Шерри-бренди. 18 июня исполняется 100 лет со дня рождения русского писателя, поэта, публициста Варлама Шаламова

«Поэт умирал. Большие, вздутые голодом кисти рук с белыми бескровными пальцами и грязными, отросшими трубочкой ногтями лежали на груди, не прячась от холода… Жизнь входила в него и выходила, и он умирал…, он вовсе не устал жить. Даже сейчас, в этом пересыльном бараке, «транзитке», как любовно выговаривали здешние жители… Если уж ему, как видно, не придется быть бессмертным в человеческом образе, как некая физическая единица, то уж творческое-то бессмертие он заслужил. Его называли первым русским поэтом двадцатого века, и он часто думал, что это действительно так. Он верил в бессмертие своих стихов. …Вся его прошлая жизнь была литературой, книгой, сказкой, сном, и только настоящий день был подлинной жизнью. …Стихи были той животворящей силой, которой он жил. Именно так. Он не жил ради стихов, он жил стихами. …Когда ему вложили в руки его суточную пайку, он обхватил ее своими бескровными пальцами и прижал хлеб ко рту. Он кусал хлеб цинготными зубами, десны кровоточили, зубы шатались, но он не чувствовал боли. Изо всех сил он прижимал ко рту, запихивал в рот хлеб, сосал его, рвал и грыз...

Его останавливали соседи.

- Не ешь все, лучше потом съешь, потом...

И поэт понял. Он широко раскрыл глаза, не выпуская окровавленного хлеба из грязных синеватых пальцев.

- Когда потом? - отчетливо и ясно выговорил он. И закрыл глаза.

К вечеру он умер.

Но списали его на два дня позднее, - изобретательным соседям его удавалось при раздаче хлеба двое суток получать хлеб на мертвеца; мертвец поднимал руку, как кукла-марионетка. Стало быть, он умер раньше даты своей смерти - немаловажная деталь для будущих его биографов».

Эти строки взяты из обжигающе-правдивых «Колымских рассказов» Варлама Шаламова, чья жизнь сама по себе была подвигом. В отличие от других рассказов - «Надгробное слово», «Богданов», «Ключ алмазный», «Почерк», «Сентенция», «Последний бой майора Пугачева», в основе которых лежит страшный колымский опыт, пережитый автором лично, рассказ «Шерри-бренди» основан на лагерной легенде владивостокской пересылки. По мнению Евгения Евтушенко, есть «три вершины «лагерной» литературы - «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына, «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург и «Колымские рассказы» Варлама Шаламова, но многие читатели ставят эту книгу (Шаламова. - В. М.) на первое место из трех».

* * *

…Сын вологодского священника Варлам Шаламов родился 5 июня (18 июня н.ст.) 1907 г. Его отец Т. Н. Шаламов служил в Вологде, а до нее - православный миссионер, 12 лет работавший на Алеутских островах Северной Америки. Мать - Н. А. Шаламова - учительница. Вместе с братьями и сестрами (Валерий, Галина, Сергей, Наталия) он получил хорошее домашнее воспитание. В 1914 г. поступил в приготовительный класс Вологодской мужской гимназии; затем школа и занятия в литературно-драматическом кружке, где он написал первые стихи и прозу. Уже тогда, в начале прошлого века, его учительница по литературе и русскому языку сказала юному Варламу: «Вы будете гордостью России».

С юношеских лет идеалом Шаламова были народовольцы, ссыльные, которым помогал его отец. В 1926-м он поступил на юридический факультет Московского университета (отделение советского права). Вскоре принял участие в оппозиционной демонстрации к 10-летию Октябрьской революции. 19 февраля 1929 г. первый арест в подпольной типографии МГУ за распространение «Завещания Ленина». В Бутырской тюрьме был обвинен по ст. 58-10 и 58-11, получив три года заключения в концлагерях особого назначения и ссылку на север на пять лет. В 1929-1931 гг. работает замерщиком на лесозаводе Вишерского отд. Управления Соловецких лагерей особого назначения. В октябре 1931-го освобожден, восстановлен в правах и стал работать на стройке Березниковского химкомбината. В 1932 г. возвращается в Москву. Будущий автор «Колымских рассказов» пишет статьи, фельетоны, очерки; работает в журнале «За ударничество», позже - «За овладение техникой», «За промышленные кадры».

