Дом, который построили ...японцы

Здание Дома офицеров Советской армии на улице Советской, 31 в Уссурийске входит в свод памятников истории и культуры Приморского края. В материалах о нем, в частности, сообщается следующее: построено по проекту архитектора Николаева в 1950 году. В архитектурно-художественном отношении это одно из наиболее представительных сооружений советской монументальной архитектуры 30 - 50-х годов в Приморье.
Разумеется, в своде нет ни слова о том, что возводили этот объект, причем как секретный, японские военнопленные, попавшие в Приморье после окончания Великой Отечественной войны в 1945 году. И окончательный его ввод в строй был в 1951 году, когда мастера из соседней страны старательно декорировали фасад элементами классической архитектуры: поясами ордерного профиля, сандриками, подоконными полочками. Так что у дома нынче юбилей.
А рассказал о «секрете» уссурийского Дома офицеров Советской армии читатель нашей газеты Сергей Гусаров, который сейчас живет в поселке Ярославском.

Как змей меняли …на «вертолет»

- История, о которой я хочу повести речь, произошла в городе моего детства и юности, легендарном Никольск-Уссурийске, который к тому времени был переименован в Ворошилов.

Мы, пацаны, гордились своим городом – не каждый населенный пункт носил имя маршала Советского Союза, как пелось: «Наш Климент Ворошилов — первый красный офицер, сумеет постоять за СССР!». Гордились еще тем, что здесь были аж четыре реки, название которых составляло СССР — Суйфун, Супутинка, Славянка и Раковка. А еще - что главным строителем секретного  «объекта», о котором я расскажу, был Анатолий Кубасов, выпускник Московского строительного института, который приехал в наш город с молодой женой-медиком по распределению еще до Отечественной войны и построил здесь немало красивых добротных зданий.

Так вот о секретном «объекте». Он располагался на пересечении улиц Ворошилова и Суханова. Стройку вели пленные японцы. Нас, пацанов, очень удивляло их отношение к работе: как только звучала команда «перекур», все бросали дела, чем бы ни занимались, и спешили на отдых. Но особенно интересно было наблюдать за «фигурным катанием» на аппарате, изготовленном из двух труб диаметром около двух метров, не меньше. Эти кольца были сварены патрубками длиной около метра. К ним приварены четыре скобы. За две скобы брались руками, в две другие вставляли ноги.

 Раскачиваясь из стороны в сторону, аппарат приводили  в движение и объезжали таким образом строительную площадку. Каждый неудачник, вылетавший из чудо-техники, «награждался» взрывом хохота. Когда к аппарату подходили старшие пацаны, с нужным ростом, несколько японцев тут же подстраховывали смельчаков: у многих во время «вояжа» кружилась голова из-за недоедания.

Мы, малолетки и коротышки, ученики начальных классов, сбившись в стайку, с завистью наблюдали за «фигурным катанием». А как замечательно исполняли японцы русские песни… Когда в начале 60-х годов я по радио услышал нашу песню «японского производства» со словами: «У моря, у синего моря…», у меня сердце защемило. Сразу вспомнилось послевоенное детство, как-то мы даже «перевели» одну из их песен на свой манер и распевали: «А у нее такая маленькая грудь и губы алые, как маки. Уходит капитан в опасный путь, целует девушку из Нагасаки…». Но мы приходили не только поглазеть, многие приносили живых лягушек и змей — лакомство для японцев. Тогда начинался настоящий торг. Многие пацаны обзавелись тогда складными ножами – это был предмет особой гордости.

Менялись ползучие гады и квакуши - на игрушки, сделанные руками пленных. В основном это были «вертолеты». Выстругивалась палочка диаметром с карандаш, заострялась с одного конца, куда крепилась другая, выструганная в виде пропеллера. Зажал круглую палочку между ладоней, крутанул - и вот уже игрушка взмывает в воздух. Ребята даже заключали пари: чей вертолет продержится в воздухе дольше, тот забирал трофей.

Однажды взрослый парень «выторговал» себе опасную бритву — страшный дефицит по тем временам. Когда и из чего делали все это пленные японцы, не знаю, так же, как и то, куда только смотрела наша охрана… А впрочем, наши солдаты не очень гоняли нас и японцев, видимо, понимая, что те худого нам не сделают.

