Геннадий Кунгуров: Директивы любить художника пока не поступало…

Юбилейная дата Геннадия Кунгурова - 55 - оказалась более значимой для знающих его людей, нежели для самого художника. Спешили искренне поздравить талантливого человека, который очень заметен в нашем суетливом городе. Неудивительно: ежегодные выставки творческой группы «Пришвинский дом», в которую входит художник, поездки на пленэр, работа в театре… Никаких разговоров об итогах, день рождения просто вписался в наполненную событиями жизнь.

- Геннадий, те, кто знает твою творческую жизнь, могут совершенно оправданно сказать, что знакомы с тремя разными художниками – замечательным графиком, живописцем и художником театральной сцены. Что для тебя приоритетно?

- Действительно, графика – это начало моего пути в изобразительном искусстве. В течение многих лет я участвовал в российских и международных выставках в Австралии, Японии, Италии, Чехии, Турции, Германии, Польше исключительно как график. За эти годы оформлено более 150 книг. Тяга к живописи проснулась позже, когда захотел попробовать свои силы и в этой технике. Выставки последних лет – это в основном живопись. И вот театр… Совсем другой масштаб, казалось бы. Но по большому счету все очень взаимосвязано. Графика и живопись – станковое искусство. Художник книги и художник театра тоже находятся в прямом родстве. Ведь книга и сценарий – это прежде всего текст, который диктует художественный замысел. Читая, я должен увидеть эпоху, обстановку, костюмы, уловить настроение, которое потом передастся читателю или зрителю. Когда меня пригласил художественный руководитель театра им. Горького Ефим Звеняцкий работать над спектаклем «Железный класс», я еще не знал, что получится. Потом были «Пять вечеров» на малой сцене, «Трамвай «Желание», «Моя жена – лгунья»… В какой-то момент я понял, что мне не стыдно за результат.

- Признайся, ты испытывал некоторые рефлексии? Ведь сцена театра им. Горького связана с именами Степана Арефина, Владимира Колтунова…

- Со Степаном Федоровичем я советовался, когда оформлял первый спектакль. Его главное пожелание касалось не творчества, а конкретной линии поведения художника: он должен уметь настаивать на своем. Если хочешь, быть жестким. Я же не могу в силу своего характера эту жесткость проявлять. Поэтому мои рефлексии были связаны в первую очередь с тем, что не во всем мне удавалось воплотить задуманное. Был даже момент, когда я подумал, что взялся не за свое дело. Есть еще обстоятельство: театр – это большой, коллективный, сложный организм, в который мне, художнику, привыкшему работать индивидуально, надо было еще вписаться. Но мне кажется, что сегодня ко мне тепло относятся в театре. А премьера «Трамвая «Желание» меня просто вдохновила. Спектакль полностью состоялся, в том числе и сценическое решение, которое отметила театральный критик Галина Островская. После премьеры я принимал искренние поздравления…

- В каждом из нас, несмотря на возраст, живет ребенок. И ты два года назад предпринял автопутешествие на Алтай, в места детства, к отчему дому, после которого в Доме художника состоялась выставка. Это было важно?

- Я до сих пор живу этой поездкой. И теперь у меня каждый год как набухающая весной почка появляется ощущение, что надо отправляться в дорогу за свежими ощущениями, за остротой жизни, которая всегда есть в путешествии. Видишь, этим летом я дома… В прошлом году мы творческой группой поехали в Терней, откуда потихоньку спустились по берегу. Все время работали, писали чудные заповедные места, море, перелески, маяк Балюзек в Ольге. Тоже сделали выставку, ведь хочется поделиться тем, что тебя питает.

Но поездка на Алтай стоит особняком. Я сделал три фильма о ней, в общей сложности три часа, которые часто смотрю, потому что в них есть нечто магическое для меня – то, что зафиксировано кистью, оживает на экране, и получается какой-то двойной эффект ощущения мест, которые я знаю с детства. Они и остались для меня, как кадр. Ведь я уехал из дома после 4-го класса. Поступил учиться в интернат, потому что пятого класса в сельской школе не было. Потом работа, армия, сверхсрочная служба – я был водителем, газоэлектросварщиком. Я мог пойти не самой лучшей дорогой, потому что по-разному складывались обстоятельства. Но что-то все же есть свыше… Однажды я сделал стенгазету на День автомобилиста. И меня тут же назначили штатным художником в автоколонне. Я пришел к Володе Олейникову, с которым мы с тех пор неразрывно связаны, поучиться. И когда увидел его мастерскую, произошел какой-то щелчок, как будто все внезапно встало на свои места.