12 января 1937 г. новый арест (публично назвал эмигранта Ивана Бунина русским классиком) и приговор: пять лет заключения в лагерях с использованием на тяжелых физических работах за «контрреволюционную троцкистскую деятельность». В июне этого же года из Бутырок этапирован в пересыльный лагерь Владивостока, куда прибыл в июне этого же года. А в августе на пароходе «Кулу» отправлен в Магадан. Сначала работает на золотом прииске «Партизан». Но в декабре 1938 г. новый арест по «делу юристов»; следом - магаданская тюрьма, пересылка, тифозный карантин. Затем направление на «Черное озеро», где он работает кипятильщиком, помощником топографа и на земляных работах. В 1940 г. его переводят на Аркагалу для работы в угольном забое. Здесь срок его заключения закончился (1942 г.), но был автоматически продлен до конца войны.

В Колымском крае з/к Шаламова словно испытывали на прочность. В 1942 г. - новый арест и отправка на штрафной прииск Джелгала. Через год вновь арест и приговор: 10 лет ИТЛ (по ст. 58-10). После болезни и пребывания в больнице «Беличья» опять арест в Ягодном, и по доносам - новое дело. В 1945-м работает культоргом в больнице «Беличья». Но за побег был осужден и отправлен на штрафной прииск Джелгала на общие работы.

В 1946 г. получил направление на фельдшерские курсы при Центральной больнице для заключенных и до 1949 г. работает в хирургическом отделении Центральной больницы для заключенных. В 1950 г., работая фельдшером в поселке лесорубов, начал писать стихи цикла «Колымские тетради».

Наконец, 13 октября 1951 г. долгожданное освобождение из лагеря. Но в Москву он вернулся только 12 ноября 1953 г., так как был освобожден с «минусом», то есть не имел права жить в больших городах, включая столицу. Поэтому до 1954 г. Шаламов работает в Калининской (Тверской) области на торфоразработках. Тогда же начал писать «Колымские рассказы». Еще в 1952 г. Шаламов со случайной оказией переправил в Москву две тетради своих колымских стихов, которые посвящались и были переданы Борису Пастернаку. О публикации «тетрадей» в те дни не могло быть и речи.

18 июля 1956 г. писатель получил частичную реабилитацию, что дало возможность работать внештатным корреспондентом журнала «Москва». Тогда же появилась первая публикация стихов в журнале «Знамя».

* * *

Нечеловеческие условия «колымского сидения» не лучшим образом отразились на его здоровье. В 1957 г. его сразила тяжелая болезнь. После пребывания в Боткинской больнице он стал получать пенсию по инвалидности, но на протяжении десяти лет не прекращает творческую работу («Четвертая Вологда», «Вишерский антироман». 1968-1970-1971). В 1980 г. писатель получил единственную награду - премию Свободы от французского отделения ПЕН-клуба.

Последние годы жизни дались писателю с колоссальным трудом. Он провел их один, без семьи, в глухоте и темноте. Его - оглохшего и ослепшего - определили в пансионат, а затем в «интернат для психохроников», где, не прожив и трех дней, - 17 января 1982 г. Шаламов умер.

Его мечтой было издание своей «заветной книги», по представлению писателя, сулившей бессмертие. Но первые его книги («Колымские рассказы») вышли на русском языке за рубежом - в Лондоне и Нью-Йорке - лишь за несколько лет до смерти автора (1978). В родном отечестве их издание началось лишь десять лет спустя. А не столь давно (2000 г.) состоялась полная (увы, посмертная) реабилитация по делу Шаламова 1929-1932 гг.

* * *

Рассказ «Шерри-бренди» вынашивался долго.

…Вспоминая путь на восток, Шаламов писал: «Врагов народа» - целый эшелон москвичей - везли сорок пять суток. Теплая тишина летних ночей, глупая радость тех, кого везли в теплушках… Люди были счастливы по-детски. Кончилось следствие. Теперь их положение определилось, теперь они едут на золотую Колыму, в дальние лагеря, где, по слухам, сказочное житье».

Свой 30-й день рождения, ровно 70 лет назад, Шаламов встретил во Владивостоке, в пересыльном лагере, что располагался на территории «экипажа» - нынешнего Моргородка. К тому времени этот обустроенный и обжитый заключенными лагерь работал в полную силу. Он был разделен оградой из колючей проволоки на две большие части - мужскую и женскую. В мужской было четыре зоны: для контриков - «врагов народа», бытовая - для уголовников, «китайская» - для КВЖДинцев и РУР (рота усиленного режима) - для штрафников всякого рода. Свидетель тех лет М. Е. Выгон, прибывший на пересылку в июне 1937 г. вместе с Шаламовым, вспоминал: «На 33-й день мучительного пути мы прибыли во Владивосток. Нас привели в палаточный городок, расположенный в сопках, огороженный несколькими рядами колючей проволоки, с вышками через 50 метров. Тут нам такая была встреча... Большие толпы «друзей народа» (бандиты, воры, уголовники всех мастей) с воплями: «Бей троцкистов, шпионов, врагов народа», - с матерной руганью проводили нас до бараков».

