским парком сияют золотые главы. Я их неожиданно вижу с разных мест: то с Первой Речки, то чуть ли не с Эгершельда. Вечернею порой, когда солнце уже нависает над дальним берегом Амурского залива и почти исчезает в тучах, луковицы русского православного храма продолжают сверкать.
Один батюшка так находчиво объяснял божественную Троицу: «Бог отец – солнце, бог сын – свет от него, а Святой дух – тепло». Я, может, перепутал, кто свет, кто тепло, но ни одна другая владивостокская новостройка так мне не нравится, как этот собор. Едешь на машине по нашим кислым улицам, вдруг над дальними домами выглядывает макушка купола - и словно кто-то мне улыбается.
А есть здание в городе, которое я необъяснимо невзлюбил. Чуть ли не рычу, как пес, почуявший чужих, когда мимо еду. Оно меня страшно раздражает, хотя внешне вполне такой «симпатичный» голубого зеркального стекла «бизнес-центр мирового уровня». Это башня напротив мэрии. И не в том дело, что строили ее с лукавством - вроде как бы подземную автостоянку. В России, известно, собираешь по чертежам кофемолку, а в итоге оказывается автомат Калашникова. И то потом приходится долго напильником подправлять. Так и тут: копали вниз на три этажа - а выросло вверх на все девять.
Может, «подземная автостоянка» еще гаже была бы, чем синеватая стена. И все я понимаю про «уплотнительную точечную застройку», что «во всем мире так».
Но я не понимаю, как же надо было не любить родной город, чтобы на единственном свободном пятачке вдоль Океанского проспекта поставить эту зеркальную ширму.
Она мне море закрыла.
Я, видите ли, привык, что, спускаясь сверху от телецентра или едучи по Океанскому, всегда успевал море разглядеть: есть на нем барашки или нет. А теперь я морских барашков не вижу.
Для меня эта единственная городская морская форточка, может, была главным украшением Владивостока. Город – это ведь не только нагромождение стекла, кирпича и бетона, но и пространство между ними. А тут еще и на Набережной стали ставить кирпичные «паруса», загораживая морские виды.
За полтораста лет центр Владивостока был застроен. За полтораста лет никто ни до советской власти, ни при ней не решался строить на этом необыкновенно «выигрышном» месте ни доходный дом, ни университет марксизма-ленинизма. А если и строили – то «низехонько», в три этажа. Что-то людей останавливало, может, интуитивный «фэншуй»?
А теперь даже из кабинета городского головы тоже моря не видно. И не может мэр наш, разминаясь, подняться с кресла, подойти к окну и застыть, задумчиво глядя на море. А если и застынет, уткнувшись взглядом в зеркальное стекло противоположного дома, то разве о прекрасном будут думы его? И гостей своих не может к окну подвести, чтобы величавым жестом руки показать им: «Какая красота, не находите, господа, а?»…
Я еще не был внутри Покровского собора и не знаю, устроят ли епархиальные власти где-нибудь в не очень видном месте бронзовую дощечку с именами пожертвователей. Но мне очень бы хотелось, чтобы на синей башне тоже появилась табличка с именем человека, который ее построил. Не эти наемные управляющие и менеджеры, а тот, реальный человек. Слава должна найти его.
Синяя башня словно заклинила самый важный клапан на городской флейте. Может, потому и морской ветерок теперь свистит на городских улицах иную мелодию. И вместо веселой песни мне чудится мотив, завлекающий крыс.
Автор: Андрей Калачинский