Каждый, кто не третий, тот у нас второй

По неофициальным данным, в Отечестве нашем каждый второй сидит или сидел, а каждый третий его охраняет либо охранял в былые годы. Думается, это весьма приблизительная статистика. Но пока аналитики наперегонки пытаются подсчитать, какова доля популизма в деяниях премьера Владимира Путина, направленных на защиту российских зеков, чиновники от Минюста воспринимают его высказывания как руководство к действию

В самом деле, не секрет, что половина больных туберкулезом в нашей стране находится в местах не столь отдаленных. Инспекция премьером этих самых мест подтвердила, что Россия по количеству заключенных на 100 тыс. чел. населения впереди планеты всей, а свыше тысячи человек томится в следственных изоляторах более трех лет, дожидаясь вынесения приговора.

В камерах, где на каждую заблудшую душу приходится чуть больше половины квадратного метра, масса людей, имеющих хронические заболевания, и не такие привычные, как остеохондроз или гастрит. О количестве онкозаболеваний среди заключенных статистика молчит. Скорее всего потому, что, по разумению охраняющих, заболевания эти не являют угрозу эпидемической обстановке в местах отсидки. А между тем медицинские светила вовсе не исключают бактериальной этиологии многих онкологических заболеваний.

Однако болезнь, пусть даже такая тяжелая, как рак, не освобождает человека от уголовной ответственности за совершенные преступления. Закон не милостив: болезнь не может быть обстоятельством, смягчающим вину. Мы замалчиваем, сколько заключенных умирает от рака в СИЗО и колониях и пользуются ли они положенными по закону “привилегиями” быть осмотренными и проконсультированными у специалистов-онкологов.

Виктор К., 18-летний парень из Фокино, в мае нынешнего года был задержан за совершение преступления, предусмотренного статьей 158 ч. 2 УК РФ - угон автотранспорта. В недалеком прошлом был условно осужден на восемь месяцев за подобное деяние. И вот рецидив. После соблюдения ряда формальностей был препровожден в СИЗО Владивостока. Мать парня приобщила к делу выписки из медицинской карты сына, где ему еще два года назад поставлен диагноз: острый миелобластный лейкоз. За это время он прошел четыре курса химиотерапии, два из них высокодозные. Лечился в гематологическом отделении больницы рыбаков - единственном в крае, специализирующемся на заболеваниях крови. Поначалу прогноз был более-менее оптимистичный, но, возможно, в силу перенасыщения организма сильными лекарственными средствами и под воздействием психологического фактора - сознания своей обреченности - юноша стал страдать психическими расстройствами. После выписки из больницы ВТЭК определила Виктору первую группу инвалидности сроком на два года. Такие больные каждые три месяца проходят стационарное обследование и лечение, во время которого проводятся различные анализы крови, пункция костного мозга и т. д. До следующей госпитализации парень не дотянул, оказавшись за решеткой. Рецидивист-угонщик, отягощенный такой страшной болезнью, по ходатайству родителей был переведен из СИЗО в Уссурийск, в краевую психиатрическую больницу № 1, дабы с помощью психиатрической экспертизы подтвердить его вменяемость.