Вероятно, ввиду краткого пребывания во Владивостоке, в своих воспоминаниях сам Шаламов о пересылке не писал. Зато недельный рейс от Владивостока до Магадана ему запомнился хорошо. «Пароход «Кулу» закончил свой пятый рейс в бухте Нагаево 14 августа 1937 года», - вспоминал он.

* * *

Писателю на «золотой Колыме» выпали немыслимые нравственные и физические испытания. В адских условиях он выстрадал свои будущие рассказы, сохраняя в энергетике слов всю боль человеческих страданий и высших нравственных принципов. Даже лагерные легенды, обретая плоть, становились реальностью. Может быть, реалии пересыльного лагеря и позволили автору «перешагнуть» легенду и написать то, что называется правдой.

…После смерти Осипа Мандельштама появилось множество легенд о его смерти. Одна из них оказалась более устойчивой и стала почти хрестоматийной. Ее рассказывали всем, кто бывал во Владивостоке после 1938 года. Суть ее в том, что после смерти поэта его тело еще несколько дней находилось в бараке и оставшиеся в живых получали за него пайку хлеба. Мне же думается, вряд ли эта легенда имеет под собой основу. Ведь 11-й барак был заселен московской и ленинградской интеллигенцией, которой, в силу воспитанности, претила сама мысль использовать в каких-либо целях тело умершего солагерника. Но именно эта легенда легла в основу рассказа Шаламова «Шерри-бренди», написанного в 1958 г. Это было самое первое и при том очень яркое, художественное произведение о смерти поэта.

Определенный интерес вызывает знакомство Шаламова со стихами «Я скажу тебе с последней прямотой…», домашнее название которых «Шерри-бренди». В данном случае, «Шерри-бренди» - в смысле чепуха. Писатель мог познакомиться со стихотворением в 50-е годы только после освобождения. При жизни Осипа Эмильевича оно издано не было, а ходило по рукам в рукописных списках. Шуточно-легковесное и веселое словосочетание, как символ богемной жизни поэта, ставшее названием рассказа, ярче и контрастнее оттеняет его трагическую смерть.

* * *

Как известно, сам писатель лично не был знаком с Мандельштамом, ни в жизни, ни на пересылке с ним не встречался. Он услышал эту легенду на Колыме из уст лечащего врача Н. В. Савоевой (1916-2003). Если разобраться по существу, то сама врач - тоже «пленник легенды».

Она родилась в Северной Осетии в крестьянской семье. Окончила сельскую школу-девятилетку. В 1935 г. поступила в 1-й Московский государственный медицинский институт им. Сеченова, совмещая учебу с работой няни и медсестры. В 1940 г. после получения диплома сама обратилась с просьбой направить ее на работу в Магадан. Скорым поездом «Москва - Владивосток» в составе большой группы молодых врачей выпуска 1-го МГМИ 1940 г. она, вероятно, в августе прибыла во Владивосток.

«Городок на Второй Речке Владивостока, - вспоминала она, - не очень гостеприимно, без особого комфорта принял группу транзитных пассажиров, ехавших на Колыму. Еще несколько лет тому назад этот городок являл собою пересыльную зону ГУЛАГа для заключенных всех мастей и статей, направляемых на золотые прииски и оловянные рудники с правом умереть там от стужи, голода и непосильной работы. Теперь эту зону перевели в Ванино и Находку. А Владивосток принимает договорников».

Здесь автор ошибается; пересылка в то время работала в «полную силу». Изменился только маршрут: из Владивостока транспорт заходил в Находку (здесь обустраивался новый лагерь), затем в Ванино (ставшее вскоре главной транзиткой ГУЛАГа) и только после этого держал курс на Магадан. Это подтверждается воспоминаниями многих лагерников, в частности, А. Д. Евсюгина, находившегося на пересылке Владивостока с мая по июль 1940 г. Кроме того, уже в 1941 г. согласно имеющемуся акту территория лагеря (именно лагеря) была передана в ведение Тихоокеанского флота.

А «негостеприимный городок на Второй Речке», о котором вспоминает Н. Савоева, - это территория поселка Рыбак (старожилы помнят это название) в районе нынешних улиц Гамарника, Постышева и т.п., прилегающих к речке Ишимке. Тогда к ожидаемому наплыву вольнонаемных и весьма специфичного контингента вербованных чуть обустроили территорию, привели в порядок имевшиеся здания, построили временные, обитые брезентом бараки. Об этом мне рассказывали очевидцы тех событий. К примеру, Р. Ф. Кожевников из Уссурийска в письме от 23 мая 1989 г. вспоминал, как в те годы ездил с мыса Песчаного во Владивосток в гости к бабушке на ул. Гамарника (перестроенный дом сохранился). «Напротив, - пишет он, - был проволочный забор и дома с парусиновым верхом… Отчетливо помню как сейчас - драки, крики, балалайки, гармошка, пьянки, вонища, костры и мусорные ямы».