Сидячая забастовка

Словом, жизнь шла своим чередом: утром японцев строем приводили на «объект». Отработав положенные восемь часов, после построения и переклички японцы так же строем уходили со стройки. Надо сказать, сначала они старались всячески отлынивать от работы, объясняя на пальцах, что они моряки, рыбаки и ничего в строительстве не понимают. Однако в начале 1951 года среди пацанов прошел слух о том, что японцам выдали какой-то «дембельский аккорд». Мы плохо понимали, что это такое, но то, что поведение японцев резко поменялось, стало заметно сразу. Они вкалывали как проклятые, все «перекуры» были забыты. Оказалось, им пообещали: чем скорее и качественнее они сдадут объект в эксплуатацию, тем быстрее уедут домой.

Но один случай на этой стройке мне запомнился особо. На дворе стояла золотая осень. Кое-как отсидев свои уроки (я учился тогда во втором классе), мы побежали на пустырь играть в футбол. После матча мы с пацанами, как обычно, пошли поглазеть на японцев. И увидели странную картину. Пленные сидели рядом с «корытом», полным раствора, и молчали, лица их были угрюмыми, как на похоронах. Охранники пытались расшевелить японцев, стыдили их, говорили, что раствор застынет и им придется отвечать. Но как только кто-то из пленных брался за лопату, тотчас раздавался окрик одного из японцев: маленького, щуплого, с тонкими усиками на тощем лице и в толстых очках. Как позже выяснилось, он был инженером–строителем и старшим бригады, а называли его Мацимура-сан.

Офицер охраны сделал очередную попытку заставить японцев взяться за работу, но безуспешно. Пленные в ответ запели, вернее, «замычали», не открывая рта, какую-то свою грустную песню, у нас даже мурашки по коже побежали… Тогда офицер выругался и направился к своим. Мацимура-сан, услышав «волшебные» слова (а матерились японцы по-русски довольно здорово) и поняв, что ничего хорошего пленным не светит, вдруг что было мочи заорал: «Комендант! Кубасов!». Все забастовщики подхватили и стали скандировать: «Комендант! Кубасов!».

В те времена комендантом города был полковник Жданов - умный, красивый, молодой человек, у него были два сына, мои ровесники, они учились в нашей школе. А главным строителем объекта - Анатолий Кубасов. Комендатура находилась недалеко от стройки (она и сейчас не изменила адреса), поэтому некоторое время спустя на место прибыл комендант вместе с главным строителем и группой офицеров.
 
Анатолий Кубасов хорошо знал японский язык, поэтому когда очкарик объяснил ему суть дела, Анатолий начал переводить Жданову. Оказалось, что после обеда привезли плохой раствор, он был низкой марки, на «грубые» работы его еще можно было использовать, но только не для отделки потолка с лепниной.

- Если в Японии узнают, что я, инженер-строитель, допустил брак и по моей вине пострадали мои подчиненные, меня осудят, отнимут диплом, и под старость лет останусь безработным, - говорил он. – И что я объясню женам и детям? Что их мужья и отцы погибли незадолго до возвращения на родину из-за плохого раствора...

После этих объяснений привезли новый раствор, той марки, которая требовалась. 

Прошло еще некоторое время, и в дождливо-снежный день ноября 1951 года бывшие пленные строители секретного «объекта», а строили они Окружной дом Советской армии, по пути на вокзал проехали мимо своего объекта на крытых брезентом полуторках. Сзади каждой машины была привязана метла, а то и две… Это было сделано для того, чтобы японцы навсегда запомнили: с дурными намерениями наведываться к нам не стоит — выметем поганой метлой, а если придут с дружбой, пожалуйста, встретим с хлебом и солью, как у нас заведено.

Послесловие

После той истории прошло больше чем полвека. Но всякий раз, бывая в городе своей юности, я непременно задерживаю шаг у нынешнего Дома офицеров Советской армии. И вспоминаю тот далекий случай. Не знаю, как у Мацимуры, худого очкарика, сложилась жизнь в Японии, но в России он вел себя достойно.

Автор: Сергей ГУСАРОВ, специально для «В», пос. Ярославский, фото Василия ФЕДОРЧЕНКО, «Владивосток»из личного архива (журнал «Асахи») Елены БОНДАРЕНКО, доктора исторических науки из архива газеты «Коммунар»