В больнице у парня началось обострение заболевания. К обширной стрептодермии присоединились воспаление мочеполовой системы, высыпания на ногах, какие бывают, по свидетельству специалистов, при тромбоцитопении - несвертываемости крови, которая сопровождает стойкий иммунодефицит, низкое артериальное давление, дикие головные боли. Приехавшие на свидание родители (а отчим Виктора - доктор) сразу поняли, что дела у парня совсем плохи. И стали добиваться консультации гематолога, проведения анализов крови, не ограничивающихся лишь общим анализом. “Такие серьезные симптомы должны были бы насторожить любого врача, но в этой больнице люди в белых халатах, видимо, превратились просто в надсмотрщиков, это я поняла сразу, - рассказывает мать Виктора. - В Уссурийске есть специалист-гематолог, но в консультации было отказано, хотя мой сын по законодательству о защите здоровья, даже являясь задержанным, подозреваемым, имеет право на консультацию, обследование и лечение. Ведь он еще не осужден, и презумпция невиновности на него распространяется. Мы стали добиваться изменения меры пресечения на подписку о невыезде. “Рецидивист”, дни которого сочтены, молил меня на свидании помочь ему выхлопотать одиночную камеру, ибо головные боли сильно мучили его. Я же думала лишь об одном - коль суждено ему умереть, пусть это произойдет на моих руках. Да, он преступил закон, да, он совершил противоправное деяние, но неужели оно соизмеримо с тем, что творят отдельные нелюди, неужели мой мальчик, съедаемый тяжким недугом, социально опасен настолько, что его нужно умертвить за решеткой еще до суда?

Свою вину он признал в первые дни следствия... Начались наши мытарства. Нам отказали во всех инстанциях. Ходатайство в суд не дало никаких результатов - меру пресечения оставили прежней, во избежание совершения сыном новых преступлений. Письменно я обращалась к следователю с ходатайством, чтобы сделали необходимые анализы, подчеркивая, что только специалист-гематолог может оценить истинное состояние здоровья сына - все тщетно. Потом мы написали прошение генеральному прокурору, который и назначил проверку нашей жалобы через краевую прокуратуру.

Нет нужды рассказывать, сколько бумаги было исписано на этом трудном пути, сколько вынесено страданий, пролито слез. Для матери сын всегда остается сыном. Мать в мыслях казнит себя за многое. Когда Вите было 16 и врачи вынесли страшный приговор, она стала оберегать мальчишку от малейшего: не бегай, не прыгай, это нельзя! В нем не просто развился комплекс неполноценности, появилась устойчивая обреченность - я все равно умру... Первый свой проступок, за который получил восемь условных месяцев, он совершил в отместку: подрабатывал на хозяина, тот не заплатил, тогда парень угнал хозяйский микроавтобус и спрятал.

От сумы и от тюрьмы никто не застрахован - народная мудрость такова. И коль попал на нары, стал совсем бесправен? А если еще и болен - дело совсем труба... В жестокие наши времена “милость к падшим призывать” - дело абсолютно бесполезное? - думала я. но, оказалось, все же не безнадежное.

Меру пресечения парню все же изменили. Скоро будет суд, который и определит наказание. Надеяться на снисхождение не приходится. В нашей стране судят даже самых безнадежных инвалидов, и далеко не каждый из них может рассчитывать на амнистию. Мы, причисляя себя к цивилизованному миру, вот уж сколько лет фарисействуем вокруг отмены смертной казни. Да, ее отмена нам необходима де-юре, де-факто же у нас она никогда не будет отменена, пока в следственных изоляторах не улучшат свои “жилищные” условия те, чьими делами забиты российские суды всех уровней. Пока у нас не будут томиться в смрадных и душных камерах в нечеловеческих условиях те, чью вину не могут доказать, просто они оказались не в тот час не в том месте. “Сильный не должен быть жестоким!”, “Сила наказания в неотвратимости, а не в его жестокости!” - эти слова, произнесенные несколько дней назад премьер-министром Владимиром Путиным, сладкой болью отозвались в сердцах десятков тысяч тех, кто сидит за мешок картошки или пару украденных куриц.

Прошлой весной делегация иностранных правозащитников посетила колонии в центре России, адом на земле назвали они наши тюрьмы. Об этом был специальный репортаж в передаче “Облака” по радио России - для заключенных и о заключенных. И еще в одной из этих передач было заявлено официально, что 60 процентов признаний вины обвиняемыми у нас выбивается под пытками... Может быть, отсюда такая высокая раскрываемость преступлений и потому такая махровая криминальная малина цветет по всей стране? Каждый, кто не третий, тот у нас второй...