В детстве, сам не знаю почему, я любил вырезать репродукции картин из журнала «Огонек», хранил в коробке, смотрел, как на сокровища. И вот в мастерской Олейникова увидел то, что помнил с детства, - работы художника. С тех пор все было решено. Я поступил в Хабаровский пединститут на художественно-графический, потом в Московский полиграфический институт (сегодня Академия печати), ездил на творческую дачу. Учился и работал жадно. И домой как-то не доводилось часто… Мама, конечно, знала, что я художник, но работ моих в общем-то не видела. В этот раз я сделал выставку, где был и ее портрет. Писал быстро, хотел ухватить главное – черты обычной женщины-крестьянки. Она стеснялась позировать, говорила, что есть красивее и моложе, их и надо писать. Я объяснял: «Это нужно прежде всего мне…».

- Геннадий, поездка на творческую дачу выпадала избранным, маститым. Как ты, начинающий художник, себя ощущал рядом с ними?

- Был какой-то азарт еще во время учебы в Москве. Понятно, москвичи с превосходством поглядывали на провинциалов. И мне хотелось доказать, что я не хуже. К гравюре я шел безотчетно, видимо, это было по-настоящему мое. Первые графические работы, которые и сегодня хранятся в мастерской, это сплошь залитый тушью лист, на котором процарапан рисунок. Я предложил их на зональную выставку в 1985 году, и две приняли. Тогда председатель Приморского союза художников Анатолий Телешов написал: «В Артеме появился интересный график…». И вот приходит в наш союз приглашение на Челюскинскую творческую дачу, где совершенствовали мастерство ксилографы. Я тогда не был членом творческой организации. Более того, никогда не держал штихеля. Все, что делал, было написано кистью. И эти рисунки я сфотографировал и послал туда. На черно-белой фотографии, уменьшавшей истинный размер работы, мой рисунок смотрелся как настоящая гравюра. И меня пригласили. Помню, как приехал туда и первым делом купил штихеля. Руководил заездом маститый график Николай Калита. Спросил: «Где твои работы?». Я ему новую коробку со штихелями показываю… Он поначалу осторожно отнесся ко мне. Но потом был подкуплен моим трудолюбием. Я и правда работал, как будто наверстывая за все годы, даже спать не мог. В этот первый заезд я нарезал восемь гравюр из 12 цикла «Японская любовная лирика». Николай Иванович удивлялся этому рвению, жалел меня: «Голубчик, да ты поспи…». Когда представляли итоги заезда, он сказал: «У меня есть такой мальчишка из Владивостока!»… Во второй раз приглашение на Челюскинскую дачу пришло персонально на мое имя. Это три самые важные и светлые события в моей жизни – встреча с Володей Олейниковым, Челюскинская и поездка на Алтай.

- Сегодня можно услышать: высокое искусство ушло в историю, и без него вполне можно обойтись. Как ты к этому относишься?

- Обойтись без него нельзя, вне сомнения. А от чего зависит отношение к искусству в обществе?.. От человека прежде всего. Ко мне приезжал художник из Дрездена. Пришел в мастерскую, увидел гравюры, восхитился. Я говорю: «Вы счастливец, можете Дюрера в Дрезденской галерее посмотреть». Он спрашивает: «Кто это?». Я принес альбом, показал. Когда он приехал в следующий раз, первое, что сказал: «Дюрера видел, спасибо». Дилемма «необходим-незаметен», связанная с художником в обществе, всеобъемлюща. Это не только в России. Люди вряд ли отдают себе отчет в повседневной жизни, что с работой художника они сталкиваются каждый день: ведь даже орнамент на тарелке кто-то создает, прежде чем начнется производство. И умение разглядеть прекрасное в жизни – это внутренний голос человека. Конечно, влияют окружение, государственная политика. Жаль, что в России все как-то очень директивно. Если бы сказал сейчас Путин, что художника надо любить, все бы бросились к художникам. Но директивы пока не поступило…

- Геннадий, для тебя такое понятие, как досуг, существует?

- Ты бы у моей жены спросила… Если я попадаю на светское мероприятие, где надо сидеть за столом, то через 15 минут начинаю думать: мне бы в мастерскую. Там я могу даже не работать, а общаться с кем-то. Но человек уйдет, я сразу же возьмусь за кисть. У меня не было художественной школы в детстве, училища, института. Я взял впервые в руки карандаш, когда другие получают диплом художника. Поздно начал, и всю жизнь догоняю…

Автор: Ольга Зотова