…Далее молодой врач вспоминает: «Прибытие парохода, на котором нам предстояло плыть в бухту Нагаево (порт Магадана. - В. М.), задерживалось. Мы пребывали в томительном ожидании. Нас, молодых врачей, попросили помочь на кухне, так как нагрузка на поваров была большая. Поварами, раздатчиками, уборщицами работали в основном женщины. И наша группа врачей на 80 процентов была женской. Одна из поварих работала здесь еще в лагерной кухне, когда этапы заключенных шли непрерывными потоками. Думаю, что и она сама была тогда заключенной с небольшим сроком по бытовой статье. Она со мной разговаривала доверительно, мне было интересно ее слушать. Я ходила к ней в гости несколько раз, и в беседе без свидетелей как-то она мне сказала:

- Хотите, я покажу вам в вашем бараке место на нарах, где умер в 1938 г. известный поэт Мандельштам? Он был уже мертв, а соседи по нарам еще два дня получали на него хлеб, завтрак, обед, ужин. Он был известен еще до революции... Мне это имя было тогда еще не знакомо, но я запомнила его в связи со столь трагической судьбой этого человека».

Представить себе молоденькую женщину-врача на трехэтажных лагерных нарах пересыльного лагеря, где умирал поэт, достаточно трудно. Но, тем не менее, повариха, вероятно, ей что-то показала. А между тем, хорошо известно, что пищу в пересыльном лагере не готовили, поэтому поваров там не было. Ее, как и воду, привозили в больших полевых котлах-кухнях. Об этом вспоминают практически все прошедшие ад пересыльного лагеря (в частности, генерал А. В. Горбатов). Здесь, кроме больнички и санпропускника с «баней», больше ничего не было.

Тем не менее запавший в душу трагический рассказ остался в памяти молодого врача. В сентябре 1940 г. на пароходе «Феликс Дзержинский» она прибыла в Магадан. Работать начала на прииске им. В. Чкалова. И с первых дней, отстаивая интересы больных, постоянно конфликтовала с администрацией лагеря. Через два года она уже главный врач больницы Севлага в пос. Беличьем Ягоднинского района, где и познакомилась с больным з/к Шаламовым, реально помогая не только ему, но и другим заключенным, в частности Гинзбург.

«В 1944 г. в больнице Севлага на Беличьей, - вспоминала она, - я рассказала о смерти Осипа Мандельштама В. Т. Шаламову, который попал в больницу как тяжелый дистрофик и полиавитаминозник. Мы изрядно над ним потрудились, прежде чем поставили его на ноги. Я оставила Шаламова в больнице культоргом, сохраняя его от тяжелых приисковых работ, где он долго продержаться бы не смог. До 1946 г. Шаламов оставался в больнице» и «до освобождения из лагеря больше на тяжелые работы не попадал. Уже в пятидесятые годы (1958. - В. М.) под Калининым им написан рассказ «Шерри-бренди» по мотивам моего ему пересказа о смерти Осипа Мандельштама».

* * *

Сам писатель в своих воспоминаниях пишет, что Беличья - «была местом, где шла борьба за сохранение жизни интеллигентов», и лишь однажды упоминает главврача Савоеву («полная хозяйка Беличьей, член партии»). Зато он хорошо знал Б. Н. Лесняка, арестованного еще студентом последнего курса медицинского института в Москве. «Колымская колесница, - вспоминал В. Шаламов, - не раздробила, напротив, закалила и выдрессировала его для активного добра». Главврач Н. Савоева и фельдшер Б. Лесняк, испытывавшие взаимные симпатии друг к другу, вступили в брак только после освобождения последнего в 1946 г. Для этого вольнонаемному главврачу пришлось выложить «на стол» свой партбилет, что по тем временам было серьезнейшим поступком. Она проработала в лагерных больницах до 1952 г.; затем до самой пенсии и возвращения в Москву трудилась хирургом Магаданской областной больницы. Свои воспоминания начала писать в 1971 г.

…Шаламовский рассказ «Шерри-бренди», как и другие произведения, долго ходил в отечественном самиздате (первые публикации появились только в 1987 г.), являясь, по сути, единственным «свидетельством» последних дней Мандельштама. Легенда, оправленная в золото плотной языковой ткани, уже сама по себе стала своеобразным памятником поэту. Сам же поэт считал:

- Я скажу тебе
с последней прямотой:
Все лишь бредни
- шерри-бренди, -
ангел мой!

Эти строки написаны в Москве 2 марта 1931 г. - за семь лет и девять месяцев…

Автор: Валерий МАРКОВ